История русского романа. Том 2
Шрифт:
Его героиня Вера Воронцова принадлежала к графской семье, но в родной среде она росла чужой и одинокой. Сперва ее увлекли наивные религиозные идеи подвижничества, жертвенности. Сближение с политическим ссыльным — профессором Технологического института Васильцевым, а затем их трагически оборвавшаяся любовь (профессора сослали в другое место и там он умер) духовно пробудили и закалили героиню, определили ее дальнейший общественный путь. У нее окончательно сложилась и окрепла мысль о необходимости отдать себя борьбе за счастье людей. Идея жертвенности, мученичества, ставшая духовной сущностью Веры, потеряла свою прежнюю религиозную оболочку. Героиня уезжает в Петербург и настойчиво ищет сближения с нигилистами. Она присутствует на процессе 75–ти. Под его влиянием Вера сближается с родственниками и друзьями осужденных, а затем, чтобы спасти от расправы одного из них (Павленкова), вступает с ним в брак и отправляется в Сибирь.
В таком сюжете ощутимы элементы биографии самой С. В. Ковалевской (ее разрыв с родной дворянской семьей). Отразилась в нем и история
В. С. Гончаровой, племянницы жены А. С. Пушкина. Она, как и героиня романа, связала свою судьбу с одним из обвиняемых по «процессу 193–х» (Павловским). Но в романе видна существенная переработка всего фактического автобиографического материала. С. Ковалевская приобщает знакомые ей лица к совсем иному духовному миру и говорит об иных судьбах своих героев. В результате такого переосмысления получилась не
В пореформенную эпоху такой путь был типическим для передовых элементов русского общества, для лучшей части молодежи. Поэтому русские романисты разных направлений (и далекие от революции, как Гончаров, Лесков) стремились изобразить и осознать, объяснить этот путь. Под влиянием революционной борьбы, под воздействием всеобщей ломки старого происходило пробуждение русского общества. Оно захватило и господствующие сословия, определило «выламывание» их лучших представителей из родной среды и переход на сторону революционеров или сближение с ними. Чернышевский первый уловил типичность такой ситуации. Изображалась она постоянно и его последователями. Откликнулась на этот процесс пробуждения, как мы видели, и С. Ковалевская в романе «Нигилистка».
В 1878 году, до появления романа Ковалевской, в Берлине был издан на русском языке роман «Василиса», автор которого скрыл свою фамилию под инициалами «Н. А.». [474] Им оказалась Нина Александровна Арнольди. Она тоже совершила свой путь к нигилизму. В середине 70–х годов Арнольди оставила родную семью (из обеспеченных дворян) и уехала за границу, сблизилась здесь с П. Н. Ткачевым и его единомышленниками, субсидировала их журнал «Набат». В истории трудной жизни Василисы, главной героини романа, отразился путь его автора от дворянской семьи к русским революционным эмигрантам бланкистского направления. Этой своей основной коллизией, ее автобиографичностью роман Арнольди может быть поставлен рядом с «Нигилисткой» Ковалевской. Но авторы переосмысливают и типизируют факты своей биографии. Ковалевская в образе Веры показала героический характер, отдающий себя в жертву ради тех, кто борется и страдает. В этом смысле она уловила типические черты революционера своего времени, хотя непосредственно его и не изображала. Иначе типизирована Василиса у Арнольди. Героиня представлена в романе как идеальное и глубокое выражение дворянско — аристократической культуры.
474
Под текстом романа имеется пометка: «Ницца, 19 июля, 1878».
Совершенная физическая красота у Василисы Николаевны Загорской сочеталась с богатством духа. Предшествующая ее жизнь — неудачное замужество и разрыв с мужем, бегство за границу — пробудила ее к смутным исканиям чего-то нового, дающего ей самостоятельность, смысл и цель бытия, полноту счастья. Она оказалась способной порвать со своей средой, но ее духовная, психическая организация, ее идеал женского счастья были проникнуты чувствами и понятиями старого мира. И вот такая героиня, с богатыми душевными задатками и запросами, но скованными идеальными представлениями родной среды, встречает на своем пути нигилиста Борисова. Он тоже принадлежал к знатному и богатому аристократическому роду, но сумел до конца переработать свою натуру и полностью освободиться не только от идей, но и от инстинктов, обычаев своего круга.
