История русского романа. Том 2
Шрифт:
Следовательно, в Андрее Кожухове заключены черты не только исторически ограниченные, непосредственно отражающие особенности народовольческого движения. В нем в известной мере воплощены и черты, присущие всякому подлинному революционеру и, шире, всякому прогрессивному и глубоко думающему человеку. И это вполне понятно. Народовольческое движение, при всех своих заблуждениях, создало действительных рыцарей революции. В «Что делать?» В. И. Ленин так характеризует отношение молодых социал — демократов (и свое собственное) к героям «Народной воли»: «Почти все в ранней юности восторженно преклонялись перед героями террора. Отказ от обаятельного впечатления этой геройской традиции стоил борьбы, сопровождался разрывом с людьми, которые во что бы то ни стало хотели остаться верными Народной воле и которых молодые социал — демократы высоко уважали». [497]
497
В.
Концепция характера революционера у Степняка — Кравчинского отмечена рядом особенностей. Весь роман построен как чередование интимных, домашних, личных сцен и боевых эпизодов, картин общественной жизни, деятельности революционных организаций. Такое чередование позволяет романисту в характере революционера слить личное и общее, сердечное и революционное. Самоотверженное служение революции органически озаряет всю его натуру, преобразует всю его человеческую природу, делает революционера человеком нового, высшего типа. Поэтому в среде револю ционеров сложились новые, подлинно человечные отношения. В этой среде возник новый тип мышления и чувствования. Служение революции, повседневная революционная деятельность совершенствуют человеческую природу, обогащают психику, создают новое понимание дружбы и товарищества, любви. Радости и горести личной жизни с любимой женщиной, их совместная верность избранному пути революционной борьбы — таков идеал Кожухова и Тани. «Что они больше всего ценили и любили друг в друге — была именно эта безграничная преданность родине, эта готовность каждую минуту пожертвовать всем ради нее. Они и любили друг друга беззаветной любовью, полною юного энтузиазма и веры потому только, что находили друг в друге олицетворение высокого идеала, к которому стремились. Так как верность самим себе, своим идеалам и самой их взаимной любви налагала на них жизнь, полная опасностей, — они не отступали. Пусть свершится неотвратимое: они не потупят глаз, что бы ни случилось». [498]
498
С. Степняк — Кравчинский, Сочинения, т. I, стр. 203.
На этой почве развиваются величайшая деликатность революционера в отношениях с женщиной, рыцарское почитание женщины как товарища и друга в революционной среде. Любовь не портит революционера, а делает его жизнь полнее, она вдохновляет на борьбу, укрепляет веру в людей, преданность делу.
Таким образом, революционное служение и любовь органически слились в образе Андрея Кожухова. Революция пробуждает в людях и поэтическое вдохновение. Революционер становится поэтом, он глубоко понимает прекрасное, так как в самой сущности прекрасного заключено нечто, что роднит его с революцией и особенно доступно и понятно именно революционерам. Такой революционно — поэтической натурой в романе Крав- чинского выступает Жорж, друг Кожухова (глава «Стихп Жоржа»). Но и Андрей обладает верным и тонким эстетическим чувством, в душе он также поэт.
Революция наполняет новым содержанием любовь и творчество, открывает их новые возможности. Героизация и поэтизация революционера присущи роману Кравчинского. Автор не делает своего героя «бесчувственным бревном», тем «мрачным чудовищем», каким представлялся на первый взгляд Рахметов. Отсутствует в образе Андрея Кожухова и титанизм, столь характерный для многих романов и повестей о «новых людях» 60–х годов. Автор показывает революционера, говоря словами Чернышевского, в «простых человеческих чертах». [499] Но это обыкновенное проникнуто героическим началом, пафосом революционера. Кравчинский сумел решить задачу, которая неоднократно возникала перед авторами романов о «новых людях», — открыть в повседневном бытии революционера как человека необыкновенное, революционно — героическое.
499
Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. XIV, Гослитиздат М., 1949, стр. 480.
