История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I
Шрифт:
2.1.12. Церковь и отношение к вере после февраля. Московский собор 1917–1918 гг.
Февральская революция стала социальным детонатором антирелигиозных настроений среди недовольных своей жизнью людей. В их представлении Церковь и царство были едины, и разочарование в царстве естественно сказывалось и на отношении к Церкви. Мировая война расшатала нравственные устои многомиллионной Русской армии, костяк которой составляло крестьянство. Огрубение нравов и потеря чувства законности (в том числе и «поколебание» понятия о собственности) создавали благоприятную почву для разжигания в людях низменных страстей. Все это напрямую касалось Православной Церкви, которая не представляла себя существующей автономно от власти. Власть в том числе и прежде всего церковная строится на прочном фундаменте традиции. Разрушение «формы» поэтому не могло не сказаться на восприятии содержания. Военные почувствовали это одними из первых. По словам протопресвитера Георгия Шавельского, если в конце 1916 г. он мог призвать нарушивших свой долг солдат к покаянию, то к концу мая 1917 г. ситуация уже никак не поддавалась контролю: «… результат получился совершенно обратный: разъяренная толпа чуть не растерзала меня», – вспоминал отец Георгий свое посещение не желавших идти в окопы солдат 63-го Сибирского полка.
Уважение к духовенству после падения самодержавия резко пошло вниз. Изменилось и отношение к религии. Генерал А. И. Деникин впоследствии писал, что к началу XX века религиозность русского народа пошатнулась, и он постепенно стал терять свой христианский облик, подпадая под власть материальных интересов. «Я исхожу лишь из того несомненного факта, – указывал Деникин, – что поступавшая в военные ряды молодежь к вопросам веры и Церкви относилась довольно равнодушно… духовенству не удалось вызвать религиозного подъема среди войск». Генерал вспомнил поразивший его эпизод из военной жизни. Один из полков стрелковой дивизии около позиций с любовью возвел походный храм, но в первые недели революции некий поручик решил, что его рота размещена плохо, и использовал храм в качестве казармы, сделав в алтаре отхожее место. «Я не удивляюсь, – писал Деникин, – что в полку нашелся негодяй-офицер, что начальство было терроризировано и молчало. Но почему 2–3 тысячи русских православных людей, воспитанных в мистических формах культа, равнодушно отнеслись к такому осквернению и поруганию святыни?».
Для генерала случай с храмом служил лишь иллюстрацией нравственного нездоровья русского народа. Православное духовенство, по убеждению Деникина, осталось за бортом разбушевавшейся жизни, и это печальное обстоятельство не вызывало у него удивления. Для него закономерно, что митрополиты и епископы разделили участь правившей бюрократии, а «низшее духовенство» – судьбу русской интеллигенции. Клирики были бессильны для борьбы, и на первой стадии революции сколько-нибудь заметного народно-религиозного движения не возникло.
Мнение историка
«Войди Церковь в революцию самостоятельной единицей, с большим нравственным авторитетом и опытом независимости существования, духовно и административно спаянной, роль ее была бы вполне сравнимой с ролью Католической Церкви в Польше 1947–1988 годов». – Д. В. Поспеловский. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М., 1995. – С. 47.
В первые дни революции даже Св. Синод оказался в самом хвосте событий, плохо понимая происходившее. По рассказу товарища обер-прокурора князя Жевахова, на заседании 26 февраля 1917 г. присутствовали не все иерархи, не было обер-прокурора. Сознавая опасность развивавшегося движения, князь предложил первоприсутствующему члену митрополиту Владимиру (Богоявленскому) выпустить воззвание к населению, которое было бы не только зачитано в храмах, но и расклеено на улицах. По мысли Жевахова, воззвание могло явиться для бунтовщиков грозным предупреждением со стороны Церкви, влекущим, в случае ослушания, церковную кару. Но члены Св. Синода никакого постановления не приняли. Заседание 26 февраля оказалось последним в императорской России. Через несколько дней Император отрекся от престола, и Церковь навсегда лишилась своего «Верховного ктитора». К такому развороту событий она была явно не готова. «Всеобщего ликования» по случаю свержения самодержавия большинство архиереев не понимало. «На душе моей лежала тяжесть, – вспоминал впоследствии митрополит Евлогий (Георгиевский). – Вероятно, многие испытывали то же, что и я». Для православной иерархии падение самодержавного строя было тем больнее, что некоторые ее представители считались креатурами Григория Распутина и, следовательно, виновниками имевших место «нестроений». Показательно, что уже в самом начале событий, еще до отречения Императора, был арестован столичный митрополит Питирим (Окнов).
