История религии (Том 4)
Шрифт:
Глава двадцать первая
ГАРМОНИЯ БЕЗ СВОБОДЫ
1. R. Вultтап. Primitive Christianity in its Contemporary. Setting, London, 1964, р. 149.
2. Вл. Соловьев. Жизненная драма Платона, с. 222.
3. "Не во времени два разных Платона должны быть различаемы, а две души должны быть различаемы в одном теле Платона, одна - способная воспарять к небесам, другая - соблазненная желанием свести истину с небес на землю" (К. Зайцев. Основы этики. Харбин, 1937, с. 35). На известную схематичность попытки Соловьева реконструировать эволюцию учения Платона указал еще С. Трубецкой (История древней философии, т. 2, с. 29).
4. См.: А. R. Wadia. Socrates, Platon and Aristotle.- S. Radhakrishnan (еd.). History of Philosophy Eastern and Western. London, 1953, р. 65.
5. Платон. Государство, 551 d.
6. Тамже, 557а, b, с.
7. Там же, 563 d, е.
8. Там же, ЕНН е, 567 а.
9. Там же, 567 b.
10. Там же, 569 b.
11. См., напр.: В. Виндельбанд. Платон. СПб., 1904, с. 17.
12. Платон. Государство, 546 а.
13. О влиянии спартанского идеала на утопию Платона писали многие авторы (см.: Е. Трубецкой. Социальная утопия Платона. М., 1906, с. 94). Рассел посвящает этому предмету особую главу своей "Истории западной философии" (с. 133 cл.). На египетские порядки Платон прямо не ссылается, но о влиянии на него Египта есть косвенные свидетельства (см.: А. Е. Тауlor. Рlatо, р. 11).
14. Платон. Государство, 398, 406, 500.
15. Р. Пельман. История античного коммунизма и социализма.- "Общая история европейской культуры", т. II, с. 252.
16. К. Рорреr. The Open Society and its Enemies. London, 1957, v. I, р. 9.
17. К. Рорреr. Op. cit., р. 45.
18. О. Шпенглер. Пруссачество и социализм. Пг., 1922, с. 23.
19. Плутарх. Дион, XII.
20. Там же, XXVIII.
21. Платон. Письма, 320 d.
22. Там же, 335 с.
23. Греческая эпиграмма. М., 1960, с. 55. Пер. Л. Блуменау.
Глава двадцать вторая
ЛОГОС И ХАОС. ОТРЕЧЕНИЕ ОТ СОКРАТА
Афины, 354-347 гг.
Мудрые язычники в философии своей и познании
достигли даже до лица Божия,
однако не смогли ни увидеть, ни познать Его.
Яков Беме
Политические неудачи Платона и его отлучки из Афин нисколько не сказались на его детище - Академии. Она уже стала вполне сформировавшейся школой, которой, кроме самого философа, руководили некоторые его ученики. В Академии разрабатывались самые различные вопросы: последователи Платона стремились придать его учению более стройный вид. Они толковали книги философа и все чаще требовали от него уточнений и разъяснений. Среди учеников особенно выделялся Аристотель из Стагира (384-322). Восемнадцатилетним юношей он приехал в Афины. Платон в это время отсутствовал, и к его возвращению ученик был уже начинен недоуменными вопросами, с которыми немедленно приступил к учителю. Платон был поражен ранним развитием и остротой интеллекта нового адепта школы; Аристотелю мало было усвоить дух платонизма, он хотел увязать воедино все его положения. От своего отца-медика Стагирит унаследовал страсть к исследованиям природы, и, вероятно, его высказывания не раз ставили учителя в тупик: ведь прежде Платон относился к естествознанию несколько свысока, а теперь оказывалось, что его учение будет весьма уязвимым, если не осветить и эту область.
Платон внимательно прислушивался к доводам Аристотеля, которого называл "умом" Академии. Он стал серьезно задумываться над тем, не пришло ли время дать целостную концепцию космогенеза. Его уже давно тревожила неясность теории эйдосов. В книге "Парменид" он сам подверг ее критическому анализу. Нужно было более четко сформулировать принцип взаимосвязи Царства Идей и видимого мира. Этого к тому же требовали друзья Платона - пифагорейцы.
Бьша еще одна причина, побудившая философа начертать схему космогонии. Провал политических планов оставил глубокий след в его душе. Силы, которые, по мнению Платона, противились гармонии, нуждались в описании и объяснении; им нужно было найти место в единой картине Вселенной и общества людей.
