История русской литературной критики. Советская и постсоветская эпохи

Дубин Борис Владимирович

Во-вторых, этот тип критики выводил ее за пределы обслуживания сугубо корпоративных писательских интересов, не только ориентируя критику на читателя, но и противопоставляя ее сложившимся иерархиям литературного мира. Об этой цели критики прямо говорил Твардовский в своем программном редакторском заявлении в 1965 году:

Оценивать литературные произведения не по их заглавиям или «номинальному» содержанию, а прежде всего по их верности жизни, идейно-художественной значимости, мастерству, не взирая на лица и не смущаясь нареканиями и обидами, неизбежными в нашем деле [1245] .

1245

Твардовский А. Т. По случаю юбилея // Новый мир. 1965. № 1. С. 18. В этом деле наживания себе влиятельных врагов, которым — помимо политических разногласий — предоставлялись также и личные мотивы для неприязни, «Новый мир» был более чем последователен. Среди критических статей, «не взирающих на лица», можно отметить хотя бы следующие: Владимов Г. Деревня Огнищанка и большой мир (О первой книге романа В. Закруткина «Сотворение мира») // Новый мир. 1958. № 11; Сурвилло В. На путях романтики, статья третья (О второй книге романа В. Закруткина «Сотворение мира» и не только) // Новый мир. 1960. № 7; Дементьев А.

Заметки критика (роман В. Кочетова «Братья Ершовы») // Новый мир. 1958. № 11; Марьямов А. Снаряжение в походе (О романе В. Кочетова «Секретарь обкома») // Новый мир. 1962. № 1. Не избежали резкой критики и С. Бабаевский, и Ю. Семенов, и Б. Полевой, зато были поддержаны начинающие и потому до поры малоизвестные В. Астафьев, Ф. Абрамов, Ю. Казаков, Ч. Айтматов, В. Белов, Ф. Искандер и мн. др.

В своем противостоянии с партийными, писательскими и цензурными инстанциями «Новый мир» активно использовал ресурс прямой коммуникации с читателями, не только публикуя письма, но и делая их, равно как и сам механизм отношений между литературой, критикой и читателем, предметом критической рефлексии. В. Лакшин посвятил этой проблеме две статьи [1246] , прямо декларируя новомирские приоритеты:

Критика не должна быть непременно приятна писателю. Ее святая обязанность — защищать права читателя и оберегать его от пошлости, бездарности, идейной пустоты и несостоятельности. И пусть уж лучше обидится писатель, да читатель будет не внакладе [1247] .

1246

Лакшин В. Писатель, читатель, критик. Статья первая // Новый мир. 1965. № 4; Читатель, писатель, критик. Статья вторая // Новый мир. 1966. № 8.

1247

Он же. Писатель, читатель, критик. Статья вторая // Новый мир. 1966. № 8. С. 216.

И надо сказать, писатели обижались.

Наконец, в-третьих, несмотря на все заявления о том, что для «реальной» или, в терминологии Лакшина, «аналитической критики» собственно художественная сторона произведения является не менее важной, чем его содержательная, идейная основа (его способность «правдиво» описать действительность), реальная критическая практика говорила о явном преобладании «содержательного» анализа. О том же говорят и многочисленные ремарки самих новомирских критиков. «Наличие позиции важно […] ничуть не менее, чем талант», — признает постоянный критик журнала, возглавивший в 1967 году его публицистический отдел, Юрий Буртин [1248] . Или: «Бывают моменты, когда точное знание, трезвый взгляд, честность наблюдений важнее всего для литературы. Не потому что это последнее слово в искусстве, а потому что без этого нельзя больше», — с интонацией отчаяния заявляет Е. Старикова [1249] .

1248

Буртин Ю. Марк Щеглов — критик // Новый мир. 1966. № 6. С. 243.

1249

Старикова Е. Герои Веры Пановой // Новый мир. 1965. № 3. С. 238.

