История России в современной зарубежной науке, часть 1
Шрифт:
Внимание историков привлекает и «гроза 1812 года» (70, 258 и др.). А. Замойский считает, что вторжение Наполеона в Россию было одним из самых драматических эпизодов в европейской истории, событием эпического масштаба, глубоко отразившимся на сознании поколений. Но слишком мало известно об этой трагедии французской армии, как и о войне в целом. По мнению А. Замойского, ни одна военная кампания в истории в ходе ее изучения не испытала такого воздействия политической конъюнктуры, как война 1812 г. Только в России за время после нее написано более 5 тыс. книг и вдвое больше статей, которые, однако, лишь затемняют эту тему. События войны и ее последствия поднимали вопросы о характере русского государства и его народа, подрывавшие существующий строй, первым проявлением чего и стало восстание декабристов.
Дж. Хартли (100) ставит вопрос, нуждались ли русские военные
Рассматривая вопрос об экономической основе военной системы, недостаточно разработанный в литературе, она показывает, как финансировалась армия в условиях экономической отсталости. Армия снабжалась хорошо, но сельские и промышленные технологии оставались застойными и их способность удовлетворять растущие потребности армии убывали. Ограниченность производства была связана с принудительным трудом, и автор подчеркивает, что только строгий контроль над ресурсами давал возможность снабжать армию. Хартли рассматривает организацию военной службы: конфликт между гражданскими и военными, сложные отношения между гражданскими и военными судами, между властью и малыми народами в пограничных частях империи. Войны, которые вела Россия, не только укрепляли властные структуры и престиж монарха. Происходившие в Европе драматические перемены помогали русским сделать относительно спокойный переход к современной форме национальной идентичности. Неспособная изменить экономическую и социальную основу военной системы, монархия откладывала радикальные реформы. Поражение в Крымской войне показало, что поддержание военной мощи страны требует значительных экономических и социальных изменений. Но до 1850-х годов Россия оставалась стабильным и в военном отношении мощным государством.
В книге Д. Стоуна (219) – панорама развития вооруженных сил России за последние 500 лет и понимание того, почему Россия воевала так часто. Большое достоинство монографии С. Норриса (161), которая характеризуется в зарубежной литературе как «прекрасная», в том, что российский патриотизм и российская идентичность рассматриваются в художественном преломлении – через изображение войны в лубке, в цветных печатных картинках, циркулировавших сначала среди высших слоев населения, а затем, к середине XIX в., и в народе. Норрис пишет, что все русские были патриотами и свою национальную идентичность ощущали уже во время войны с наполеоновской Францией.
За рубежом используются и «экзотические» источники для понимания «атмосферы» в российском обществе в связи с военной тематикой. Западные специалисты считают, что военные художественные фильмы дают почувствовать «аромат и чувство времени» сильнее, чем печать; историки исследуют войну и как «поливалентный культурный символ» (257).
С темой войны исследователи связывают проблемы колонизации и национальных отношений. Дж. Хоскинг (19, 108) проводит идею о том, что строительство империи откладывало и затрудняло формирование русского национального самосознания.
Вообще, зарубежные историки с удивлением констатируют, что в последние десять лет происходит нечто революционное в изучении имперского прошлого России, в том числе лавинообразный рост литературы по этой тематике 13 . Начало положено работами Дж. Форсайта и Ю. Слезкина о Сибири 14 . Есть превосходные региональные исследования В. Мартин, Р. Джераси, П. Верта, М. Ходарковского, У. Сандерленда, А. Халида и др.
В 2007 г. вышла в свет книга о Российской империи в 1700– 1930 гг. (200). В ней 18 статей. Авторы – из России, США и Европы. Показаны взгляды на империю из центра и регионов. Рассказывается об идеях, чаяниях людей того времени, учреждениях. В этом сборнике статей представлено не только плюралистическое разнообразие в империи, но показана и ее гибкость в проведении своей политики и умение преодолевать трудности и адаптироваться к ним. Россия в значительной степени была суперэтническим союзом элит, а патроно-клиентские связи обеспечивали стабильность в различных регионах страны.
