История русского романа. Том 1
Шрифт:
Разнообразные оттенки и фазисы любви уподобляются художником или голосу, который должен вот — вот «сильно зазвучать-» и «грянуть аккордом» (256), или тихому и ленивому вышиванью по канве (257), или разыгрыванию одного и того же мотива «в разнообразных варьяциях» (253), или осторожному, пытливому вступлению на незнакомую почву (243).
Своеобразие характера Обломова, история его пробуждения не исчерпываются стихией комического. Изображая своего героя в деталях, в отдельных ситуациях в комическом освещении, автор понимает, однако, что судьба Обломова вместе с тем и глубоко трагична, что иногда осознается самим героем. Своеобразие этого трагизма отражает сущность обломовской натуры. Художник изобразил трагическое как осознание Обломовым своей обреченности перед действием каких-то посторонних, враждебных человеку сил. Обломову кажется, что ему «не выбраться… из глуши и дичи на прямую тропинку» (101). «Видно уж так судьба, — думал Обломов, засыпая. — Что ж мне тут делать?» (102).
Глава VIII первой части романа завершается вопросом Обломова о том, «отчего я… такой?» (102). Ответ на него дан в «Сне Обломова». В нем сам автор в живой картине жизни Обломовки
Размышления Обломова о человеке, о его падении и высоком предназначении, о его возвышенных интересах и благородных стремлениях постоянно возникают, когда он начинает оценивать современную мелочную, с его точки зрения, прозаичную и эгоистическую яшзнь. Обломов хорошо видит низменность и пустоту окружающей жизни. На этой почве возникает психологическое родство Обломова с Онегиным, которое проявляется в их разочаровании, в охватывающем их чувстве тоски. Но в обрисовку этой стороны характера Обломова врывается комическая струя, отсутствующая у Пушкина. Искренние и патетические тирады Обломова о человеке, о возвышенной красоте, об идеале «поэтической жизни», основан ной на любви и дружбе «до гробовой доски», звучат комически, приобретают обратный смысл. Трагическое, сильное и серьезное, возвышенное и патетическое в Обломове, в отличие от Онегина, сливаются с комическим, слабым и пошлым. Горькие и грустные слова Обломова о самом себе, его откровенные и сильные исповеди перед Штольцем и Ольгой потрясают своей истинностью и глубиной. Поэтически одухотворенная и страстная любовь к Ольге говорит о богатстве натуры Обломова. Подобно Онегину и Печорину, он ощущает в себе бесполезно утраченные силы. Но всё это в изображении Гончарова получает комический оттенок. Обломовский идеал «поэтической жизни» и гармоничного человека почерпнут Ильей Ильичем из патриархальной, крепостнической Обломовки. И хотя в осуждениях Обломовым жизни Волковых, Судьбинских и Пенкиных сказывается боль за человека, потерявшего чувство собственного достоинства, самое понимание человеческого достоинства, свойственное Илье Ильичу, тянет его к родной Обломовке. Его страстные тирады против падения человека служат ему для оправдания своего лежанья на боку, своей лени, своей апатии к жизни. Поэтому они и звучат комически. Штольц проницательно разгадал ту реальную почву, на которой возник обломовский идеал жизни: «Ты мне рисуешь одно и то же, что бывало у дедов и отцов» (185).
Слияние комического с патетическим — существенная черта в обрисовке Обломова. И это связано с особенностями его натуры, с заложенными в ней возможностями. Рядом с любовью романтической, возвышенной к Ольге у него возможна и чувственная любовь к Агафье Матвеевне. Гончаров блестяще проник в эти два противоположных типа любви, показал их причудливое переплетение в обломовской натуре, постепенное затухание одной и всё возрастающую власть другой. Всё это позволило романисту разгадать сущность обломовского характера. Любовь к Ольге возникла у Обломова на почве его пробуждения и была выражением этого пробуждения. Поэтому она была окружена атмосферой поэтичности, насыщена духовными интересами. Решающее слово здесь в обнаружении любви, страсти, в пробуждении всех дремавших сил принадлежало музыке. В начале романа Ольги и Ильи Ильича музыка, пение, ветка сирени говорили о заре пробуждающихся сил, о весеннем цветении жизни, были языком любви. Но проходит весна, отцветает сирень, а с ними гибнет и любовь. Поблеклые сирени, наступившее жаркое лето, а затем осень в изображении Гончарова сливаются с отошедшими мгновениями любви Ольги и Обломова. Исчезла тайная прелесть их первоначальных отношений, поэзия любви, возникли вопросы, обязанности, долг, сомнения, затруднения, а затем наступает и разрыв. Иную окраску приобрели и звуки музыки, пение Ольги («Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и звуки»; 313). Прошедшее в любви «поблекло, отошло» (381), и Обломов сам произносит себе приговор. На вопрос Ольги: «Что сгубило тебя?» — он «чуть слышно» ответил: «Обломовщина!» (382, 383).
