История русской литературы XIX века. В 3 ч. Ч. 1 (1795—1830)
Шрифт:
Что движет твое необъятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь?
И вот, наконец, часть тайны, по размышлении, приоткрывается поэту:
Иль тянет тебя из земныя неволи
Далекое светлое небо к себе?
Море лежит между землей и небом, оно, занимая промежуточное положение, открыто тому и другому. Это особая стихия — ни земля, ни небо, — но им подвластная. Море не может вырваться из земной тверди, но его манит небо, и море стремится к нему, никогда его не достигая. С землей связана его скованность, неволя, с небом — светлые чистые порывы. Не так ли и человек, погруженный в земную суету, рвется в небесную безбрежность, в вечные края Божьего царства, жаждет идеала и желает его? Море полно «сладостной жизни», оно счастливо, когда небо открыто его «взору». Ему передается чистота небесного блаженства («Ты чисто в
и, чтобы не потерять совсем, «терзает» «враждебную мглу». Победив тьму, оно еще долго не успокаивается. Из этой картины, нарисованной Жуковским, следуют несколько выводов. Во-первых, для Жуковского море — подвижная стихия; его спокойствие обманчиво, мнимо; причина тревоги лежит в самом его положении между землей и небом; любуясь небом и стремясь к нему, оно всегда опасается, что небо отнимут злые силы, и море потеряет предмет своих стремлений и упований («Ты, небом любуясь, дрожишь за него»). Во-вторых, картина, созданная Жуковским, религиозна и философична. Она связана с его представлениями о земной неволе, земной суете, в которой нет совершенства, и о небесной безупречной чистоте и красоте, к которым все сущее испытывает неотразимое тяготение, томление, порыв. Это стремление к лучшему и есть закон, лежащий в основе бытия. В-третьих, элегия Жуковского имеет в виду не только море, не только природу. Оно относится к человеку и к человечеству. Они не могут существовать, жить, дышать без идеала. Иначе они лишатся смысла и цели, вложенных в них Творцом. Но небо, независимо от человека и человечества, может быть скрыто от них враждебными темными силами, и тогда неизбежны смута, беспокойство, угроза самой их жизни. Поэтому мысль, чувства человека, его душа и дух обречены на вечное беспокойство, на вечную тревогу, пусть скрываемую, но присущую им изначально. Причина этой тревоги лежит вне человека, но волнуется он за себя — за то, что исчезнувшее небо, исчезнувший идеал сделают бессмысленной его жизнь и погрузят ее в темноту, подобно тому, как мгла покроет землю, оставшуюся без солнца, как уйдет свет из души, потерявшей веру в Бога.
Знакомство с некоторыми лирическими стихотворениями Жуковского позволяет уточнить и расширить впечатления от его поэзии.
ПОНЯТИЕ О ЛИРИЧЕСКОМ ГЕРОЕ И ПОЭТИКЕ ЖУКОВСКОГО
Так как поэзия, по представлению Жуковского, соединяет земную и небесную жизни, то она мыслится поэтом особым духовным пространством. В нем поэт проживает еще одну жизнь. Получается, что у Жуковского как бы две жизни: одна — земная, другая — воображаемая, залечат ленная в поэзии. Одна соответствует всем биографическим фактам, другая — только избранным. Из земной жизни складывается доподлинная житейская биография Жуков-ского-человека, из воображаемой, поэтической — жизнь Жуковского-лирика. Они похожи и не похожи друг на друга.
Лирические узоры песнопений Жуковского опирались не на житейски точную биографию, а на те тщательно отобранные биографические факты, которые укладывались в его мыслимое, идеальное представление о своем уделе. В земной жизни развертывалась биография Жуковского, в поэтической — судьба, которую он себе желал и о которой мечтал. По канве своей житейской биографии Жуковский вышивал свою воображаемую и обобщенную жизненно-поэтическую участь.
Между Жуковским-человеком и его лирическим образом установилось прочное единство, но не тождество. Такого единства русская поэзия еще не знала. «До Жуковского, — писал
В.Г. Белинский, — на Руси никто и не подозревал, чтоб жизнь человека могла быть в такой тесной связи с его поэзиею и чтобы произведения поэта могли быть вместе с лучшею его био-графиею». Свой лирический образ Жуковский и хотел оставить потомкам. Так как житейская биография автора совпадает и не совпадает с его лирической «биографией», то в литературоведении для их различения ввели понятие лирический герой.
