История России в современной зарубежной науке, часть 1
Шрифт:
Центральная бюрократия, эффективно мобилизуя ограниченные ресурсы страны, играла ключевую роль в появлении России как великой державы в раннем современном периоде истории. XVII столетие было временем юридической экспансии и развития – происходили существенные изменения в законах. Они закрепляли множество обязанностей московитов и среди этих обязанностей не было места европейской идее права. В то же время происходили изменения политической системы.
Россия не стала современной в XVII в. Начало перехода к современности произошло скорее в середине XVII в., чем в эпоху Петра (153, с. 8), и только на рубеже XX столетия она стала соответствовать европейской модели в политике, экономике, общественном устройстве. Но свой путь к этому Россия начала благодаря преобразованиям XVII в. Хотя, как пишет С. Диксон, в России было так, что проводимая сверху модернизация в конечном счете не выводила страну из отсталости (56).
Дж. Котилейн (123), рассматривая в своей монографии проблему российской внешней
Россия в XVII в. была вынуждена ввести учреждения, дававшие ей возможность конкурировать в военном отношении с ее более продвинутыми западными соседями в условиях, когда война становилась больше нормой, чем исключением. Ответ ее Западу заключался в установлении жесткого правительственного контроля над ключевыми производительными ресурсами, которые повлекли за собой, среди других вещей, стратификацию общества, введение крепостного права по Уложению 1649 г. Внешняя торговля играла важнейшую и до настоящего времени недооцениваемую роль в истории Московии. Самый ранний прецедент крупномасштабного ответа России на внешний спрос ее товаров – это поставки мехов, что способствовало расширению России на восток, в Сибирь. Интеграция России в международную торговлю произошла с учреждением голландской и английской торговых империй и развитием судостроения, что обратило бесконечные леса России и ее сельскохозяйственные изделия в ценные активы, стимулировало обработку лесоматериалов и экспорт продуктов аграрного сектора экономики. Россия переходила к более систематической эксплуатации земли. Колонизация Юга и Востока обеспечила ее доступ к новым землям и лесам. Крепостничество, устраняя проблему миграции крестьян, гарантировало устойчивые трудовые ресурсы в этих областях. Автор видит причинную связь между европейским спросом и ростом крепостничества, которое облегчило российский экономический ответ Европе – поставки ее товаров в XVII столетии. Страна была способна использовать свою интеграцию в глобальную экономику и стала наиболее политически успешным государством европейской периферии. Внешняя торговля была одной из самых простых и наиболее эффективных статей дохода для правительства. Внешний спрос «стимулировал протоиндустриализацию» (123, с. 507–508). Поставив вопрос о том, смогла бы Россия обрести ранг европейской державы без торговой революции XVII столетия, автор высказывает предположение, что «ответ был бы почти определенно отрицательный» (123, с. 514).
В сборнике «Российская и советская история» 11 (198) большинство статей сосредоточиваются на личностях или эпизодах. Основная проблема, которую дискутируют авторы, – это анализ происхождения российских форм модернизации. Они находят в ней источник опасного разрыва между правителями и управляемыми. Этот разрыв исследуется и в других статьях сборника. Но между их авторами есть разногласия о том, когда произошел этот раскол населения и власти. Ч. Даннинг относит его к началу XVII в., когда романовская династия сумела усилить свою власть, власть автократии и ослабить сразу после Смуты участие в политике других слоев населения, эксплуатируя их сильное тогда стремление к стабильности и порядку. Другие исследователи видят начало разрыва в Петровском периоде, когда русская элита переделывала и себя, и страну в соответствии с тем, что она хотела, независимо от того, как это влияло на их подданных. Дж. Крэкрафт в статье «Революция Петра Великого» выразил это наиболее ясно. Но С. Юзитало в статье о М. Ломоносове показывает более широкое и опосредованное воздействие петровских преобразований на страну. Благодаря этому Ломоносов имеет имидж интеллектуального гиганта. Редактор пытается примирить столь различные точки зрения определением, что момент раскола включает и Смуту, и время Петра, хотя такая периодизация, на взгляд некоторых ученых, слишком широкая. Д. Во считает, что надо «посмотреть на ту “середину”, где революционные мысли и деяния Петра и его соратников пересекаются и самым удивительным образом сочетаются с “традициями” в народной жизни и мышлении» (249, с. 332). Для этого необходимо обратить внимание на религиозную составляющую в русской истории и культуре, привлечь новые источники и по-новому посмотреть на уже изданные (249, с. 330).
11
The Russian review. – 2009. – Vol. 68, N 2. – P. 334.