Н. Арнольди подробно изображает эмигрантский кружок Борисова. Сложная и длительная история идейных и интимных отношений Борисова и Василисы является сюжетной канвой романа и позволяет автору охарактеризовать и показать в действии нравственный кодекс революционера. Б. Н. Козьмин еще в 1927 году пришел к убедительному выводу, что в идейном отношении в образе Борисова изображен П. Н. Ткачев. [475] Последний в 1875 году возглавил одну из фракций революционно — народнической эмиграции в Женеве. Эта фракция издавала журнал «Набат» (в романе — «Тревога»). Ткачев критиковал мирный характер пропагандистской деятельности лавристов и не принимал анархизма Бакунина. Однако, как и Бакунин, он тоже считал, что русский крестьянин всегда готов к революции. Но освобождение народа, утверждал Ткачев, не является делом самого народа. Вдохновитель «Набата» и его сторонники были бланкистами, проповедниками заговорщических методов борьбы «революционного меньшинства», которое, опираясь на «разрушительно — революционную» силу народа, должно захватить политическую власть и, используя аппарат этой власти, осуществить революционные преобразования во всех областях жизни. Эти ткачевские политические идеи получили широкое документально точное отражение в романе Арнольди. Борисов почти дословно повторяет основные программные положения журнала «Набат». У героя романа нет народнической веры в мужика, он говорит о том, что «хождение в народ» привело интеллигенцию к тяжелому разочарованию и поискам иных путей. И это, считает Борисов, вполне понятно, если принять во внимание самосознание народа: «Самостоятельно действовать он не может. Вековое рабство и вековая нищета слишком обессилили, исковеркали его. Нужно вмешательство другого элемента, который в силу политических и экономических условий может более сознательно отнестись к народному бедствию». Таким элементом, утверждает Борисов, и является «мыслящий пролетариат». [476] Эта антилавристская тенденция дополняется в романе и высказываниями Борисова против анархизма Бакунина. «Анархический строй общества, — говорит он, излагая программу «Тревоги», — идеал отдаленного будущего… в настоящую минуту принцип анархии не применим. Вся социальная неправда обусловливается неравенством людей между собою; анархия немыслима логически, без предварительного установления абсолютного равенства между всеми членами общества… Достичь такой широкой цели возможно только посредством борьбы; а чтобы борьба велась успешно, необходимы строгие условия дисциплины, иерархии, централизации». [477]
475
См. предисловие к изданию романа «Василиса» в издательстве "Пролетарий" (б. г.). В плане биографическом образ Борисова восходит к М. Н. Шрейдеру, товарищу Ткачева, сотруднику «Набата».
476
Н. А. [Арнольд и]. Василиса. Берлин, 1879, стр. 37–38.
477
Там же, стр. 283.
К этой идее Борисова о захвате власти заговорщической, централизованной партией меньшинства для осуществления социальной революции легко можно провести соответствующую параллель из программных положений Ткачева. В его брошюре «В чем должна состоять ближайшая, практически осуществимая цель революции» (она явилась программой ткачев- ского журнала «Набат») сказано: «Все общественные бедствия, вся социальная неправда обусловливаются и зависят исключительно от неравенства людей… Следовательно, пока существует неравенство, хотя в какой- нибудь сфере человеческих отношений, до тех пор будет существовать власть. Анархия немыслима, немыслима логически (не говоря уже о ее практической невозможности) без предварительного установления абсолютного равенства между всеми членами общества… Отсюда само собою следует, что никакая революция не может установить анархию, не установив сначала братства и равенства». [478]
478
П. Н. Ткачев, Избранные сочинения, т. III, М., 1933, стр. 223–227.
Можно было бы привести и другие параллели между политическими идеями литературного героя Борисова и революционера Ткачева. Однако роман Арнольди нельзя рассматривать лишь как трактат по вопросам программы и тактики ткачевской группы или как иллюстрацию в образах к истории этого направления революционной мысли 70–х годов. В образе Борисова воспроизведен типический характер русского разночинца, в котором получили своеобразное развитие базаровские черты. П. Н. Ткачев, собственно, и был таким типом разночинца. И в его программе действий, в его этике ничего специфически народнического, присущего подавляющему большинству деятелей 70–х годов, не заключалось. Лавров, говоря о русском революционере, требовал: «Нам нужны мученики». В народнической среде и литературе популярными были идеи «отказа от себя», чувство жертвенности. Борисов же отвергает «мученический венец» для революционера, считая, что борьба идет не во имя смерти, а ради счастья жизни («Мы жить хотим», — говорит он). [479] Такая оптимистическая философия совсем в духе 60–х годов. Борисов, конечно, имеет черты, сближающие его с поколением 70–х годов. Герой романа «Василиса» более чем скептически относится к революционерам — теоретикам. Им он противопоставляет революционеров — практиков, людей дела. Но все же образ Борисова, повторяем, не ограничен рамками идей 70–х годов, он выходит за эти границы и становится обобщенным изображением русского разночинца- нигилиста. Это со всей отчетливостью обнаруживается, когда автор из области политических программ переходит в область этики, в сферу психологии, интимных отношений Борисова и Василисы. Сердцевиной романа явился завершившийся трагически спор героев по вопросу о счастье. В Борисове очень сильны базаровские и волоховские черты.