Подобные акценты отразились и на поэтическом отделе, где господствовали художественные вкусы главного редактора [1250] , и на отделении поэтической критики, в котором уделялось «преимущественное внимание стихам, либо рожденным в лоне той же смысловой и стилевой традиции, что и творчество самого А. Твардовского, либо враждебным „Новому миру“ по направленческим, а не эстетическим координатам» [1251] . В этом смысле определенным, и даже специально оговоренным [1252] , исключением являются написанные в соавторстве рецензии А. Меньшутина и А. Синявского, в которых критерием анализа последовательно выдвигается именно профессиональный, формально-поэтический критерий, а предметом критики становится неблизкая «Новому миру» современная советская поэзия [1253] . Но и здесь одними из центральных моментов критики была актуальная в тот момент и имеющая социально-политический подтекст проблема «самовыражения», роль поэтической индивидуальности и автобиографически-исповедальная искренность лирического героя [1254] .

1250

Ср.: «Я глубоко убежден в том, что поэзия настоящая, большая создается не для узкого круга стихотворцев и „искушенных“, а для народа» (Твардовский А. Т. Поэзия и народ // Твардовский А. Т. Собр. соч.: В 6 т. Т. 5. М., 1980. С. 309).

1251

Чупринин С. Позиция. С. 11.

1252

«Спор о вкусах будет идти всегда […] Считая это закономерным, мы не помешали А. Меньшутину и А. Синявскому высказать […] их отношение к поэзии А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной и Б. Окуджавы, несмотря на то, что сами относимся к их творчеству куда более сдержанно», — значится в примечании от редакции, предваряющем статью двух авторов (Новый мир. 1961. № 8. С. 254).

1253

Меньшутин А., Синявский А. День русской поэзии // Новый мир. 1959. № 2; Они же. За поэтическую активность (заметки о поэзии молодых) // Новый мир. 1961. № 1; Они же. Давайте говорить профессионально // Новый мир. 1961. № 8.

1254

Этот же спор переведут на более отвлеченный теоретический уровень две статьи Бориса Рунина. См.: Рунин Б. Спор необходимо продолжить // Новый мир. 1960. № 11; Он же. Логика спора и логика искусства // Новый мир. 1961. № 8. Разумеется, принципиально важными были и статьи, в которых эстетический анализ играл вполне самостоятельную роль по отношению к содержательному выражению собственной позиции, но эпоха в любом случае перекодировала и эти высказывания в публицистическом ключе. Эти статьи во многом определяли выражение лица «Нового мира», но не были определяющими для его культурной политики. Авторы этих статей: М. Туровская, А. и М. Чудаковы, 3. Паперный, Ю. Манн, Г. Белая, В. Шкловский и мн. др.

Характерно, что критерий «художественной ценности» стал одним из пунктов напряженной полемики журнала с «Октябрем» и с позицией его главного редактора. Так, А. Марьямов в своем отклике на новый роман Всеволода Кочетова «Секретарь обкома» [1255]

выдвинул не раз продекларированный новомирский тезис о том, что «художественная несостоятельность произведения искусства есть и его идейная неполноценность». В данном случае Марьямов выступал против попытки Кочетова утвердить примат «идейной ясности» произведения над его художественной ценностью. Однако надо сказать, что в целом понятие «художественная ценность» использовалось критикой «Нового мира» как лишний аргумент в пользу «идейной правильности» произведения искусства, как оборотная сторона этой «правильности», «правдивости», «гуманистичности». Иными словами, эстетическую ценность новомирская критика рассматривала во многом как своеобразный эффект, сопутствующий «истинным» этическим, идейным и политическим ценностям. Соответственно, их искажение или отрицание автоматически означало «отсутствие художественной ценности». Впрочем, общий идейно-эстетический и нравственный контекст эпохи не только во многом оправдывал такой утилитарный подход к художественным произведениям, но и, как правило, подтверждал выносимые на его основании эстетические оценки.

1255

Марьямов А. Снаряжение в походе // Новый мир. 1962. № 1.

Пожалуй, наиболее важными проблемами новомирской критики, в которых общественное значение сливалось с поиском новых художественных форм, стали два тематических комплекса, проходящие сквозь все литературные жанры советской литературы того времени и являющиеся идейным водоразделом, определяющим «либеральную», «консервативную» и «патриотическую» позиции участников литературного процесса. Один круг вопросов связан с понятиями «доверия», «искренности», «внутренней свободы», «гуманизма», другой — с социально-экономической и нравственной ситуацией в деревне и, соответственно, в колхозной жизни. (Применительно к позиции «Нового мира» речь идет не об этнографической специфике русской деревни или об экологической проблематике сохранения традиционной культуры [1256] — деревня выступает здесь в качестве своеобразного моделирующего объекта, позволяющего поднимать проблемы советского общества в целом [1257] .) Если первый комплекс вопросов создавал одну из важнейших линий размежевания между «либералами» и «консерваторами», то второй разграничивал позиции «либералов» и «патриотов».