Проф. Дж. Крэкрафт (США) стремится ответить на вопрос, как «средневековое Московское государство стало современной Россией», которая начала играть важную и нередко решающую роль в Европе и в мире (50, с. 5). По его мнению, во время долгого и противоречивого правления Петра I большое историческое значение имели не только обретение Россией статуса великой державы (на чем делают акцент уже поколения историков, политиков, публицистов), включая модернизацию армии и флота, реформы церкви, основание Петербурга, установление абсолютной монархии, но и культурная революция, больше всего привлекающая внимание автора (51, с. VII).
По мнению Крэкрафта, за годы царствования Петра главные его преобразования в России имели революционный характер. В совокупности они «вызвали то, что можно справедливо назвать культурной революцией» (51, с. 158). Сущность этой революции – быстрая и широкая европеизация многих сторон жизни россиян. Такая европеизация была эквивалентна модернизации.
Северная война не была единственным фактором, запустившим петровскую революцию, даже в ее военном и политическом аспектах. Характер Петра, его чаяния и интересы наряду с интересами его приближенных (таких как Меншиков, Прокопович, Шафиров) также были ее важнейшим фактором. Сыграли свою роль и интересы новой петровской элиты, многие представители которой выдвинулись благодаря своей энергии и талантам.
Расширение социоэкономического и культурного разрыва на ранних стадиях модернизации происходило в большей части мира, и Россия не была исключением. Автор считает, что не следует осуждать Петра I за те условия, которые существовали в России 200 лет спустя после его смерти. Точно так же нельзя возлагать ответственность на него за те или иные меры тех, кто правил после него, особенно за глупость освобождения дворянства от обязательной государственной службы (1762) без освобождения крестьян, которое состоялось только в 1861 г. Петр Великий остается «одной из самых значительных фигур во всей современной истории» (51, с. VIII) (подробнее см. обзор в этом сборнике).
Век Просвещения – тема сборника «Россия в XVIII столетии: Общество, культура, экономика» 12 – 40 статей, 24 на английском и 16 на русском языке; охват тем широкий: культурный, социальный, юридический, финансовый ландшафт России в век Просвещения (63). Большинство статей – о влиянии модернизации на дискурс и/или практику Российской империи и воздействие этого процесса на социальную и личную идентичность. Европейский дискурс передавался в российскую реальность людьми из разных социальных слоев, с различным образованием, в частности купцами, чтобы утвердить свою социальную и гражданскую идентичность. Христианский религиозный менталитет служил своеобразным мостом, по которому новые идеи из Европы переходили в русскую культуру, хотя в конце XVIII в. Россия еще не была гражданским обществом. Язык, как социальная конструкция, есть отражение своего времени, подчеркнуто в сборнике. Театры, парки, литература – через них проявлялся дискурс Просвещения. Сборник показывает важность междисциплинарной методологии. В нем отмечена роль Просвещения для России в деле постепенной передачи европейской культуры. Многие аспекты русской идентичности оказались в центре общественного внимания.
12
The Russian review. – 2008. – Vol. 67, N 3. – P. 518–519.
О Екатерине II зарубежные историки теперь пишут особенно много, подчеркивая ее «культуртрегерскую» роль в России (63, 167 и др.). И Дашкова, президент двух российских академий, имела «глубокое влияние на развитие образования, науки и учености в России» (255, с. 156) благодаря «нацеленности» Екатерины на развитие российской культуры. Но внешнюю политику Екатерины II оценивают не слишком высоко (см. обзор в этом сборнике).
Интерес исследователей к личности Екатерины выражается и в переиздании ее мемуаров (232), и в исследовании ее литературной деятельности (как драматурга), и даже как самого искусного садовода из российских правителей (207). Но этот интерес в конечном счете обусловлен стремлением понять ее роль в истории России. Даже, казалось бы, «невинный» сюжет о ней как о «садоводе», стремившейся превратить окрестности Петербурга в сад, имеет политический смысл; в частности и Г. Потёмкин, следуя ее примеру, пытался сделать Крым «садом империи». Авторы неизменно отмечают влияние на деятельность Екатерины идей Просвещения, хотя российские реалии нередко вносили свои коррективы, что сказалось, например, и в ее отношении к католичеству.
В историографии считается, что лучшая работа о Екатерине II написана И. Мадариагой (см. реферативный обзор в этом сборнике).
Книга американской исследовательницы М. Ковендер о культурной идентичности дворянства (39) – первая работа, в которой анализируется привилегированное сословие Тверской губернии в десятилетия, предшествующие отмене крепостного права, рассматривается в западной литературе как «вызов историографическому трюизму» о том, что дворянство стремилось жить в столицах, а не в своих имениях. Ковендер утверждает, что помещики большую часть времени проводили в родовых «гнездах», а не в Москве или Петербурге. Культурная идентичность провинциального дворянства освещается в связи с его политической культурой и его лояльностью власти. Касаясь экономики помещичьего хозяйства, автор допускает, что только меньшинство собственников имений стали энтузиастами ведения хозяйства на рациональной, научной основе.