История русской литературной критики. Советская и постсоветская эпохи

Дубин Борис Владимирович

Булгаков тяготел к гуманизму общечеловеческого склада. Он никогда не был писателем с осознанным политическим мировоззрением. Упреки в том, что он далеко не все понял и принял в новой революционной действительности, по большей части справедливы [1263] .

И сразу после этого позиционного маневра Лакшин переходит в наступление, утверждая (с опорой на журнал «Литературный критик», ведущими сотрудниками которого были Д. Лукач и тесно сотрудничающий в 1950–1960-х с «Новым миром» М. Лифшиц), что «общечеловеческое» искусство не обязательно означает «реакционное», а роман Булгакова представляет исключительную ценность для советской литературы.

1263

Он же. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Новый мир. 1968. № 6.С. 309.

Еще один сюжет, имеющий отношение к проблеме «гуманизма», связан с работами И. Виноградова, у которого также представлен целый набор определений этого понятия. От хотя и наполненных индивидуальным смыслом, но все же официальных, «уставных» формул [1264] («подлинная народность всегда гуманистична и подлинный гуманизм всегда народен» [1265] ) до утверждения, за внешней лояльностью которого скрывается очевидная критика современного положения дел («при коммунизме внутренняя свобода, суверенность человеческой личности, не говоря уже об общественном равенстве и общественных свободах, станут действительной человеческой потребностью и будут признаны неотъемлемым человеческим правом» [1266] ). Последняя рецензия столкнулась с встречной отповедью «Октября», автор которой (Ю. Идашкин) «обнажил суть Виноградова, протаскивающего анархические идейки внутренней свободы и абстрактного гуманизма», «вскрыл роль „Нового мира“, дающего трибуну анархистам и клеветникам» [1267] . Позднее Виноградов приходит к иному пониманию «внутренней свободы», и она уже не нуждается ни в «подлинной народности», ни в «будущем коммунизма», но состоит в обыкновенной «нормальности» человека и его «свободного, широкого, но […] в сущности, всего лишь естественного взгляда на жизнь» [1268] . Схожая позиция прозвучит годом раньше и в статье С. Рассадина, посвященной К. Чуковскому. Официозные рассуждения советской критики о «героизме» и «идеальном герое» переведены в ней в план «обыкновенной порядочности», которая в «трудные эпохи» (намекает критик) может «показаться героизмом, граничащим с безумием». Фигура Чуковского помогает ему сформулировать свое понимание проблемы: героизм — «это и есть возможность оставаться во всех случаях самим собой; это, как и стиль, неумение вести себя иначе» [1269] .

1264

Хотя сам И. Виноградов посвятил такой стершейся советской идиоматике целую отдельную статью: Виноградов И. Об уставных словах // Новый мир. 1960. № 12. Например: «В наш век революций […] мы привыкли ко всему, что случается, прибавлять слово „борьба“ […] мы боремся за мир, за счастье, за увеличение надоев молока» (Там же. С. 240).

1265

Виноградов И. По страницам «Деревенского дневника» Ефима Дороша // Новый мир. 1965. № 7. С. 252.

1266

Он же. По поводу одной «вечной» темы// Новый мир. 1962. № 8. С. 248.

1267

Цит. по: Ильина Н. Мои продолжительные уроки // Огонек. 1988. № 17. С. 27.

1268

Виноградов И. На краю земли («В окопах Сталинграда» В. Некрасова) // Новый мир. 1968. № 3. С. 238.

1269

Рассадин С. Искусство быть самим собой // Новый мир. 1967. № 7. С. 220.

Второй этический и социально-экономический комплекс проблем, на который сделала ставку критика «Нового мира», связан со становлением советской «деревенской прозы». Этот материал позволял противопоставить собственную «подлинную народность» — «истинной партийности» «Октября», а позднее и «почвенности» «Молодой гвардии». Но главное — он давал возможность сформулировать собственную программу преодоления сталинизма, «административно-командной системы», «бюрократизма», «начальственного барства», «пренебрежения к чужому труду» и их последствий: «экономического обнищания» и «нравственной деградации» деревни. Именно здесь новомирское «народничество» видело реформаторский потенциал: достаточно плотную социальную ткань, пронизанность коллективным трудом, неотчужденность труженика от результатов своего труда, наличие органических нравственных ценностей, закрепленных навыками социалистического сознания.

