История религий. Том 2
Шрифт:
Зависимость ламаистской церкви от властей была установлена не только на высших ступенях иерархии, но и внизу. Дацаны и проживавшие в них ламы были в полной зависимости от земской полиции, которая осуществляла повседневный надзор за их деятельностью. По этому поводу пишет дореволюционный автор: «Так как в каждом дацане земской полиции… всегда можно усмотреть какие-нибудь беспорядки и нарушения чего-нибудь, то обыкновенно дацану приходится откупаться»37. И автор приводит многочисленные факты лихоимства и взяточничества, которому подвергались дацаны в пользу полиции и чиновников.
Еще в 1741 г. был установлен порядок, по которому ламы должны были принимать специальную присягу «на верноподданность России», т. е. царскому правительству. Они действительно занимали верноподданническую
К этому времени ламаистское духовенство представляло собой мощную — по меньшей мере по количеству — силу. У селенгинских и хоринских бурят было 11 276 лам и хувараков (послушников), что составляло почти 10 % всего мужского населения Бурятии. В Калмыкии было 89 хурулов (монастырей) и 80 храмов; монахов насчитывалось свыше 3 тыс., т. е. около 3 % мужского населения. В Туве было 20 хурэ (монастырей), лам и хувараков — свыше 3 тыс.39 Примечательно, что в той же Туве одновременно насчитывалось до 2 тыс. шаманов и никакой розни между ними и ламами не было, наоборот, сплошь да рядом они сотрудничали и в выполнении обрядов, и во многих других отношениях.
Как правило, ламы вели весьма зажиточный образ жизни. Они не занимались производительным трудом, за них работал народ. В монастырях накоплялись большие богатства, источником которых были систематическое «подаяние», богатые пожертвования со стороны скотопромышленников и купцов, доходы от паломничества. Некоторые из монастырей, особенно в Туве, сами вели большое скотоводческое хозяйство с применением труда батраков и широкую торговлю как продуктами животноводства, так и другими товарами.
Хотя в целом ламаистское духовенство занимало в политической жизни царской России реакционные позиции, революционное движение начала XX в., и особенно революция 1905 г., не могло полностью пройти мимо него. В стране шла классовая дифференциация; и среди бурят, и среди калмыков образовывались слои кулачества и даже национальной буржуазии. Они в какой-то мере приобщались к тем политическим требованиям, которые выдвигались в стране либеральной буржуазией, и пытались привлечь к борьбе за эти требования и ламаистское духовенство. В некоторой степени это удавалось, тем более что в число таких требований входили и такие, которые касались ламаизма и статута ламаистской церкви в России. Не могло также не испытывать на себе ламаистское духовенство политического и идеологического давления все больше втягивающихся в революционное движение народных масс. Все это породило появление либерально-обновленческого крыла в ламаистской церкви.
Идеологи бурятской буржуазной интеллигенции Барадин и Жамцарано, а вместе с ними известные деятели ламства Доржиев и Очиров выдвигали перед царским государством ряд требований, исполнение которых должно было в какой-то мере снять с ламаистской церкви стеснения, связанные со знаменитым положением 1853 г.: институт «штатного» ламства, ограничение строительства новых дацанов и храмов, а также ограничения на организацию и функционирование богословских школ различных степеней, запрещение публикации проповеднической литературы и т. д. Вместе с тем обновленцы строили проекты, относящиеся к реформе самого вероучения и культа ламаизма.
Жамцарано требовал того, чтобы ламаизм вернулся к «истинному» буддизму в его первоначальном философско-абстрактном виде и отказался бы от шаманистических и магических верований и культов, «засоряющих» его. Он утверждал, что главное в буддизме — его «альтруистический» и даже атеистический характер, воспитывающий в человеке стремление к справедливости и равенству, «любовь к человеку, свободу личности и веру в человека». Обновленцы требовали даже переименования ламаизма в буддизм. Нетрудно усмотреть здесь аналогию с другими религиями, в истории которых также отмечаются направления, призывающие вернуться к «первоначальному христианству», «первоначальному исламу». Проповедь этого рода неминуемо связана с идеализацией ранних стадий развития соответствующих религий; к тому же она утопична сама по себе; это наглядно видно из того, что никогда такие призывы не реализовывались в действительности.
