История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
Шрифт:
это только намеки на нереализованные возможности.
Более важны его письма, ибо они – среди лучших, написанных на
русском языке. Они открывают намГрибоедова-человека, но великий
писатель раскрывается перед нами только в Горе от ума.
Горе от ума– произведение классической школы комедии,
идущее от Мольера. Как до него Фонвизин, а после него основатели
русской реалистической традиции, Грибоедов
на интригу пьесы, а на характеры и диалоги. Комедия построена
рыхло. Многие сцены не двигают действия и введены только для
обрисовки характеров. Но в диалоге и в обрисовке характеров
Грибоедов остается единственным и неподражаемым. Диалог
выдержан в рифмованных стихах, это ямбы разной длины – размер,
который в Россию ввели баснописцы как эквивалент вольному стиху
( vers libre) Лафонтена и который достиг совершенства в руках
Крылова. Диалог Грибоедова есть непрекращающийся tour de force
(верх ловкости). Он все время старается совершить – и совершает –
невозможное: втискивание обычных разговоров в сопротивляющуюся
метрическую форму. Кажется, что Грибоедов специально умножает
трудности. Он, например, был в те времена единственным поэтом,
пользовавшимся необычными, звучными, каламбурными рифмами.
В его стихах содержится как бы необходимое количество жесткостей
и углов, чтобы постоянно напоминать читателю, каких мук, какого
труда стоило поэту триумфальное преодоление всех препятствий. Это
благородная жесткость: зарубка мастера на трудноподдающемся
материале. Несмотря на оковы метрической формы, диалог
Грибоедова сохраняет естественный разговорный ритм и более
разговорен, чем любая проза. Он полон ума, разнообразия,
характерности: это настоящая сокровищница лучшего русского
разговорного языка той эпохи, когда речь высших классов еще не
была испорчена и выхолощена школьным обучением и грамматикой.
Чуть ли не каждая строка комедии стала частью русского языка, а
пословиц из Грибоедова взято не меньше, чем из Крылова. По
эпиграммам, репликам, по сжатому и лаконическому остроумию у
Грибоедова в России нет соперников – он перещеголял даже
Крылова.
В искусстве изображения характеров Грибоедов тоже ни с кем не
сравним. У него было качество, унаследованное от классицистов,
которым не обладал никто из русской реалистической школы. Оно
было у великих мастеров XVII и XVIII вв. – у Мольера, у Филдинга,
а в XIX, думаю, только у Теккерея. Это некая всечеловечность,
которая делает Тартюфа, Сквайра Вестерна и мисс
большим, нежели просто характерами. Они личности, но они еще и
типы – архетипы, или квинтэссенции человеческого, наделенные
всем, что есть у нас жизненного и индивидуального, но наделенные
еще и сверхличностным существованием, подобно платоновским
идеям или универсалиям схоластов. Это редкое искусство – может
быть, самое редкое из всех; и из русских писателей Грибоедов
обладал им в высшей мере. Это не значит, что его персонажи не
живут; они живут, да еще как! – но жизнь их более продолжительна и
всечеловечна, чем наша. Они вылеплены из подлинно
общечеловеческого материала. Фамусов, отец, начальник важного
департамента, прирожденный консерватор, циничный и добродушный
философ хорошего пищеварения, столп общества; Молчалин,
секретарь, мелкий негодяй, который играет с пожилыми дамами в
вист, гладит их собачек и притворяется влюбленным в дочку
начальника; Репетилов, оратор кофеен и клубов, «горящий свободою»
и пахнущий вином, безмозглый поклонник ума и ближайший друг
всех своих знакомых. Все, вплоть до самого эпизодического лица,
написаны с одинаковым совершенством, законченностью и
четкостью. Есть только два исключения – Софья и Чацкий. В отличие
от прочих, они не замышлялись как сатирические изображения, а как
характеры остались «невыпеченными». И все-таки своим
очарованием комедия во многом обязана им. Софья не тип, но это
личность. Для классической комедии героиня, которая и не
идеализирована, и не карикатурна, – редкость. Есть в ней что-то
странное, сухо-романтическое: ясность цели, быстрое остроумие,
глубокая, но сдерживаемая страстность. В пьесе она главная
действующаясила – вся интрига движется благодаря ее действиям.
Чацкого часто критиковали за неуместное красноречие. В его
речах, обращенных к Фамусову и его кругу, нет чувства сообразности
и, возможно, есть погрешности в том, каким его задумал Грибоедов.
Но несмотря на это Чацкий в пьесе – самое главное. Он ее образный
и эмоциональный фокус, ее закваска и изюминка.
Дело не только в том, что самые умные речи вложены в его
уста – дело в том, что он задает тон всему представлению. Его
благородный, хоть и смутный, мятеж против растительного
эгоистического мира Фамусовых и Молчалиных и есть истинный дух
пьесы. Его радостный, юношеский идеализм, его стремительность,
его порыв захватывает и бодрит. Он из семейства Ромео; и