История России в современной зарубежной науке, часть 3
Шрифт:
Смена курса в советской национальной политике, о которой также идет речь в книге, по мнению автора, до сих пор отчасти остается загадкой. Но и за репрессиями, и за мерами в поддержку национальностей стоит одно и то же внимание к национальному фактору в развитии страны; и репрессивная, и поощрительная политика опиралась на схожие практики определения национальной принадлежности.
Особое внимание уделяется участию ученых в выработке политической модели «управления» национальными различиями. Исследователями уже неоднократно подчеркивалось, что советский режим считал себя правительством экспертов, действовавшим во имя ускоренной модернизации общества. «Вопреки авторитетной ныне установке, предполагавшей, что специалисты по социальным наукам всегда являлись проводниками
В первой главе «Империя: Интеграция, дискриминация, колонизация» представлены первые дискриминационные меры в отношении этнических групп, политическая лояльность которых ставилась под сомнение царской администрацией. В середине XIX в. области Российской империи и их население управлялись по-разному, и к различиям в территориальных режимах добавлялась характерная для сословного общества пестрота личных статусов. На периферии европейской и азиатской частей России действовали особые административные режимы. Реформаторы второй половины XIX в. предприняли попытки упорядочить это разнообразие путем унификации административной и юридической системы центральных губерний и распространения ее действия на окраины. Парадоксальным образом в процессе этой деятельности на первый план вышли религиозные и этнические различия населения. В начале XX в. тот простой статистический факт, что русские (включая украинцев и белорусов) составляют лишь 56% жителей России, а на долю «инородцев» приходятся остальные 44%, стал главным аргументом в дискуссии о дальнейших государственных реформах.
С середины XIX в. «обрусение» окраин пытались осуществить за счет притока православного населения из центральных губерний. В 1896 г. регулированием миграций уже занимался специальный отдел, созданный при Министерстве внутренних дел. «Продвижение русских земель» должна была зафиксировать перепись 1897 г. (с. 21).
Вторая глава «Карты и цифры» посвящена исследованию системы статистического учета народонаселения. С 1850 г. эта функция была возложена на полицию. Ее деятельность в этой области контролировалась губернскими статистическими комитетами, в 1858 г. объединенными под эгидой Центрального статистического комитета (ЦСК) МВД. Военная администрация первой начала регистрировать российских подданных по национальному признаку – при постановке на воинский учет всех юношей в возрасте до 20 лет, как то предусматривал закон 1874 г. В результате регистрации призывников были получены, а затем опубликованы и введены в научный оборот данные о национальном составе населения европейской части империи.
Подобные статистические и этнографические практики не являлись особенностью только России, а имели широкое распространение в Центральной и Восточной Европе. С середины XIX в. между статистиками, близкими к правительствам своих стран, шла дискуссия на международном уровне о том, каким образом и на основе каких критериев можно вести учет этнической идентичности индивидов. Статистики охваченной национальными движениями Европы стремились перенести изучение национального вопроса на более мирную почву, где свои ответы могла бы предложить современная наука. Российские статистики принимали активное участие в международных статистических конгрессах. Конгресс 1872 г. состоялся в Санкт-Петербурге; глава российского Центрального статистического комитета по своей должности являлся членом этой международной организации, а затем созданного в 1885 г. ее постоянного органа – Международного статистического института (IIS) (с. 37).
На конгрессах российские ученые зарекомендовали себя как приверженцы динамичного понимания национальной принадлежности, связывая с определением национальности использование родного языка, что было характерно и для немецких статистиков. Против этих взглядов выступали австрийские и венгерские специалисты, отстаивая исторические права народов на свою территорию проживания, границы которой должны были быть установлены при помощи этнографических, филологических и археологических исследований. Масштабы дискуссий, проходивших среди статистиков в конце XIX в., свидетельствовали о том, что концепции национальности, расы, этнической группы и даже нации разрабатывались в условиях чрезвычайной политизации этих вопросов (с. 45).
В третьей главе «Хорошо организованная империя? Перепись 1897 года» анализируются данные первой и единственной в истории дореволюционной России всеобщей переписи, которая охватила всю территорию империи за исключением Великого княжества Финляндского. Само понятие переписи подразумевало горизонтальное видение общества, в котором каждый индивид представляет собой одну единицу – в противоположность иерархической концепции, характерной для «старого режима»: даже Николай II должен был заполнить переписной лист.
В соответствии с рекомендациями Международного статистического конгресса переписные листы включали около 15 вопросов об имени, возрасте, поле, семейном положении, сословной принадлежности, вероисповедании, грамотности. Наконец, в переписной лист был включен вопрос о языке, который должен был позволить определить этнический состав населения. Рекомендованный список включал чуть более сотни языков и, соответственно, национальностей.
Работа по реконструкции этнографического состава была возложена на этнографа, статистика, члена ИРГО Серафима Патканова. В 1902 г. для публикации данных была выработана классификация, включавшая 17 разделов. Уделяя основное внимание доминирующим народам, она опиралась на принцип языкового родства. Эта классификация позволяла использовать данные о языке, сопоставляя их с информацией о религии, грамотности, возрасте, занятиях, составе семьи и др. Российская перепись была признана важнейшим вкладом в международную науку (с. 74–75).
Сопротивление переписи в различных уголках империи – в Поволжье, в Седлецкой и Люблинской губ. бывшего царства Польского, а также в некоторых районах Средней Азии и Дальнего Востока – выразилось в серии волнений, что свидетельствовало о масштабах сопротивления проводимой центром политики интеграции и ассимиляции.
Четвертая глава «От одного политического режима к другому. Правовые категории и национальности в последние годы Империи (1905–1914)» анализирует переход от иерархической вертикальной системы сословий к горизонтальной этнической классификации населения в том виде, в котором мы знаем ее сегодня. В работе о переписи 1897 г. С. Патканов показал сегрегационный характер сословной системы, которая позволяла разграничивать русское и коренное население ряда регионов, а также ее идеальный, «воображаемый» характер в условиях социальной мобильности конца XIX в. В публичном – административном и академическом – дискурсе того времени термин «инородцы» начал применяться в отношении все большего количества категорий населения. Семантическая эволюция термина позволяет увидеть, как дискриминирующая концепция особой правовой группы была распространена на представителей всех народов, кроме русского, прежде всего в политическом дискурсе.
Революция 1905 г. ускорила процесс секуляризации, хотя религиозная идентичность зачастую продолжала рассматриваться как характеристика, указывавшая на национальную принадлежность. Признание личной свободы совести делало очевидной необходимость регистрации национальности напрямую. При подготовке второй переписи, запланированной на 1913 г., а затем перенесенной на 1915 г., были внесены предложения регистрировать не только язык, но и национальность. Новый переписной лист отразил институциональные изменения и новые проблемы, вставшие перед царским режимом. Решено было отказаться от упоминания состояния, отношения к военной службе, но фиксировать этническую принадлежность, образование и занятия. Однако перепись так и не состоялась в связи с началом Первой мировой войны.
Конец ознакомительного фрагмента.