479
В. А. [Арнольд и]. Василиса, стр. 49.
Как и Базаров, герой Арнолъди утверждает: «Жизнь не храм, а мастерская и человек в ней работник». [480] И подобно Волохову, он не обещает единственной любви на всю жизнь. Борисов беспощадно отрицает дворянскую культуру, так называемую душевную сложность, всякого рода сомнения, скептицизм или рефлексию. На этой почве у него и происходит настоящая «война» с Василисой. Утилитаризм для него является альфой и омегой человеческого прогресса, основой человеческих отношений. Он, подобно Базарову, восхищается физической красотой «барыни» Василисы, иногда бывает цинически откровенен в обнаружении физической сущности отношений мужчины и женщины. Он не признает любви в том ее возвышенно — поэтическом, идеальном смысле, который был дорог Василисе. Обличает он и эгоизм, сковывающие обязательства в любви. Борисов провозглашает предельно утилитарную этику любви. Его идеал счастья — «сильная работа и, для отдыха, сильная страсть!». Такое «упоенье страстного счастья дает рабочей энергии свежий импульс». [481] Герой Арнольди называет себя «ужасным реалистом», он отбрасывает всякие иллюзии и мечтания, условности и прихоти, противопоставляя им правду, рассудок и строгий анализ. Исходный пункт его философии — труд и борьба за счастье всех. Нравственно то, что служит борьбе, революционному делу. С этой точки зрения Борисов подходит и к любви, к своим отношениям с Василисой. Он борется за то, чтобы освободить любимую женщину от условной дворянской морали, приобщить к своему делу. Здесь Борисов высказывает нечто волоховское, обнаруживает волоховские черты характера. Подобно герою «Обрыва», Борисов говорит о том, что он мог бы легко овладеть Василисой, заставить замолчать ее рассудок. Но он этого не сделал, обнаружив огромную силу самообладания. «Я этого не сделал, — говорит Борисов, — потому что я настолько же люблю в вас женщину, как и уважаю свободного, мыслящего человека. Я не хочу вас увлечь, пользуясь минутной слабостью. Мне дорого вас убедить. Вы должны прийти сами, прямым путем анализа, к тем же заключениям, как и я, сознательно хотеть того же». [482]
480
Там же, стр. 150.
481
Там же, стр. 47.
482
Там же, стр. 89.
Василиса попадает в положение, несколько напоминающее положение Веры в романе «Обрыв». Борисов не обещает «вечной» любви, он «не возводит женскую любовь в перл создания», а Василиса живет лишь любовью и стремится в любви к личному счастью на всю жизнь. Она полюбила в Борисове человека, она даже готова служить его делу, но не может принять его этики. И когда герой обнаруживает, что любовь Василисы становится оковами для его революционной деятельности, он без сожаления и без колебания отвергает ее. [483] Это и привело к катастрофической развязке. Героиня кончает жизнь самоубийством. Оценивая такой трагический итог, Борисов говорит: «Этот хороший человек был вполне непригоден к самостоятельной нравственной жизни; его заедал и заел до конца внутренний анализ… Пора Гамлетов, Чальд — Гарольдов и Оберманов прошла; они сошли со сцены; их терзания и душевные болести, не выступавшие за пределы узкой субъективности, никому более не кажутся интересными; трезвый критический анализ развенчал этих страдальцев идеализированного эгоизма и непомерной жажды счастья. Современная жизнь создала новые стремления, выработала новые идеалы; Гамлетам в юбках и во фраках нельзя уже пристроиться ни к какой ее стороне; действительность со своими требованиями втягивает их в общий водоворот и рано или поздно, окончательно сломив их, выбрасывает как ненужных на берег. Мир их праху!». [484]
483
Статья П. Н. Ткачева «Люди будущего и герои мещанства» очень точно комментирует смысл этой основной ситуации романа Арнольди.
484
Н. А. [Арнольди]. Василиса, стр. 455.