В изображении чувства Обломова и Ольги значительную роль играет романтически патетическая струя. Слияние ее с реалистической стихией романа в одних случаях имеет комический и юмористический смысл, в других — выливается в присущую Гончарову манеру восторженно — ро- мантического повествования об истинно высоком и прекрасном. Последняя вполне торжествует в изображении любви Ольги и Обломова: «Он (Обломов, — II. П.) вдруг присмирел: перед ним не кроткая Ольга, а оскорбленная богиня гордости и гнева, с сжатыми губами, с молнией в глазах» (271). Глаза — пучина; мысли — вихри; игра сердечных молний; лучи зрелой страсти; пение, в котором слышатся грозы и порывы счастья; обязанности путеводной звезды в любви; наполнение всего окружающего чувством любви и слияние с этим окружающим, — во всем этом виден силь ный романтический элемент, присущий роману Гончарова. Этот элемент не является чужеродным реализму. Он истинен, естествен и гармонически вплетается в ткань реалистического повествования. Романтическая тональность необходима автору прежде всего для раскрытия поэзии любви. Ольге присущи спокойная и сдержанная сила, богатство натуры, скрытая страстность, пытливость и сосредоточенность мысли. Всё это придавало одухотворенность ее натуре и требовало романтических красок. Оборотной стороной обломовской апатии является его склонность к мгновенным вспышкам чувства, к восторженности, к упоению и самозабвению в любви. В изображении таких порывов Гончаров также воспользовался романтической фразеологией. Но она в концепции всего повествования приобретает здесь иной смысл, оттеняя комизм поведения Обломова, созерцательную пассивность его чувств, т. е. обнаруживает в его характере такие черты, которые были противоположны натуре Ольги и которые властно тянули его в Обломовку. Обломовское постоянно сопутствует восторженной любви Ильи Ильича, проявляется в тот момент, когда, казалось бы, он был совершенно свободен от обломовщины. Его вдохновенная, полная для него беспокойства любовь к Ольге мирно уживается с патриархальным, обломовским идеалом женщины, любви и семейного счастья. Обломов в Ольге открывает «идеал воплощенного покоя» (213), в любви он ищет «вечного и ровного течения чувства», этой истинной «нормы любви» (210). И эти грезы Обломова комически оттеняют его восторги, беспокойства, вспышки страсти, говорят о том, что не в последних его сущность, что подсознательно он живет обломовскими идеалами. Недаром в разгар любви он во сне видел Обломовку^ Если для Ольги любовь и жизнь сливались, она по книге любви училась мудрости жизни и прозревала, вместе с ростом своего чувства делалась взрослее, пытливее, то Обломова любовь убаюкивала. Он засыпал в своей сладостной дремоте, любовь вселяла в него веру в постоянную безоблачность жизни и он невольно уносился в Обломовку. Он хотел бы совершенно отделить любовь от потребностей и обязанностей жизни, от деятельности и борьбы. От соприкосновения любви с жизнью, думал Обломов, чувство теряет свои краски, свою поэзию.