1256

Даже в случае, когда предметом анализа становится, казалось бы, частный фольклорный жанр. См. знаменитую статью Ю. Буртина «О частушках» (Новый мир. 1968. № 1).

1257

Ср.: «Колхоз — это небольшая ячейка нашей общественной системы — это своего рода маленькое советское „общество“, как бы воспроизводящее в микромасштабе многие характерные особенности жизни „большого“ общества, всей страны» (Виноградов И. Деревенские очерки Валентина Овечкина // Новый мир. 1964. № 6. С. 208).

Смысловым и одновременно риторическим ядром первой проблемы было противостояние вокруг понятий «гуманизм» и «внутренняя свобода». Речь шла о том, какому из конкурирующих идеологических лагерей удастся установить контроль над этими понятиями и право на легитимное их употребление, поскольку и «гуманизм», и, скажем, «борьба за свободу» были важными риторическими элементами советского политического языка. И если «Новый мир» включал в свою политическую программу стремление к гуманизации советской действительности, «повышение инициативы масс» и «внутреннюю свободу советского человека», всегда подчеркивая, что целиком опирается на «решения XX и XXII съездов партии», то «Октябрь» отвечал обвинениями в «абстрактном (то есть лишенном классового содержания) гуманизме» и в призывах к «внутренней свободе, переходящей в анархизм».

Учитывая эту позиционно-риторическую борьбу, новомирским критикам приходилось постоянно оговаривать свое понимание «общечеловеческого гуманизма», чтобы не подпасть под обвинения в «абстрактном гуманизме», который был официально осужден в выступлениях Хрущева [1258] и партийных идеологов. При этом можно зафиксировать и определенные различия в том, как понимали гуманизм те или иные критики «Нового мира»; различия зависели также от того, в какой период появлялись их работы. Так, Владимир Лакшин в критической статье о рассказе Федора Абрамова «Безотцовщина» вполне по-марксистски, в духе ранней работы Дьордя Лукача «История и классовое сознание», трактует феномен доверия:

1258

«К вопросу о гуманизме надо подходить с классовой точки зрения» (Из речи Н. С. Хрущева на встрече представителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства 8 марта 1963 года. Цит. по: Биуль-Зедгинидзе Н. Литературная критика журнала «Новый мир» А. Т. Твардовского (1958–1970 гг.). М., 1996. С. 205).

Доверие, полное и безраздельное доверие рождает праздничную радость свободного и самостоятельного труда, а с нею вместе и сознание ответственности перед людьми [1259] .

Он же связывает доверие с такими ортодоксальными советскими ценностями, как «чистота идеалов революции» и «коммунистическая совесть» [1260] , и, задавшись риторическим вопросом о том, не путает ли Павел Нилин, романам которого посвящена другая его статья, «идею доверия к людям» и «гуманизм» с «христианской терпимостью к врагу и толстовскими идеями всепрощения» [1261] , с удовлетворением дает отрицательный ответ. Еще более определенно он высказывается о гуманизме в начале своего новомирского пути, в исключительно положительной рецензии на книгу Александрова «Люди и книги»:

1259

Лакшин В. Спор с ветхой мудростью // Новый мир. 1961. № 5. С. 226.

1260

Он же. Доверие // Новый мир. 1962. № 11. С. 228.

1261

Там же.

…Основа гуманизма В. Александрова — осознанный марксистский взгляд на жизнь, историю, культуру [1262] .

Драматичный динамизм идеологической борьбы, вынуждающий критика балансировать между безусловным приятием «благородной веры в закон справедливости», универсальной ценности человеческой личности, и необходимостью отвести от журнала предсказуемые обвинения в «абстрактном гуманизме», пронизывает статью Лакшина о романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». С одной стороны, идейные и нравственные симпатии критика всецело на стороне романа, с другой, ему приходится предугадывать возможные упреки и даже признавать некоторую их правомерность — но лишь для того, чтобы тут же снять их остроту.

1262

Лакшин В. Литературное и человеческое // Новый мир. 1958. № 10. С. 243.