История русской литературной критики. Советская и постсоветская эпохи
Шрифт:
Но постструктурализм и постмодернизм были не единственной нишей, осваиваемой «НЛО». Противовесом постструктурализму стали регулярные публикации социологов, чья методология, опирающаяся на работы Х. Р. Яусса и (более удаленно) М. Вебера и Э. Дюркгейма, демонстрировала альтернативные стратегии анализа культуры. Если постструктуралистские дебаты о субъективности, дестабилизации значения и радикальной условности исторического знания предлагали одну воображаемую возможность преодолеть, выйти за пределы или переписать советский марксизм XX века, то настойчивый социологический эмпиризм решал сходную задачу совсем иначе, демонстрируя глубоко неэмпирический характер советского материализма.
История российской социологии литературы пережила периоды взлетов и падений. Атаки на это направление в конце 1920-х привели к фактическому ее исчезновению вплоть до начала оттепели. С этого времени социология литературы была отмечена двумя важнейшими чертами, преодоленными только в 1990-х годах: методологической ориентацией, прежде всего, на читательские практики (круг чтения, читательские ожидания, социальный эффект) и институциональной привязанностью к библиотекам (так, в структуре Библиотеки им. Ленина в Москве, ныне — РГБ, как и в ряде других крупных библиотек, присутствовал сектор социологии чтения).
Главным образом, три исследователя осуществили трансформацию по-советски провинциальной и невосприимчивой к новому социологии чтения в новую социологию русской культуры: Борис Дубин, Лев Гудков и Абрам Рейтблат. Дубин и Гудков часто выступали в соавторстве, в частности как авторы книг «Литература как социальный институт» (1994) и «Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях» (1995). Работы Дубина, в особенности собранные в его книгах «Слово — письмо — литература» (2001), «Интеллектуальные группы и символические формы» (2004) и «На полях письма: Заметки о стратегиях мысли и слова в XX веке» (2005), посвящены широкому спектру тем, от исторических романов 1990-х до моделей массового чтения, которые отразились в опросах ВЦИОМ/Левада-Центра и касаются личностной самоидентификации (со страной, традициями, обычаями, языком и т. п.). Среди работ Гудкова выделим собрание его статей 1997–2001 годов «Негативная идентичность» (2004), а также составленный им сборник «Образ врага» (с его обширной статьей); в сборник вошли исследования, простирающиеся от XVIII до конца XX столетия и охватывающие такие разнообразные материалы, как доносы, плакаты, публичные выступления и частные письма, анкеты и административные документы. Темы статей также разнообразны: от масонского заговора, коммунального шпионажа, доносительства до полонофобии и фобий, связанных с «кавказцами».
Если Дубин и Гудков, вместе и порознь, внесли неоценимый вклад в исследование социологии литературы, интеллигенции и академической среды, то социология литературы как историческая дисциплина, выходящая за пределы изучения чтения и обратившаяся к более широкому кругу социальных практик, связанных с литературой, заявила о себе в книгах Рейтблата «От Бовы к Бальмонту» (1991, доп. изд. 2009) и «Как Пушкин вышел в гении» (2001). Последняя посвящена истории восприятия произведений Пушкина и тому, каким образом нормы и культура чтения формировали разные, исторически сменявшие друг друга образы «Пушкиных».
Вокруг «НЛО» сложился еще один круг исследователей, чьи теоретические интересы не исчерпываются дихотомией постструктурализм / социология культуры. Их работы охватывают почти (к этому «почти» мы вскоре вернемся) весь спектр семиотических, микро- и метаисторических проблем, как и аспектов символической антропологии, политической философии и теорий восприятия, циркулирующих в международной академической среде [1977] .