В романе Кравчинского нет дискуссий по программным и тактическим вопросам революции, в нем отсутствуют мечтания о социалистическом идеале общественного устройства. Правда, в романе обрисованы разные народники — и пропагандисты, и террористы. В нем сказано об отказе Андрея и Жоржа от пропагандистской деятельности и переходе их к террору. Андрей иногда задумывается о путях и средствах революционной борьбы. Но этот политический аспект романа приглушен, на первом плане в нем аспект индивидуально — психологический, нравственный. Установка на изображение «человеческих элементов в жизни революционеров» подчеркнута и в предисловии к роману. В этом смысле «Андрей Кожухов» отходит от традиций Чернышевского, от романистов «новых людей» 60–х годов. Произведение Кравчинского противоположно и роману Арнольди «Василиса». В этом сказалась одна из особенностей народовольческого движения — сужение политики пределами борьбы небольшой группы революционеров с самодержавием. Но это не значит, что Кравчинский отказался от создания программного романа и отошел от пропагандистских целей в романе. Страстная, проникнутая горячей любовью и сердечностью пропаганда революционных целей и революционной борьбы — вот в чем состоят программность романа Андрея Кожухова, его политический смысл. Роман Кравчинского, проникнутый революционно — романтической патетикой, сыграл выдающуюся роль в деле ознакомления зарубежного и русского читателя с типом русского революционера, в развенчании всякого рода клеветнических измышлений по адресу борцов с самодержавием.
И очень характерно, что образ Андрея Кожухова воспринимался зарубежным читателем как нечто противоположное тургеневским героям. Именно под этим углом зрения оценила роман Кравчинского английская буржуазная газета «Star». «Тургенев, — писал рецензент этой газеты, — обрисовал нам нигилиста так, как он сам его себе представляет: натура, подобная Гамлету, впечатлительная, импульсивная, эмоциональная, слишком слабая для цели, которой герой посвятил свою жизнь. Герой Тургенева легко впадает в отчаяние, сенсуализм, колебания.
«Степняк дает совершенно другой взгляд на жизнь, взгляд подпольного общества, которое он воссоздал. Он показал этих необычных людей, молодых мужчин и женщин большой культуры, эти странные, но очень впечатляющие типы… Да, были причины, почему они стали такими… Над их головами висел дамоклов меч. Живя каждый час с таким ощущением, но бесстрашно глядя в глаза смерти, они крепили узы верности друг другу и жили каждый день так, как если бы этот день был их последним днем». [500]
500
См. заметку В. Воронова и В. Земскова «Английская пресса об „Андрее Кожухове“» («Новый мир», 1956, № 6, стр. 274).
Традиция народнического романа о революционере 70–х годов, как и традиция романа о «новых людях» 60–х годов, имела существенное значение для тех романистов, которые обратились к созданию образа пролетарского революционера. Богатство духовного мира и глубина чувств революционеров, непреклонная воля и удивительная выдержка, всесильный авторитет разума и неистребимая вера в конечное торжество правого дела — все это было завещано пролетарскому поколению революционных борцов.
РУССКИЙ РОМАН 1880–Х — НАЧАЛА 1900–Х ГОДОВ
ГЛАВА I. РОМАНИСТЫ 1880–1890–Х ГОДОВ
Отличительной особенностью периода 80–90–х годов в истории русского романа является его переходный характер. Это были годы окончательного крушения идеалов народничества 60–70–х годов. Бурное развитие капиталистических отношений в России в конце века повлекло за собой активизацию массового рабочего революционного движения и широкое распространение марксистских взглядов, как среди рабочих промышленных предприятий, так и среди передовой части русской интеллигенции.
Общее оживление во всех областях русской жизни 90–х годов, которое лишь смутно угадывалось в конце предшествующего десятилетия, возникновение новых общественных интересов и устремлений — все это не могло не сказаться на общем состоянии литературы конца века. 90–е годы были временем подведения итогов и одновременно завязывания всех узлов литературы предреволюционного двадцатилетия.
Форма и содержание русского классического романа, складывавшегося на протяжении XIX столетия, претерпевают на рубеже двух веков серьезные изменения, всецело обусловленные особым характером новой эпохи.