Лирический герой — это лирический образ, в котором запечатлелась личность автора, его идеальное «я». Лирический герой — это жизнь души поэта, которая выступает в стихах от первого лица, от лица «я».
Лирический герой — понятие, пришедшее в
Образ лирического героя отличается от жанрового образа поэта в лирике классицизма, условность которого определена жанром. Если поэт-классицист пишет оду, то он (так предписано жанром, «жанровым мышлением») надевает маску государственного мужа, патриота империи, которую славит. Если он пишет идиллию или эклогу, то предстает пастушком. Если пишет элегию, то выбирает маску несчастного влюбленного. Он меняет маски в зависимости от того, к какому жанру принадлежит создаваемое им стихотворение. В отличие от жанрового образа поэта в классицизме лирический герой в романтизме — единый образ, проходящий через всю лирику поэта-романти-ка. Он обладает устойчивыми чертами, потому что душевная жизнь автора-поэта протекает в зависимости от системы взглядов, убеждений, настроений, чувств, которые не имеют к тому или иному жанру прямого отношения. Одни и те же стороны души поэта могут быть воплощены и в оде, и в элегии, и в послании, и в песне, и в романсе, и в балладе, и в поэме. Для передачи сокровенных душевных движений души романтик не знает, в отличие от поэта-классициста, жанровых преград и жанровой неволи. Он свободен от жанрового мышления или, по крайней мере, стремится таковым стать.
Особенность лирического героя Жуковского заключается в том, что он чрезвычайно обобщен (в стихотворениях, написанных от первого лица), что его мысли, чувства и переживания еще мало индивидуализированы. Жуковский пишет о себе как о человеке вообще, а не как о данном, конкретном индивидууме.
Для того чтобы выразить внутренний мир, «душу», «я» в образе лирического героя, Жуковскому нужно было преобразовать тогдашний поэтический строй русской поэзии, ее семантико-стилистическую систему, основанную на рационалистических принципах отношения к поэтическому слову, характерных для поэзии XVIII в.
В слове содержатся основные и второстепенные значения, слово может заключать в себе эмоциональные признаки и оттенки. Рационалистическая поэтика строилась на основных, предметных значениях слова. Например, слово стол могло характеризоваться свойствами — квадратный, круглый, черный, деревянный, обозначая форму, цвет, материал; слово река обладало присущими реке естественными признаками глубины, прозрачности, быстроты, ширины и т. д. Такие признаки, принадлежащие самому предмету или явлению, называются объективными, предметными, вещественными, основными, прямыми.
В стихотворении Державина «Соловей» есть стихи:
На холме, средь зеленой рощи,
При блеске светлого ручья,
Под кровом тихой майской нощи Вдали я слышу соловья.
Державин точно определяет пространство и время, называя их признаки: «холм», «зеленая роща», «блеск светлого ручья», «тихая майская нощь», «соловей». Читатель понимает, что поэт описывает позднюю весну («майская ночь», «зеленая роща», «соловей»). Эпитеты, которые использует Державин, объективны, предметны: «зеленая» — обозначение цвета, «майская» — времени. Эпитет «тихая» означает в контексте стихотворения — «безветренная», т. е. в нем преобладает объективное значение слова. То же самое можно сказать и об эпитете «светлый» (для сравнения вспомним у Пушкина — «Печаль моя светла» или выражение «светлая грусть»).
Казалось бы, Державин нарисовал вполне «реальную» картину: в мае роща зеленая и поют соловьи. Однако ночной весенний пейзаж Державина условен. Обратим внимание на слова «зеленой рощи» и «кровом тихой майской нощи». Можно эмпирически доказать, выйдя ночью, что листва на деревьях не зеленая, а темная и даже черная, независимо от того, есть на небе луна или нет (есть поговорка: «ночью все кошки серы»). Значит, Державин не мог видеть зеленого цвета рощи. Почему же он написал «зеленая роща»? Да потому, что он знает (ему говорит об этом рассудок, ум, разум), как знаем и мы, что весной деревья покрываются зелеными листьями. Державин и рассудил, что в любое время суток весной деревья зеленые и даже в том случае, если в данный момент для поэта-наблюдателя они вовсе не зеленые. Эпитет «зеленая» связан, стало быть, не с непосредственным созерцанием, восприятием и переживанием, не с чувствами поэта, а с логическим, рациональным, рассудочным знанием. Поэтому пейзаж, нарисованный Державиным, вполне объективен, но психологически не конкретен, а это делает его условным. Между разумом поэта и его чувством возникло противоречие.