Изображая это борение разных чувств и мыслей Обломова в момент любви, романист показывает, что его пробуждение не затрагивало сущности характера, что он оставался верен себе и в минуты наивысшего напряжения и подъема всех его нравственных сил, расцвета всех его лучших возможностей. Это разгадала Ольга и произнесла над ним свой приговор. Она поняла, что Обломов умер, что бесполезно тратить силы на его пробуждение, что она любила в нем будущего, возрожденного Обломова, а настоящий Обломов не способен создать то счастье жизни, о котором она мечтала (379, 380, 382). Последнее объяснение с Ольгой придает всей этой сцене трагический тон. Он возникает в результате осознания героями (и автором) не личной вины Обломова (ее нет, он умен, добр, благороден, нежен), а роковой обусловленности его поступков и стремлений действием посторонней, неподвластной им силы. Любовь Ольги и Обломова завершается в третьей части романа указанием на эту силу, на обломовщину
Вторая любовь Обломова, любовь к Агафье Матвеевне, возникла на почве возвращения Ильи Ильича в лоно обломовского бытия. Здесь уже нет или почти нет романтической патетики. Напротив, комизм здесь всецело торжествует. Сближение Обломова с вдовой — мещанкой погружено художником в быт, в мир физический, предметный. Поэма любви сменилась в четвертой части романа «физиологическим» очерком нравов и быта петербургской окраины. В пробуждении любви к Ольге решающее слово принадлежало музыке. Языком любви здесь были цветы, природа, книги. В сближении Обломова с Агафьей Матвеевной главную роль играли пол ные, круглые локти хозяйки. Языком же их симпатии, Обломова и Пше- ницыной, были заботы Агафьи Матвеевны о домашнем уюте Ильи Ильича, вкусный кофе, водка, настаиваемая на смородинном листу, обломовские пироги и т. п. Романтической, духовной, облагораживающей любви Обломова к Ольге противопоставлены его чувства к Агафье Матвеевне. «Он сближался с Агафьей Матвеевной — как будто подвигался к огню, от которого становится всё теплее и теплее, но которого любить нельзя» (394). Илья Ильич смотрел на Агафью Матвеевну «с таким же удовольствием, с каким утром смотрел на горячую ватрушку» (347). Его поцелуй она принимает, «стоя прямо и неподвижно, как лошадь, на которую надевают хомут» (396).
Характер Обломова, как и характер Александра Адуева, весь обнаружился в любви к Ольге Ильинской и Агафье Матвеевне. Можно было бы сказать, что девизом Гончарова — романиста является: «каков характер, такова и любовь».
В доме хозяйки, в ней самой Обломов обрел действительное воплощение безмятежного «покоя жизни» (394). «Его как будто невидимая рука посадила, как драгоценное растение, в тень от жара, под кров от дождя, и ухаживает за ним, лелеет» (395). «Он смотрел на настоящий свой быт, как продолжение того же обломовского существования… И здесь, как в Обломовке, ему удавалось дешево отделываться от жизни, выторговать у ней и застраховать себе невозмутимый покой» (487). В представлении Обломова «настоящее и прошлое слились и перемешались» (493).
Изображение Пшеницыной не исчерпывается, однако, лишь комическими элементами. Образ ее дан не только в плане бытовом, «натуралистическом». За прозаизмом ее облика скрыто чувство к любимому человеку, видна та душевная красота, которая присуща людям труда. Любовь к Обломову пробудила Агафью Матвеевну, осмыслила ее жизнь, на глазах читателей она выросла вместе с этой любовью. И поэтому в изображении Агафьи Матвеевны в конце романа романист вносит нечто новое, что подчеркивает пробуждение в ней самосознания, человеческого начала. Это нечто можно было бы назвать патетическим элементом, так присущим всей художественной системе Гончарова.
Агафья Матвеевна после смерти Обломова «поняла, что проиграла и просияла ее жизнь, что бог вложил в ее жизнь душу и вынул опять, что засветилось в ней солнце и померкло навсегда… Навсегда, правда; но зато навсегда осмыслилась и жизнь ее: теперь уж она знала, зачем она; жила и что жила не напрасно.
«Она так полно и много любила: любила Обломова-как любовника, как мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде, не могла никому. Да никто и не понял бы ее вокруг. Где бы она нашла язык?.. только Илья Ильич понял бы ее, но она ему никогда не высказывала, потому что не понимала тогда и сама и не умела.
«С летами она понимала свое прошедшее всё больше и яснее и таила всё глубже, становилась всё молчаливее и сосредоточеннее. На всю жизнь ее разлились лучи, тихий свет от пролетевших, как одно мгновение, семи лет, и нечего было ей желать больше, некуда идти» (502–503).
Такая высокая нота, зазвучавшая в изображении Агафьи Матвеевны в конце романа, не нарушала художественного единства этого персонажа, она не звучала диссонансом, а придавала полноту, законченность образу.
И в воспроизведении Обломова в последней части романа также вновь появилась эта высокая патетическая нота, подчеркивающая трагический смысл его жизни.