Оба направления ламаистского обновленчества — ориентация на царское правительство, с одной стороны, и собственно ламаизм — с другой, — не достигли поставленных целей.
В течение 900-х гг. одно за другим шли в адрес правительства всевозможные прошения и ходатайства об удовлетворении указанных выше требований, связанных с изменением правового положения ламаистской церкви вплоть до ее уравнения в правах с православной церковью. В мае 1905 г. правительство даже учредило для рассмотрения этих прошений особое совещание, но, ничего не сделав, это совещание было через год упразднено. В 1906 г. в Петербург поехала специальная делегация бурятского духовенства во главе с хамбо-ламой. Ее намерением было добиться приема у царя; это, конечно, не удалось. В дальнейшем обновленец— лама Очиров, избранный депутатом II Государственной думы, примкнувший там к фракции кадетов, пытался действовать через Думу, но и из этого ничего не получилось.
Наряду с либерально-кадетствующей группировкой ламаистского духовенства существовала и фактически господствовала основная масса консервативного и демонстрировавшего свою реакционность ламства. Его возглавлял лама Вамборыценов. В своем отношении к самодержавию и к господствующему порядку ламство в общем стояло на позициях угодничества и прислужничества к власть держащим. Так продолжалось до самой революции. Временное правительство наконец добралось до пересмотра положения 1853 г., для чего создало специальную комиссию при Министерстве исповедания, но что-нибудь сделать эта комиссия так и не успела, не по своей воле, как известно.
Из собственно религиозной реформации ламаизма тоже ничего не вышло. Он остался на старых вероисповедных и культовых позициях, хотя уже в годы Советской власти обновленцы во главе с Агваном Доржиевым продолжали свои попытки провести такую реформацию.
Наподобие всех других религиозных организаций нашей страны ламаистское духовенство отнеслось к Октябрьской революции враждебно и в разгоревшейся гражданской войне в общем стояло на стороне контрреволюции. Уже в ноябре 1917 г. Собор духовенства Агинска и Бурятии вынес решение организовать отряд добровольцев в поддержку атамана Семенова. В дальнейшем шло тесное сотрудничество ламства как с Семеновым, так и с бароном Унгерном. Эти два оголтелых кровавых белогвардейца были объявлены хубилганами — воплощениями докшита Махакалы. Ширетуй Цугольского дацана лама Санкиев писал в своем обращении к верующим: «Вся наша надежда в сохранении религии Будды — в руках нашего дорогого по крови (на этот случай можно было объявить Семенова бурятом. — И. К.) Григория Михайловича Семенова». А глава ламаистского духовенства бандидо-хамбо-лама Цыремпилов рассылал по дацанам циркуляры, в которых указывал: «Нам нужно на деле участвовать в падении власти Советов в Забайкалье». И действительно, ламы не ограничивались проповедями, в ряде случаев они самолично вступали в белогвардейские банды и участвовали во всех их действиях.
Упомянутый выше лама Цыремпилов вообще отличался неуемной активностью в служении контрреволюции. В 1919 г. он предпринял поездку в Омск к Колчаку. Тот его принял любезнейшим образом, утвердил в должности главы ламаистского духовенства в Забайкалье, одарил большой суммой в серебре, установил ежемесячное ассигнование в 30 тыс. руб. серебром на содержание дацанского духовенства. Такую же поездку на поклонение к Колчаку совершил и глава тувинского духовенства Лушан Чамзы. Он руководствовался провозглашенной им публично формулой: «Октябрьская революция — страшное зло, надвигающееся на Туву». И предпочитал этому «злу» как Колчака, так и любую антисоветскую силу.