История русской литературной критики. Советская и постсоветская эпохи
Шрифт:
В течение всего периода семидесятых годов непрерывно обсуждался вопрос о функциях и задачах литературной критики. И хотя на страницах «Литературной газеты» или «Литературного обозрения» материалы такого плана обычно публиковались под рубрикой «Дискуссионная трибуна» или «Критика критики», в строгом смысле дискуссией это, конечно, назвать нельзя. В 1972 году вышло в свет специальное Постановление ЦК КПСС «О литературно-художественной критике», одним из важнейших результатов которого стало создание журнала «Литературное обозрение» (первый главный редактор — Юрий Суровцев), без сомнения, лучшего и наиболее либерального критического издания в СССР. Подготовка, обсуждение, а затем и годовщины этого постановления служили постоянным стимулом для рассуждений о литературной критике как социальном институте. Проблемам литературной критики было посвящено несколько научных сборников [1365] . В 1982 году вышел первый учебник для будущих литературных критиков, написанный Вадимом Барановым, Анатолием Бочаровым и Юрием Суровцевым [1366] . В 1976-м выходит книга Бориса Бурсова «Критика как литература» последовательно оспаривающая каноническую концепцию «реальной» (социологической) критики на материале классической литературы XIX века. Наконец, в 1988 году Сергей Чупринин — сам известный критик младшего поколения — выпустил не имеющую в русской культуре прецедентов книгу «Критика — это критики» [1367] , куда наряду с обзором критики «Нового мира» поместил индивидуальные портреты Льва Аннинского, Бочарова, Игоря Дедкова, Игоря Золотусского, Вадима Кожинова, Виктора Камянова, Евгения Сидорова и др. Никогда прежде современные критики не выступали в роли героев критической книги.
1365
См.:
1366
Баранов В. И., Бочаров А. Г., Суровцев Ю. И. Литературно-художественная критика. М.: Высшая школа, 1982.
1367
В статьях, вошедших в книгу Чупринина и напечатанных в различных изданиях с начала 1980-х годов, в основном проанализированы тексты, которые были опубликованы в 1970-х.
Эта сфера не давала покоя литераторам и их партийным кураторам потому, что после конца оттепели и оттепельных споров о политике, истории и идеологии (ограниченных, но активных) именно литературная критика оказалась той областью, где продолжалась идеологическая полемика. Разумеется, эта функция критики не могла быть официально признанной. Поэтому ее обсуждение отчетливо распадалось на два противоречащих друг другу дискурса. С одной стороны, на уровне идеологического официоза (его выражали, главным образом, такие критики, как Яков Эльсберг, Алексей Метченко, Александр Овчаренко, Виктор Панков, Виталий Озеров, Михаил Козьмин, Леонид Новиченко, Юрий Барабаш, Феликс Кузнецов) в лучшем случае с новыми вариациями воспроизводились стереотипы советской риторики — о партийности, идейности и классовости критических подходов, о необходимости неустанной идеологической борьбы с «чуждой идеологией». С другой стороны, в достаточно личных манифестах (таких критиков, как Аннинский, Золотусский, Кожинов, Чупринин, Алла Латынина и др.) в рамках той же «дискуссии» декларировались вполне неортодоксальные и весьма далекие от теорий соцреализма взгляды на критику как институт культуры. Причем каждая личная программа предполагала более или менее эвфемистически выраженную политику критика либо как посредника между литературой и обществом (усиливающего социально значимые смыслы); либо как самостоятельного писателя — творца оригинальных культурных смыслов; либо как моралиста-проповедника; либо как идеолога-организатора литературного процесса; либо как аналитика-социолога (или психолога); либо как хранителя якобы незыблемых норм эстетического вкуса или как жреца культурной Традиции (непременно с заглавной буквы). Но все эти критические амплуа вырастали из представления о литературе или, вернее, о литературном процессе как о едином организме, либо отражающем, либо воплощающем «коллективную душу» общества. Естественно, что концептуализация литературного процесса при таком подходе не могла не приобрести политический смысл.