Настоящим событием стал юбилейный, сотый, номер «НЛО», посвященный антропологии закрытых обществ (2009). Открывая его, Прохорова обратилась к читателю с предисловием «Новая антропология культуры: Вступление на правах манифеста». В нем были подведены итоги семнадцатилетней деятельности «НЛО»: вначале происходило собирание сил и «создание единого мощного пула российских гуманитариев, вынужденно оказавшихся в полумаргинальном положении внутри страны или рассеянных по всему миру из-за невозможности самореализации в рамках советского научного истеблишмента»; одновременно журнал инициировал «разрушение искусственных границ между зарубежной и отечественной русистикой и далее — между мировым и российским гуманитарным сообществом», что «потребовало долгой системной работы по заполнению огромных интеллектуальных лакун в российской гуманитарной науке». Так что,
1977
В «НЛО» печатаются переводы статей теоретиков литературной рецепции Х.-Р. Яусса (1995, № 12; 1997, № 23) и В. Изера (1997, № 27); семиотика У. Эко (1996, № 21; 1998, № 32); политических теоретиков X. Арендт (1997, № 26; 2004, № 67) и К. Шмидта (1999, № 38); символического антрополога К. Гирца (1998, № 29; 2004, № 69, 70), Г. Зиммеля (2000, № 43), М. Вебера (2002, № 53; 2005, № 71) и Э. Дюркгейма (2006, № 80); микроисторика К. Гинзбурга (1998, № 30, 33; 2001, № 52; 2004, № 65; 2006, № 80); Ф. Ницше (2001, № 50; 2006, № 80) и С. Жижека (2001, № 41); В. Беньямина (2000, № 46; 2003, № 60; 2004, № 68); метаисторика X. Уайта (2003, № 59); социолога К. Манхейма (1998, № 30); теоретика литературы М. Хардта и политического философа А. Негри (2004, № 65); и политического философа Г. Агамбена (2000, № 44, № 46).
стартовав как филологический, и прежде всего как литературоведческий, журнал, «НЛО» при постановке новых задач постоянно испытывал на прочность границы и инструментальный потенциал дисциплины; совершая «вылазки» в соседние дисциплинарные пространства, журнал создал в итоге свой собственный междисциплинарный космос [1978] .
Однако, как можно было ожидать, интеллектуальная провокация, вызванная не только обсуждением, но и «коренизацией» на русской почве новых подходов к культуре, и переосмысление самого предмета исследования не могли быть бесконфликтными. Деятельность «НЛО» подняла полемическую бурю среди журналов-конкурентов, включая «Знамя» и «Вопросы литературы». Полемику в известной степени вызывал и тот факт, что «НЛО» в финансовом отношении находилось в куда лучшем положении, чем большинство постсоветских интеллектуальных изданий [1979] .
1978
Прохорова И. Новая антропология культуры: Вступление на правах манифеста // НЛО. 2009. № 100. С. 9.
1979
«НЛО» финансировался из различных источников, но наиболее значительную поддержку оказывал М. Прохоров, президент частного инвестиционного фонда «ОНЭКСИМ Группа» и брат И. Прохоровой. См.: http://www.onexim.org.
Несомненно, мотивацией ряда критических выпадов стала профессиональная ревность [1980] . Однако сводить полемику вокруг «НЛО» исключительно к этой причине значило бы упустить ее смысл. Первые резкие выступления «Вопросов литературы» были вызваны публикациями «НЛО» о «новом историзме» в 2000 году; точки кипения они достигли в 2003-м, когда «Вопросы литературы» опубликовали статью Игоря Шайтанова «Дело № 59» [1981] . Показательны изменения критического дискурса, происходившие в ходе этой атаки на «НЛО». В статье 2002 года «„Бытовая“ история» Шайтанов осуждал использование методов «нового историзма» в работах Александра Эткинда, Олега Проскурина, Андрея Зорина и других ученых среднего поколения [1982] . В этом методологическом повороте автор статьи увидел разрыв с традицией русской исторической поэтики, представленной формалистами, Бахтиным и Проппом. «Ново-исторический» акцент на субъективности и культурных нарративах, выходящих за пределы конкретных исторических текстов, применение литературоведческих методов анализа к внелитературным текстам и практикам, по мнению И. Шайтанова, привели к тому, что
1980
См., например, обвинения М. Тлостановой, показательные настолько, что заслуживают пространной цитации: «Я имею в виду широко известный журнал НЛО, который декларирует интеллектуальную свежесть и интердисциплинарность и продвигается на Западе как наиболее серьезный постсоветский гуманитарный журнал. Однако этот журнал также основан на хорошо известном советском принципе клановости […] проявляющемся в рецензиях и полностью сфабрикованных дискуссиях, в изобретении несуществующих [sic!] парадигм и интеллектуальных школ, которые в действительности никогда не имели никакого влияния в обществе и даже в более широком интеллектуальном кругу. Что же до познавательного содержания этих публикаций, они остаются второсортными по отношению к Западу и основаны на копировании и популяризации свежих западных тенденций и идей, тем самым вновь воспроизводя пресловутую евроцентричную мимикрию и не создавая ничего нового или оригинального. В особенности я имею в виду недавнюю дискуссию о „новом историзме“, развернувшуюся на страницах журнала и связанную с запоздалым использованием принципов „нового историзма“ для интерпретации русской культуры рядом ученых, ездивших на Запад, знакомых с западным интеллектуальным продуктом и пытающихся спроецировать этот импорт на русскую реальность» (Tlostanova М. The Imagined Freedom: Post-Soviet Intellectuals between the Hegemony of the State and the Hegemony of the Market // South Atlantic Quarterly. Vol. 105. № 3. Summer, 2006. P. 658, n. 24). Нелишне заметить, что статья Тлостановой появилась в спецвыпуске интеллектуального журнала Университета Дюка «South Atlantic Quarterly».