Так родился замысел одной из последних книг Платона. Она была названа "Тимей" по имени главного персонажа беседы. Примечательно, что Сократ уже оттеснен в этой книге на задний план; фактически он только слушатель, а Тимей - учитель. Престарелый философ в это время уже почти совсем отходит от "сократовского" метода, он не спорит, а только излагает. Книги его из "разговоров" превращаются скорее в монологи одного из собеседников. Важно и то, что Тимей являлся одним из известных пифагорейцев. Платон теперь все чаще обращается к пифагорейской литературе, и злые языки даже утверждали, что его "Тимей" списан с трактата пифагорейца Филолая. Это, конечно, нелепое предположение, ибо Платону незачем было прибегать к плагиату; но огромное влияние на него пифагорейской теософии несомненно.
x x x
Начиная трактат о мироздании, Платон хочет как бы проститься со своим "совершенным градом". Ему нелегко признать его химерой. Он вспоминает о старинном предании, которое восходило к его прапрадеду Солону, якобы привезшему его из Египта. Согласно рассказу жрецов, к западу от Греции в глубокой древности существовал большой остров Атлантида. Это была могущественная держава, строй которой будто бы совпадал с тем, который Платон проектировал в "Государстве" (1). Впоследствии страшная катастрофа постигла Атлантиду и она погрузилась в море.
При помощи этой легенды Платон, видимо, хотел убедить себя и учеников, что его мечта - не пустое изобретение, но некогда была реальностью. Только слепые силы разрушили порядок, построенный по образцу идеального Полиса.
В судьбе Атлантиды, как и в собственном поражении, Платон усматривает зловещие признаки: он приходит к выводу, что принципам меры, равновесия, порядка всегда противостоят какие-то противоположные им начала и, не учитывая их, невозможно понять мировой строй.
В поисках этого таинственного противника Платон обращается к вопросу о происхождении космоса и его стройности. Существовало ли упорядоченное мироздание извечно, спрашивает Платон, "или же оно возникло, выйдя из некоего начала?" Ответ для философа ясен: "Оно возникло: ведь оно зримо, осязаемо, телесно, а все вещи такого рода ощутимы и, воспринимаясь в результате ощущения мнением ("мнение" в терминологии "Парменида" Платона знание видимого мира), возникают и порождаются. Но мы говорим, что все возникшее нуждается для своего возникновения в некоей причине" (2). Здесь Платон шел по пути, проложенному Анаксагором. "Конечно,продолжает он,Творца и Родителя этой Вселенной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем рассказывать". Две идеи могут, по мнению философа, служить здесь ориентирами: мысль о благости Творца и стройный порядок природы. Из них явствует, что Демиург, то есть Создатель, образуя мир, имел перед собой некий совершенный архетип. "Ведь космос - прекраснейшая из возникших вещей, а его Демиург - наилучшая из причин. Возникши таким, космос был создан по тождественному и неизменному (образцу), постижимому с помощью рассудка и разума" (3). Но философ тут же еще раз оговаривается: выразить эти тайны в точных терминах разума едва ли возможно. "Нам приходится довольствоваться в таких вопросах правдоподобным мифом, не требуя большего" (4). Это прежде всего касается "побуждения", которое привело Творца к созданию мира. Этим побуждением можно назвать благость Создателя, который "пожелал, чтобы все вещи стали как можно более подобны ему самому" (5). Одним словом, цель творения - это приближение ограниченного и обусловленного мира к идеалу Безграничного и Абсолютного Божества. Верховный Разум, или Логос, творит целостный мир по образу эйдосов, а в конечном счете - своего совершенства.
Космос не есть что-то раздробленное или мертвое; он сотворен как "единое видимое живое существо" (6). Оно подобно гигантской сфере, которая должна обладать разумом и душой. Идею мировой души Платон заимствовал у пифагорейцев. Она представлялась философу как бы пограничной областью между двумя мирами - миром вечных идей архетипов и зримым планом бытия. Вселенская душа была создана первой и послужила объединяющей основой для космоса. Мировое же тело, согласно Платону, организовано по принципу, напоминающему законы сохранения в современной физике: оно "устроено так, чтобы получать пищу от своего собственного тления, осуществляя все свои действия и состояния в себе самом и через себя само" (7).
Это глубокое и плодотворное представление о мире как об организме было впоследствии развито во многих философских системах и научных теориях. Платоновская модель космоса чем-то напоминает эйнштейновскую.
Платон выдвигает догадку, будто мировая материя - это не просто конгломерат элементов, но некий континуум Пространства-Времени, замкнутый в самом себе. Он есть та среда, в которой Демиург формирует все, но само по себе Пространство-Время трудно определить в силу отсутствия в нем обычных "качеств". Это также перекликается с современной физикой, которая усматривает в основе материи трудно моделируемые процессы. Говоря о теории материи, Вернер Гейзенберг пишет: "Подобно тому как у Платона, дело выглядит так, будто в основе этого сложного мира элементарных частиц и силовых полей лежит простая и прозрачная математическая абстракция".