13
The Slavonic and East Europe review. – L., 2008. – Vol. 86, N 3. – P. 553; The Russian review. – 2009. – Vol. 68, N 2. – P. 170.
14
Forsyth A. History of the Native peoples of Siberia. – Cambridge, 1992; Slezkine Yu. Arctic mirrors: Russia and the small peoples of the North. – Ithaca; N.Y., 1994.
А. Рибер насчитывает четыре «постоянных фактора» или детерминанты российской и советской истории: подвижность и неустойчивость границ России; многонациональное население; экономическая слабость; «культурное отчуждение», которое он определяет как «амальгаму географических, политических и исторических факторов, которые вносят свой вклад в восприятие России аборигенами и иностранцами» 15 .
В россиеведении все активнее исследуются взаимоотношения центра и регионов и повседневная жизнь в национальных районах. Однако в зарубежной литературе по-прежнему большой разброс мнений в отношении «национального вопроса», жизни этносов.
15
Slavic review. – 2008. – Vol. 67, N 2. – P. 528–530.
В 2007 г. в Японии был опубликован сборник статей «Империология» (112). Цель сборника – «отделить широко принятые теории» (112, с. 6) от массы эмпирического материала, который произвела империология со времени коллапса Советского Союза, а также поставить вопросы о сравнении геополитики и экономики, которые игнорировались. В сборнике прозвучала и мысль о том, что империологии не следует отделять себя от общей и социальной истории. В целом сборник показывает, и это было отмечено в зарубежной научной печати, что исследование Российской империи идет по пути интернационализации 16 .
16
The Russian review. – 2008. – Vol. 67, N 3. – P. 532–533.
«Новое» иногда используется в работах историков, хотя это и «не делает погоду» в россиеведении для новой аргументации старого. Так, в статье о народе коми утверждается, что русские интеллигенты помогали русификации, считая русскую культуру выше. Автор полагает, что этнические стереотипы, распространенные среди русских, способствовали политике царского правительства в отношении этнических групп (114, с. 199). Русские авторы XIX в. не верили в способность самостоятельного культурного развития коми и ожидали скорую и неизбежную их русификацию (114, с. 218). Автор приводит слова Энгельгардта о том, что как только русским языком овладеет местный народ и разовьется рыночная экономика, исчезнет разница между русскими и нерусскими. Энгельгардт был убежден, что когда встречаются два племени, менее цивилизованное ассимилируется. Согласно Энгельгардту, это был общий исторический принцип, который подтверждался историей русской колонизации (114, с. 219).
Русские в XIX в. считали коми одним из многих «крестьянских народов без истории». По их мнению, зыряне и другие финно-угорские народы отступали перед лицом российского продвижения и уже столетия находились в процессе русификации. Этот «объективный» процесс идет к естественному концу – все зыряне станут русскими. Для русской элиты коми были «этнографическим материалом» относительно высокого качества, сравнительно с другими примитивными племенами, но тем не менее «материалом для строительства русского государства». И поскольку коми скоро станут русскими, это – естественный и желательный результат, всякие противодействующие ему факторы должны быть уничтожены. Решению этой задачи имперской политики служил русский национализм.
Три мощных течения общественной мысли существовали в XIX в.: устойчивый этнический стереотип, эволюционизм и растущий русский национализм. Они «взаимодействовали и влияли на образованных русских». «Русская империя, русская “высокая культура” считались моделью цивилизации» (114, с. 219). Русские литераторы писали не для того, чтобы оправдать национальную политику правительства. Однако они исходили из тех же самых предположений, давая информацию, которая определялась этими заключениями, и своими работами они помогали распространять и укреплять этнические стереотипы, уже циркулирующие в русском обществе. Тексты литераторов и национальная политика правительства в регионах, в сущности, были двумя сторонами одной медали.