История Руси и русского Слова
Шрифт:
Во-вторых, те, кого охватывает чувство унижения, когда им говорят, что их народ испытывал значительные воздействия других народов, – заведомо униженные, даже, если выразиться резче, жалкие существа. и, чтобы избавиться от своего недуга, им следует обратиться, скажем, к истории французского народа. Он начал свой исторический путь как кельтский народ, и будущие французы назывались тогда галлами (подчас их называют так и ныне). Но в длительном взаимодействии с древними римлянами галлы переняли их язык и стали романским народом. Затем к этим романцам пришли с востока германцы–франки, которые не только создали для них новое государство, но и дали этому государству и самим
Уместно сказать здесь же и о другом, также диктуемом «патриотизмом» (уже совершенно «неразумным» и ущербным) поветрии, выражающемся в стремлении как можно более «удревнить» начало Руси (в последнее время это, в частности, связано с не имеющим ни грана достоверности «текстом», называющимся «Влесова книга»). Полная неразумность этих притязаний очевидна: бессмысленно пытаться «превознести» свой народ, свое государство, свою историю «удлинением» их существования во времени.
Во-первых, историческое время – это сложнейшая реальность человеческого бытия, которую нельзя мерить «абстрактным», изучаемым физикой, «временем вообще». Это хорошо показано в недавно изданной (посмертно) книге философа Н. Н. Трубникова (1929-1983) «Время человеческого бытия» (М., 1987). Для человечества и для отдельного народа действительно «свое» время, не сопоставимое прямо и непосредственно с «физическим» временем.
Во-вторых, даже если мыслить в аспекте «времени вообще», тот факт, что определенный народ и государство сложились ранее, до рождения другого народа и государства, не имеет ценностного значения. Ведь нелепо полагать, что человек, родившийся за столько-то лет до другого человека, в силу самого этого обстоятельства обладает, в сравнении с этим другим, некой дополнительной ценностью. Но точно так же и «ценность» народа никак не зависит от общехронологической даты его формирования. Ценность эта определяется содержанием его собственной истории, его собственного времени. И, наконец: как бы ни удлинять в глубь всеобщей хронологии дату рождения Руси, все равно эта дата будет на тысячелетие и даже несколько тысячелетий более поздней, нежели даты рождения древней Эллады или Ирана, не говоря уже о Шумере или Египте.
Но вернемся к варягам-норманнам. Нет сомнения, что они сыграли весьма и весьма существенную роль в первоначальной истории Руси, хотя роль эта была гораздо менее значительной, чем, скажем, в истории Англии, и, помимо того, она была принципиально иной – в частности, в большей степени совпадала с самостоятельной, собственной судьбой страны (между тем как в странах Западной Европы действия норманнов нередко шли как бы наперекор местному «образу жизни»).
Это показано в уже цитированной работе специалиста по «норманнской проблеме», который, в частности, полагает, что пришедшим в земли Руси норманнам пришлось «включиться» в исторический «процесс на Руси и принять в нем участие, не изменив существенно ни его хода, ни форм, в которых он протекал»157.
Речь должна идти, в частности, о том, что «плывущий этнос» норманнов-варягов соприкоснулся на Руси с людьми, для которых движение по рекам и озерам было привычным и необходимым. Восточнославянские племена, как согласно утверждают современные исследователи проблемы, расселились на своей огромной, почти сплошь лесной территории не ранее VII-VIII веков (то есть сравнительно незадолго до появления варягов) и, по-видимому, прежде всего и главным образом по водным путям.
Византийский император Константин Багрянородный, который четко разграничивал варягов и восточнославянские племена, писал в середине Х века о последних, что они повсеместно и каждый год "рубят… моноксилы (однодеревки. – В. К.) во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы". Далее говорится и о том, что эти однодеревки продают варягам.
Очень характерна своего рода общая картина ранней Руси, обрисованная
"…славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами… тут был путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, а в верховьях Днепра – волок до Ловоти, а по Ловоти можно выйти в Ильмень, озеро Великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Ново (Ладогу. – В. К.), и устье того озера (река Нева. – В. К.) впадает в море Варяжское (Балтийское. – В.К.)… Днепр же вытекает из Оковского леса и течет на юг, а Двина из того же леса течет и направляется на север… Из того же леса течет Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское (Каспийское. – В. К.)… А Днепр впадает устьем в Понтийское (Черное. – В. К.) море, это море слывет Русским…"
Из этого ясно, что, осваивая пути «из варяг в арабы» по Волге и, позднее, «из варяг в греки» по Днепру, скандинавские пришельцы тем самым входили в уже сложившуюся систему бытия «туземных» племен, хотя норманны, несомненно, увеличили, усилили и продолжили в пространственном отношении то движение по водным путям, которое играло первостепенную роль и до их появления.
В. О. Ключевский выдвинул в качестве ядра своей концепции известное положение: «Колонизация страны как основной факт русской истории» (Курс русской истории. Лекция II. – (В кн.: Ключевский В. О. Сочинения в восьми томах, т. 1. – М., 1936, с. 30. Термин «колонизация» во времена Ключевского отнюдь не имел «негативного» значения – в смысле «колониальной политики». Ср. статью П. Н. Милюкова «Колонизация России» в XV томе «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона, изданном в 1895 году.) Впоследствии была показана односторонность этого тезиса, но невозможно отрицать существеннейшее значение в истории Руси того явления, которое историк назвал «колонизацией». И она началась ранее появления варягов, которые только придали ей больший динамизм и размах.
О сравнительно позднем «включении» варягов-норманнов в сложившуюся на Руси систему путей основательно, опираясь на многие отечественные и зарубежные исследования, писал в 1981 году известный историк И. П. Шаскольский: «В IX в. уже существовал путь по Днепру в Черное море… Но… данные археологии делают очевидным, что этот путь еще не был в IX в. варяжским, он не был (как предполагали до недавнего времени многие ученые) проложен норманнами, а использовался… местным восточнославянским населением. „Путь из варяг в греки“ как транзитный путь установился не ранее рубежа Х столетия»158. И у нас нет оснований сомневаться, что князь Кий «ходил» к «Царюгороду» задолго до появления варягов в южной Руси.
Варяги-норманны, появившиеся на Руси, сыграли роль, которую уместно определить общеизвестным химическим термином, – роль катализатора, существенно ускоряющего и интенсифицирующего такой процесс, который развивался бы и сам по себе. Это определение роли варягов – «катализатор» – употребляет Д. А. Мачинский, но, к сожалению, почему-то использует и другое определение – «дрожжи», которое в данном случае неадекватно, ибо это такой компонент, без которого «тесто» навсегда осталось бы «тестом», не превратилось бы в «хлеб». Это особенно странно потому, что сам Д. А. Мачинский здесь же замечает: «Правда, все социально-экономические предпосылки для возникновения государственности имелись к IX в. и в чисто славянской среде, и можно было бы обойтись и своей закваской, но с варяжскими дрожжами получилось быстрее и лучше». Оценочное «лучше» тут, пожалуй, неуместно; достаточно сказать «быстрее», а также «энергичнее».
Роль варягов, без сомнения, была не только очень важная, но и очень заметная: сторонние наблюдатели, скажем, арабские или византийские, нередко замечали прежде всего варягов. При этом весьма быстро протекавшая ассимиляция варягов, их «ославянивание» нарушалось тем, что из Скандинавии в течение IX-Х веков время от времени являлись новые волны пришельцев. Важно только оговорить, что в большинстве случаев дело шло о наемных воинских отрядах, которые не могли существенно влиять на движение истории.