Первоначально общая проблема села, как в очерковой и художественной деревенской прозе, так и в посвященных ей критических статьях, представала в ее административной перспективе, упираясь в дилемму «хорошего/плохого» председателя колхоза (тезис «все дело в председателях») [1270] . Однако довольно скоро стало ясно, что даже «хороший председатель» является частью административной машины и уже хотя бы в этом смысле не принадлежит миру крестьянского труда [1271] . А вслед за этим возникло понимание, потенциально чрезвычайно опасное для советской идеологии и всей марксистской политэкономии (весьма вероятно, что сами новомирские критики тогда, в середине 1960-х, и не отдавали себе отчета в этой опасности, предполагая возможность примирения между выражаемыми ими идеями и принципами социалистического хозяйствования). Речь идет о поначалу робко и с оговорками, а потом все более радикально формулируемом призыве вернуть крестьянину «чувство хозяина». И если сперва речь шла о «самой главной и самой интересной фигуре современности», которой является «хозяин в новом социалистическом смысле этого слова, хозяин-коллективист, хозяин-коммунист» [1272] , то в дальнейшем разговор перешел к противоречащим реальной практике колхозного строя призывам: «чтобы колхозник чувствовал себя в своем колхозе таким же хозяином, как и на приусадебном участке» [1273] . В статье «О частушках» Буртин называет «чувство хозяина» одной из «определяющих черт социальной психологии деревни» [1274] . А Виноградов, ссылаясь на Ефима Дороша (фактически же указывая на опыт кооперативных хозяйств в венгерской и югославской экономиках), прямо заявляет: «лишь преобразованием экономической основы отношений колхозов с государством в направлении равного, взаимовыгодного торгового обмена […] может быть достигнута искомая „разумная организация сельского хозяйства“» [1275] . Итогом этих размышлений служит неосознанный приговор колхозному строю, который сформулирован в форме, казалось бы, позитивного утверждения и в котором тем не менее слышится интонация самовнушения:

1270

См.: Виноградов И. Точка опоры // Новый мир. 1959. № 1; Буртин Ю. Разговор о главном // Новый мир. 1962. № 1.

1271

Буртин Ю. Постижение жизни // Новый мир. 1965. № 3. С. 256.

1272

Буртин Ю. Быть хозяином! // Новый мир. 1961. № 7. С. 250.

1273

Виноградов И. Деревенские очерки Валентина Овечкина (К 60-летию со дня рождения) // Новый мир. 1964. № 6. С. 227.

1274

Буртин Ю. О частушках // Новый мир. 1968. № 1. С. 231.

1275

Виноградов И. По страницам «Деревенского дневника» Ефима Дороша// Новый мир. 1965. № 7. С. 251.

Не для упрощения лишь хлебозаготовок создали мы колхозы, а для самих крестьян, для улучшения их жизни [1276] .

Помимо позитивной программы тема советской деревни, основная для новомирского понимания «народности», позволяла отмежеваться от «почвенников», с середины 1960-х годов все более открыто заявлявших о себе. Поначалу речь шла в значительной степени о стилистических разногласиях. «Новый мир», стоящий на страже «подлинной», содержательной «народности», настойчиво предостерегал от увлечения «погоней за „почвенностью“, словесными узорами» [1277] , орнаментальной стилизацией под деревенский язык. Критика «Нового мира» призывала не упускать из вида различия между истинными защитниками «народности» и теми «любителями старины, для которых русская древность с ее соборами и иконописью — последнее модное увлечение, искусство для немногих, стоящее где-то невдали от Пикассо и Модильяни и своей наивной простотой ласкающее утонченный вкус» [1278] . Однако стремительное формирование «национал-патриотического» лагеря, его поддержка на уровне ЦК партии, закрепление за ним журнала и даже целого издательства «Молодая гвардия» (во главе с выходцем из ЦК ВЛКСМ Юрием Мелентьевым) сделали стилистические дебаты лишь фоном для принципиальной полемики. Полемики, которую, скажем забегая вперед, «Новый мир» в целом проиграл [1279] (в отличие от борьбы с консервативным кочетовским «Октябрем»).

1276

Он же. Деревенские очерки Валентина Овечкина // Новый мир. 1964. № 6. С. 212.

1277

Кузьмина Э. Таежные звезды // Новый мир. 1962. № 7. С. 235.

1278

Лакшин В. Три меры времени (Выдвижение на Ленинскую премию «Деревенского дневника» Е. Дороша) // Новый мир. 1966. № 3. С. 223.