6 марта 1917 г. Св. Синод выпустил обращение по поводу отречения, где кроме констатации случившегося: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни», – ничего не было сказано о сути происшедшего. Впрочем, 6 марта Синод принял и определение о совершении молебствия «об утишении страстей, с возглашением многолетия Богохранимой державе Российской и Благоверному Временному Правительству ея». Стремление сохранить прежнюю «форму» и предопределило тот факт, что многолетие предписывалось провозглашать по определению временному институту власти. С трудом осмысляли случившееся даже просвещенные и глубокие богословы.
Мнение мыслителя-современника
«Отчего рухнуло царское самодержавие в России? – вопрошал на заседании религиозно-философского общества 15 апреля 1917 г. известный философ и богослов князь Евгений Николаевич Трубецкой. И сам отвечал на свой вопрос: – Оттого, что оно стало идолом для русского самодержца. Он поставил свою власть выше Церкви, и в этом было и самопревознесение, и тяжкое оскорбление святыни. Он безгранично верил в субъективное откровение, сообщающееся ему – помазаннику Божию – или непосредственно, или через посланных ему Богом людей, слепо верил в себя как в орудие Провидения. И оттого он оставался слеп и глух к тому, что все видели и слышали. Отсюда эта армия темных сил, погубивших его престол, и вся та мерзость хлыстовщины, которая вторглась в Церковь и государство. Повреждение первоисточника духовной жизни – вот основная причина этого падения. В крушении старого порядка, которое было этим вызвано, выразился суд Божий не над личностью несчастного Царя, а над тем кумиром, которому он поклонялся». – Князь Е. Н. Трубецкой. О Христианском отношении к современным событиям // Новый мир. 1990, № 7. – С. 220.
14 июля 1917 г. Временное правительство приняло постановление «О свободе совести», узаконившее «вневероисповедное состояние» государства. Униаты и сектанты благодаря постановлению получали право действовать легально. Вскоре после этого было организовано Министерство исповеданий, а должность обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода упразднена. Первым и, как оказалось, последним руководителем этого министерства с 5 августа 1917 г. стал А. В. Карташев, ранее сменивший на посту обер-прокурора В. Н. Львова.
Временное правительство больше устраивало не «отделение», а «отдаление» Церкви от государства, то есть формирование системы взаимной независимости соборной Церкви и правового государства при их моральном и культурном сотрудничестве. Стремление восстановить соборное начало воспринималось как необходимость любыми средствами (включая и очевидно неканонические) «очистить» Церковь от «реакционеров», не считаясь с нарушениями норм церковного права. Были уволены на покой Московский и С.-Петербургский митрополиты Питирим и Макарий, как связанные в свое время с Распутиным, и избраны на эти кафедры новые архиереи.
14 апреля 1917 г. Временное правительство, как некогда Император, издало указ об освобождении всех членов Св. Синода (за исключением одного архиепископа Финляндского Сергия) и о вызове новых членов. Это был очевидный произвол. Формировать новый Синод обер-прокурор В. Н. Львов решил сам, не забывая при этом, кстати и некстати, вспоминать о каноническом устройстве Церкви, которое необходимо было восстановить. 29 апреля 1917 г. новый состав Св. Синода выступил с посланием, в котором заявлялось, что его главная задача – «приложить все усилия к скорейшему по возможности созыву Всероссийского Поместного Собора». Тогда же синодальным определением было указано созвать Предсоборный Совет. Проблема, не разрешенная в 1905–1907 гг., вновь была поставлена на повестку дня.
Одним из наиболее актуальных вопросов был для Предсоборного Совета вопрос о месте и сроках созыва Собора. В условиях развивавшейся революции и с каждым днем все более возраставшей активности улицы, от этого решения зависела успешность работы Собора. 15 июня было признано наиболее целесообразным созвать Собор в Москве, в Большом Успенском соборе 15 августа 1917 г. 5 июля 1917 г. определением Св. Синода было утверждено «Положение о созыве Поместного Собора Православной Всероссийской Церкви». В нем детально рассматривался как общий порядок выборов членов Собора, так и особые правила. Избирались по системе многоступенчатых выборов свободным голосованием все члены Собора, кроме правящих архиереев, являвшихся членами Собора «по должности». Составители хотели сделать Собор самым представительным за всю русскую церковную историю, и эта задача была с успехом решена.