Так что аргументы грядущих политических баталий времен перестройки затачивались именно в критических дискуссиях 1970-х годов. В литературной критике наиболее наглядно происходило размежевание советской интеллигенции, после поражения оттепели окончательно разочаровавшейся в коммунистической утопии и интенсивно вырабатывавшей новые утопические или антиутопические дискурсивные системы. Именно здесь апробировались и различные идеологические стратегии власти, ищущей, чем бы заменить ритуализированную, но давно потерявшую эффективность коммунистическую риторику.
Показательно, что рассуждения о социалистическом реализме и его «требованиях» практически полностью исчезают из всех критических работ этого времени. Единственным исключением остается официозная критика, чье значение сводится к сугубо ритуальным функциям: подтверждению существования наличия «партийного руководства литературой» и участию в погромных кампаниях (против Солженицына, западной славистики, «МетрОполя» и т. п.). Правда, официозная критика старалась «вписать» в идеологический контекст явления, первоначально либо радикально отвергаемые, либо окруженные ореолом политической подозрительности. Так, Феликс Кузнецов интенсивно вводил в контекст соцреализма «деревенскую прозу»; Виталий Озеров и Владимир Пискунов «легитимизировали» военную прозу [1368] ; а Юрий Суровцев, Юрий Кузьменко, Виктор Дмитриев и Валентин Оскоцкий расставляли «идейно выдержанные» акценты над прозой Юрия Трифонова, Сергея Залыгина, Чингиза Айтматова, «производственной» драматургией Игнатия Дворецкого и Александра Гельмана и другими произведениями либерально-ориентированных авторов [1369] . В своем роде апофеозом этого расширения границ социалистического реализма стала теория соцреализма как «исторически открытой системы художественных форм», выдвинутая академиком Дмитрием Марковым.
1368
См.: Озеров В. Коммунист наших дней в жизни и литературе. М.: Художественная литература, 1976; Пискунов В. Знаменосцы: Образ коммуниста в советской литературе. М.: Просвещение, 1979.
1369
См.: Суровцев Ю. В 70-е и сегодня: Очерки теории и практики современного литературного процесса. М.: Советский писатель, 1985; Кузьменко Ю. Советская литература: Вчера, сегодня, завтра. М.: Советский писатель, 1981; Оскоцкий В. Роман и история: Традиции и новаторство советского исторического романа. М.: Художественная литература, 1980; Дмитриев В. Гуманизм советской литературы. М.: Мысль, 1980.
Специалист по литературам восточноевропейских стран социалистического лагеря, Марков более чем кто-либо был осведомлен о том, какую критику вызывает главная догма советского литературоведения за пределами СССР. Желая, по-видимому, предупредить полный разрыв между литературным процессом и официальной теорией (подобный тому, что уже произошел в Чехословакии и Югославии и назревал в Польше и Венгрии), Марков в своей книге 1975 года «Проблемы теории социалистического реализма» предложил разделить метод (идеологию) и стиль (поэтику) [1370] . Верность соцреалистическому методу, писал он, не обязательно требует жестко реалистического стиля, но допускает и условные, фантасмагорические, аллегорические и иные «нежизнеподобные» формы — естественно, если эти формы «способствуют раскрытию правды идей и настроений, так или иначе связанных с общественной жизнью эпохи […] Степень соответствия условного образа логике объективной действительности является мерой его познавательной ценности» [1371] . Разумеется, «правда идей» и «логика объективной действительности» при этом определяются соответствием принципу партийности и воплощены в методе. Эта концепция была противопоставлена книге Роже Гароди «Реализм без берегов» [1372] , и сам Марков при каждом удобном случае обрушивается с ритуальными проклятьями на модернистов и авангардистов, которые «дошли до полного разрыва с действительностью, выхолостили из условного образа его объективное содержание, превратили образ в каприз субъективистского произвола» [1373] . Однако, несмотря на все эти предосторожности, своей теорией соцреализма как «открытой системы» Марков (безусловно, с поощрения высших политических инстанций) «впустил» в соцреализм эстетику модернизма. Важно отметить, что распространение модернистской эстетики происходило в советской культуре начиная с 1960-х годов, набирая все большую силу в 1970-е (достаточно назвать Театр на Таганке Юрия Любимова, кинематограф Андрея Тарковского, «Затоваренную бочкотару» Василия Аксенова, «Белый пароход» Чингиза Айтматова, «Белые флаги» Нодара Думбадзе, прозу Энна Ветемаа и Миколаса Слуцкиса, мифологические романы Отара Чиладзе). Теория «открытой системы» позволяла лишь избирательно поощрять те культурные феномены, которые выходили за эстетические границы соцреализма, не покушаясь (по крайней мере, открыто) на идеологические постулаты режима.