1279

С. Чупринин пишет о том, что «Новому миру» не удалось до конца «отмежеваться от той кажущейся, внешней идеологической близости» между своей «народностью» и «почвенничеством» «Молодой гвардии» и позднее «Нашего современника», благодаря чему «впоследствии „Нашему современнику“ удалось узурпировать наследие Твардовского, а многие из писателей „Нового мира“ стали печататься именно там: В. Шукшин, В. Белов, В. Астафьев, В. Распутин, В. Лихоносов» (Чупринин С. Позиция. С. 35). При этом необходимо учитывать все же и изменение общего культурного контекста в 1970-х годах и внутреннюю эволюцию самих перечисленных писателей в соответствующем направлении.

Главный мотив борьбы — принципиально разное понимание того, что представляет собой культура и социальная психология деревни (для «Нового мира» «деревенское», «народное» плавно перетекали в «советское», «интернациональное», «социальное», для «Молодой гвардии» — в «русское», «национальное», «родовое»). Главный приз в борьбе — присвоение всей традиции деревенской литературы или хотя бы признание своей традиции в качестве центральной. Если «Новый мир» понимал «народное» как органическую часть универсального, то в «патриотической» трактовке «народное» представало в качестве остатка, полученного после удаления из национальной культуры всего «инородного», «чужого», «заимствованного» [1280] .

1280

На существование изоляционистской тенденции в литературе о деревне И. Виноградов указывал уже в статье «По страницам „Деревенского дневника“ Ефима Дороша» (с. 240).

Высшего накала эта борьба достигла в последний год существования «Нового мира» при Твардовском. Наиболее остро и развернуто с этой стороны выступили И. Дедков и А. Дементьев [1281] . Первый пытался демистифицировать «громкую фразеологию» «почвенников», лишенную самостоятельной содержательной программы:

…Призывы «любить народ», «переживать его жизнь, болеть душой, бороться за счастье его» кажутся нам порой слишком общими, даже бессодержательными: кто же нынче не любит народ, сознается ли кто в том? [1282]

1281

Дедков И. Страницы деревенской жизни (Проза, поэзия и литературная критика в журнале «Молодая гвардия») // Новый мир. 1969. № 3; Дементьев А. О традициях и народности (Рассмотрение некоторых идей и настроений, выраженных в публикациях журнала «Молодая гвардия» в 1968 году) // Новый мир. 1969. № 4.

1282

Дедков И. Указ. соч. С. 242.

Он же довольно остроумно развенчивал претензии на «приватизацию» любви к отечеству: «Бывает монополия на торговлю водкой и табаком, на истину, бывает монополия на патриотизм. Похоже, что перед нами претензия именно такого рода» — и противопоставлял два пути развития деревенской прозы:

Одно дело писать о деревне с позиции реализма, другое — с позиции идеала [1283] .

Дементьев же выступил с нормативных марксистско-интернационалистских позиций, заявив, что от идеологии «неославянофильства» недалеко и «до национального высокомерия и кичливости; до идеи национальной исключительности и превосходства русской нации над всеми другими; до идеологии, которая несовместима с пролетарским интернационализмом» [1284] . Подобная риторика, исходящая от «либерального» журнала, била мимо цели, создавая «вокруг молодогвардейцев ореол оппозиционности, переводя разговор на уровень догматических идеологических споров» [1285] .

1283

Там же. С. 232, 233.

1284

Дементьев А. О традициях и народности. С. 221.

1285

Чупринин С. Позиция. С. 37.

Критическое выступление Дементьева дало возможность для ответного выпада со стороны «патриотов», чья инициатива была поддержана властями, давно искавшими повод окончательно подавить или расформировать сложившуюся при Твардовском редакцию. Этим ответным ударом стало так называемое «письмо одиннадцати» — подписанное писателями заявление «Против чего выступает „Новый мир“?» [1286] . Официозную риторику Дементьева тут же перехватили оппоненты, обвинив сотрудников «Нового мира» в том, что,

1286

Огонек. 1969. № 30. С. 26–27.

прикрываясь трескучей фразеологией, они сами выступают против таких основополагающих морально-политических сил нашего общества, как советский патриотизм, как дружба и братство народов СССР, как социалистическое по содержанию, национальное по форме искусство социалистического реализма.

«Пролетарский интернационализм» Дементьева был тут же бит «пролетарским интернационализмом» «патриотов», которые, уходя от обвинений в национализме, предъявили обвинение в космополитизме, утверждая, что проводимая журналом политика