История России в современной зарубежной науке, часть 3
Шрифт:
Авторы утверждают, что для открытия новых перспектив исследования при анализе источников ученый должен интегрировать такие факторы, как «взыскательная критика источников», «изменение и сопоставление масштабов анализа и позиций наблюдения», равный интерес как к «индивидуальным траекториям и социальному составу организаций», так и к «взаимодействию между акторами и учреждениями» (5, с. 12).
В ряде работ, продолжающих традиции «ревизионистской» исторической школы и социальной истории, делается акцент на профессиональных группах, являвшихся хранителями специализированного знания в рамках своих учреждений, которые находились в сложных взаимоотношениях с коммунистической партией (см.: 1; 2; 3; 6).
Авторы введения ставят вопрос о методах исследования «социологии коммунистических административных учреждений», предлагая сосредоточить внимание на практиках управления и «бюрократических играх» (5, с. 13). Поэтому административный аппарат следует рассматривать не просто как инструмент господства, но и с точки зрения его влияния на властные отношения. В этом смысле «социоистория бюрократических игр точно вписывается в анализ отношений политического господства во всей их сложности» (5, с. 14).
По мнению В. Дюбуа, В. Лозак и Дж. Роуэлла, при изучении коммунистических административных учреждений необходимо учитывать урок политической социологии: взаимодействие между «государством» и «обществом» не заключается в установлении отношений между двумя изначально разобщенными институтами. Они подчеркивают, что не только административные закономерности проникают в сферу социального, но и логика социального вторгается в обычное функционирование государства. Границы между политическим и социальным размываются.
В своем совместном исследовании французские историки, специалисты в области демографии Ален Блюм и Мартина Меспуле предлагают новый подход к изучению истории Советского Союза, и в частности сталинизма (1; 2). Нацеленный на примирение двух оппозиционных точек зрения – тоталитаристской и ревизионистской, – он, в сущности, является их синтезом. Получив доступ к советским архивам после 1991 г., ученые стали разрабатывать комплексный подход, ориентированный на исследование «не только социальной истории политики, но и политической истории социума» (1, с. 6–7).
Авторы книги предлагают новое прочтение истории Центрального статистического управления (ЦСУ) как истории «двойного конфликта»: с одной стороны, между политическими руководителями, в основе которого лежали различные концепции государства, с другой – между ЦСУ и другими органами управления, в том числе милицией и контрольными органами. «Анализ всех этих трений и противоречий», по мысли Блюма и Меспуле, «позволяет по-новому осветить не только процесс строительства репрессивного сталинского государства», но и утверждать, что даже в его рамках существовали «зоны автономии» (1, с. 10).
Центральное место в исследованиях французских ученых, посвященных истории ЦСУ (1; 2; 3; 6), занимает идея преемственности с дореволюционной Россией. Преемственность обеспечивалась прежде всего феноменом «институциональных скольжений». Российские земские статистики во время Первой мировой войны стали работать в учреждениях, созданных для преодоления экономико-социальных последствий войны (Бюро переписи 1916 г.) и занимавшихся вопросами снабжения (Союз Земств). ЦСУ, образованное в 1918 г. на базе этих организаций, автоматически превратило бывших имперских специалистов в сотрудников первой объединенной статистической службы большевистского государства. Таким образом, происходило «скольжение» или «перемещение» одного учреждения в другое. То же происходило и с людьми, причем не последнюю роль здесь сыграла фигура П.И. Попова, который одно за другим возглавлял статистические ведомства в переходный период. Так, в частности, пять из шести статистиков, занимавших ответственные посты в Бюро переписи, переведенном впоследствии под эгиду ВСНХ, в июле 1918 г. вместе с Поповым поступили в ЦСУ, став руководителями отделов.
М. Меспуле особое внимание обращает на внутреннюю структуру ЦСУ, выделяя в ней такие важные составляющие, как коллегия, а также «три научных инстанции» – Совет статистики, съезд статистиков и статистическое совещание. По всей стране была также создана «разветвленная сеть региональных статистических бюро», напрямую подчиненных ЦСУ (6, с. 127, 129). Мес-пуле, в целом, оценивает создание ЦСУ как пример «реализации институционального проекта» представителей определенной профессии.
Важной составляющей преемственности была опора сотрудников ЦСУ на методы работы, сформированные до революции. Еще в 1880-е годы земские статистики разработали единый научный проект, нацеленный на социально-экономическое развитие всей территории России. В основе его лежало признание необходимости гомогенизации и унификации объектов изучения, методов сбора данных и их обработки. До середины 1920-х годов в этом отношении сохранялась преемственность с дореволюционной практикой, в частности при установлении границ районов сбора данных.
Статистики являлись носителями проекта социальных преобразований, концепции государственной модернизации, уходящей корнями в XIX в. ЦСУ и создается как учреждение по своей форме «централизованное, иерархическое, структурированное вокруг ряда департаментов, соответствующих крупным отделам статистики XIX века» (3, с. 353). С западноевропейской традицией русских статистиков сближали также понимание «научной рациональности» как орудия «политической эффективности» и приверженность принципу независимости статистического управления от политической власти, закрепленному резолюциями Флорентийского конгресса 1867 г. (3, с. 354).
Назвав статистику областью «аполитической», статистики на совещании, состоявшемся в октябре 1918 г., «подтвердили необходимость сохранить независимость» своего ведомства, рассматривавшуюся ими как прямое условие сохранения его научного характера (6, с. 122). Статистики хотели видеть независимым само ЦСУ, а организации его разветвленной региональной сети – подчиненными непосредственно Центральному ведомству.
Первоначально ЦСУ было независимым учреждением, подчиненным напрямую Совету Народных Комиссаров (СНК). Создание объединенной статистической службы, как отмечают авторы, «соответствовало давнишнему стремлению сообщества статистиков бывших земств», воспринявших большевистский проект как возможность реализации собственной концепции государственной модернизации (6, с. 120).
Преемственность с земскими службами прослеживается и в практиках найма персонала: набор сотрудников и распределение обязанностей в управлении между 1918 и 1924 гг. основывались на компетенции и профессиональном опыте. Интересно, что источники (досье и личные карточки сотрудников ЦСУ) не содержат материала для анализа социального происхождения работников. Однако ситуация кардинально изменится к 1924 г., когда в ходе проводимой чистки классовая принадлежность будет являться «клеймом» и причиной для увольнения. Значение классовой идентичности будет возрастать начиная с середины 1920-х годов. В ходе чистки 1924 г. ЦСУ будут также предъявлены обвинения в «кумовстве»: побуждаемые как нравственными, так и практическими соображениями (связанными с потребностью в образованных сотрудниках), руководители ведомства после революции давали работу своим родственникам (в том числе женщинам), товарищам по университету, бывшим коллегам.