1370
Подробно концепция соцреализма как «открытой системы» и реакции на нее в советской критике рассматривается в ст.: Lahusen Th. Socialist Realism in Search of Its Shores: Some Historical Remarks on the
1371
Марков Д. Ф. Проблемы теории социалистического реализма. М.: Художественная литература, 1975. С. 303. Сходные подходы к теории социалистического реализма предлагались Аркадием Эльяшевичем. См., например: Эльяшевич Арк. Единство цели, многообразие поисков в литературе социалистического реализма. Л.: Советский писатель, 1973. Показательна также и книга Виктора Дмитриева, инструктора отдела пропаганды ЦК КПСС, посвященная теории «реалистической условности». См.: Дмитриев В. Реализм и художественная условность. М.: Советский писатель, 1974.
1372
См.: Garaudy R. D’un r'ealisme sum ravages: Picasso, Saint-John Perse, Kafka Paris: Plon, 1963. Книга Гароди была переведена на русский с грифом «для специального пользования», т. е. оставалась недоступной для широкой публики.
1373
Марков Д. Проблемы теории социалистического реализма. С. 306.
Представители партийного официоза, как правило, тяготели к тому или иному полюсу скрытой идеологической полемики между националистами и либералами в литературе, которая составляла стержень критики семидесятых. Такие критики, как Овчаренко, Метченко, Барабаш, Петр Выходцев, Кузнецов, переводили националистические идеологемы на язык партийной риторики, тогда как полемику с национализмом с точки зрения той же марксистско-ленинистской догматики вели Суровцев, Кузьменко, Юрий Андреев и, конечно, видный партийный функционер, будущий «архитектор перестройки» Александр Николаевич Яковлев, автор знаменитой статьи «Против антиисторизма» [1374] (1972), публикация которой стоила ему поста исполняющего обязанности заведующего Идеологическим отделом ЦК.
1374
Литературная газета. 1972. 15 ноября.
Однако идейное противостояние между национал-патриотической и либеральной критикой в семидесятых еще не имело антагонистического характера. Например, либерал Игорь Дедков часто печатался в таком флагмане националистической идеологии, как журнал «Наш современник», а на страницах «Литературной газеты» возможны были диалоги между официозным Феликсом Кузнецовым и Георгием Владимовым, автором уже запрещенных произведений, который вскоре стал диссидентом и эмигрировал в Германию [1375] ; идеолог национализма Кожинов высказывался в поддержку Андрея Битова [1376] , а либерал Чупринин мог написать доброжелательное предисловие к «Избранному» лидера националистов Станислава Куняева [1377] .
1375
См.: Литературная газета. 1976. № 7. С. 4.
1376
См. его статью «Современность искусства и ответственность человека» в кн.: Кожинов В. Статьи о современной литературе. М.: Современник, 1982.
1377
Несмотря на последующий разрыв со С. Куняевым и отчетливо критическую позицию по отношению к поэтам-националистам, С. Чупринин включил это предисловие в свою книгу. См.: Чупринин С. Крупным планом. Поэзия наших дней: проблемы и характеристики. М.: Советский писатель, 1983. С. 186–195.
2. Националистическая критика
Патриотическая риторика и поиск врагов русской культуры, которыми неизменно оказываются «агенты» Запада и либералы, как, впрочем, и яростный антисемитизм [1378] , сближают националистическую критику 1970–1980-х годов с критикой времен «борьбы с космополитизмом» и — шире — с дискурсом «национал-большевизма» сталинского образца [1379] .