1981
Эта дискуссия первоначально развернулась на страницах «НЛО». См.: Козлов С. На rendez-vous с «новым историзмом» (2000, № 42) и «Наши „новые историки“» (2001, № 50); Проскурин О. «История литературы» (2001, № 50); Эткинд А. «Новый историзм, русская версия» и «Два года спустя» (обе в № 47 за 2001 год). В том же номере в блоке по «новому историзму» были опубликованы статьи И. П. Смирнова, а также Л. Гудкова и Б. Дубина. О западных откликах на эту дискуссию см.: Келли К. Еще раз о «новом историзме» // Вопросы литературы. 2003. № 4; Эмерсон К. Об одной постсоветской журнальной полемике (размышления стороннего наблюдателя) / Пер. К. Бланк // Вопросы литературы. 2005. № 4.
1982
В качестве примеров нового историзма см.: Эткинд А. Толкование путешествий: Россия и Америка в травелогах и интертекстах. М.: НЛО, 2001; Он же. Фуко и тезис внутренней колонизации // НЛО. 2001. № 49; Он же. Русская литература XIX века. Роман внутренней колонизации // НЛО. 2003. № 59; Зорин А. Идеология и семиотика в интерпретации Клиффорда Гирца // НЛО. 1998. № 29; Он же. Кормя двуглавого орла… Литература и государственная идеология в последней трети XVIII — первой трети XIX века. М.: НЛО, 2001.
бесконечно расширенными, размытыми оказались границы понятий. Сначала «быт» повел себя агрессивно в отношении литературы и поглотил ее, а потом и сам он был поглощен понятием «текста». Литература как будто бы отыгралась: литературность властвует в этой новой культурологической метафорике, с точки зрения которой все есть текст. Но литература платит за свою экспансию утратой «специфики», что принципиально чуждо русской филологической традиции (и разве только ей?) […] Невозможно достоверно исследовать «текстуальность истории», не отдавая себе отчета в специфике текстов, ее составляющих [1983] .
1983
Шайтанов И. Бытовая история // Вопросы литературы. 2002. № 2. С. 24.
Однако в статье 2003 года, посвященной экспериментальному номеру «НЛО», где обсуждались различные выходы за пределы традиционных филологических методов, упреки Шайтанова приобрели отчетливо политический характер:
Эти концепции: постколониализм, гендерные исследования, отстаивание прав всех и всяческих меньшинств — были порождены политической ситуацией, которой в мире больше нет. Ее нет с 11 сентября 2001 года. До этой даты могло показаться, что безусловная сила в современном мире — демократическое государство западного типа […] Теперь все оказалось много сложнее. Баланс сил изменился. Политкорректность, более всего запрещавшая хоть в чем-то ограничить тех, кто могли счесть себя в недавнем прошлом урезанными в правах и возможностях, была нарушена на самом высоком уровне межгосударственных отношений. В 2003 году Человек Культуры должен был снова показать, что умеет быть не только слабым. Я полагаю, что это общее изменение ситуации должно будет сказаться и на всех недавно модных и обеспеченных фантами направлениях исследования [1984] .
1984
Он же. Дело № 59: НЛО против основ литературоведения // Вопросы литературы. 2003. № 5. С.149–150.
Таким образом, то, что казалось методологическим конфликтом — между традицией русской исторической поэтики и попытками ученых круга «НЛО» вписать литературу в более широкие культурные и социальные контексты, — оказалось выражением политического противостояния, которое можно определить как конфликт между культурным либерализмом западного и российского образцов, притом что последний мало чем отличается от риторики, которая на Западе опознается как правая и даже крайне правая.