Правда, националистическая критика семидесятых довольно скоро избавляется от марксистской риторики, прибегая к ней только для полемики или доноса. Начиная с 1967–1968 годов дискурс националистической критики оформляется как отчетливо антисоветский. Поскольку советский режим и советская культура рассматриваются критиками-«патриотами» с домодерных позиций, главными составляющими этого дискурса являются антизападничество, антимодернизм и антиинтеллектуализм. Все явления культуры интерпретируются неопочвенниками 1970-х как результат борьбы между силами, верными национальным традициям (которые воплощали, с одной стороны, крестьянство, а с другой — русская классическая литература), — и злонамеренным искажением и разрушением этих традиций, исходящим от западнически ориентированной интеллигенции и евреев как агентов модернизации. Так формируется жесткая система оппозиций, которую нетрудно обнаружить едва ли не в каждом тексте критиков-националистов, от программной «историософской» статьи до небольшой рецензии: народ — антинародная интеллигенция, изначальная духовность русской культуры — бездуховность западных влияний, фольклор — массовая культура, традиция — модернистское экспериментаторство, Россия — антирусский заговор, внутри страны представленный либеральной интеллигенцией и евреями.
1378
Как отмечает Н. Митрохин, подмена обличаемых тенденций именами евреев была вообще характерна для «кода» националистического дискурса: «Если разговор шел о критике модернизма в театре, то упоминались В. Мейерхольд, А. Эфрос или А. Гельман — но, добавим, не Ю. Любимов, — когда упоминали о „нападках“ на классическое искусство в 1920-е годы, упоминался Л. Авербах, но не В. Ермилов или В. Маяковский» (Митрохин Н. Русская партия. С. 367).
1379
По мнению Дэвида Бранденбергера, национал-большевизм представляет собой синтез марксистско-ленинистской риторики с имперским этатизмом, восходящим к «великодержавной традиции» дореволюционного официоза. Определяя национал-большевизм как «популистский русоцентристский этатизм», исследователь добавляет: «Поскольку великодержавная фокусировка была доминантой этой идеологии, роль марксизма-ленинизма, как, впрочем, и пролетарского интернационализма, была ограничена уровнем риторики» (Brandenberger D. National Bolshevism: Stalinist Mass Culture and the Formation of Modern Russian National Identity. Harvard: Harvard University Press, 2002. P. 9, 6).
Однако если это и была фронда, то дозволенная и поддерживаемая властями. Именно политическая востребованность этнонационалистической идеологии партийной элитой объясняет тот парадоксальный факт, что каждое крупное выступление критиков-националистов (особенно в 1968–1970-м, а затем в 1977–1982 годах) вызывало волну партийной критики, но редко приводило к каким-либо административным последствиям — во всяком случае, влияние этой группы в течение семидесятых не уменьшалось, а лишь возрастало [1380] .
1380
Под полным контролем этой группировки находились журналы «Наш современник» (гл. редактор С. Викулов), «Молодая гвардия» (до 1970 г. главный редактор А. Никонов, затем, с 1972-ю, — Ан. Иванов), «Москва» (гл. редактор М. Алексеев), «Огонек» (гл. редактор А. Софронов), «Роман-газета» (гл. редактор в 1978–1980 гг. Г. Гусев, с 1980-го — В. Ганичев), а также издательства «Современник», «Молодая гвардия» и «Советская Россия», в каждом из которых выходили книги по литературной критике. Эта необъявленная, но вполне реальная литературная группа находилась под покровительством высоких партийных и комсомольских чиновников (от секретарей ЦК ВЛКСМ С. Павлова и В. Тяжельникова до зав. отделом культуры ЦК КПСС С. Шауро и секретарей ЦК М. Зимянина, В. Воротникова и др.), руководителей Союза писателей (прежде всего С. Михалкова, Ю. Верченко, а во второй половине 1970-х — и Ю. Бондарева) и таких литературных авторитетов, как М. Шолохов и Л. Леонов.
Наиболее видными пропагандистами этой доктрины были критики Вадим Кожинов, Петр Палиевский, Виктор Чалмаев (его взгляды, правда, претерпели некоторую эволюцию к середине 1980-х), Михаил Лобанов, Юрий Селезнев, Аполлон Кузьмин, Анатолий Ланщиков, Юрий Лощиц, Владимир Бушин, Олег Михайлов, Виктор Петелин, Николай Утехин, Леонид Ершов, Владимир Васильев, а также более молодые Александр Казинцев, Александр Байгушев и (с середины 1980-х) Владимир Бондаренко; театровед Марк Любомудров; поэты Станислав Куняев и Татьяна Глушкова, также активно выступавшие как критики. Постепенно примкнул к этому кругу и Феликс Кузнецов, начинавший как критик «новомирского», т. е. социологического направления.