История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
Шрифт:
Чуть забегая вперёд, можно сказать, что пролеткультовская концепция человека оказала существенное давление на поэтов объединения «Кузница»: человек в их поэзии был заменён коллективом, абстрактно понятым, оторванным от земли.
Масса – это горны,Масса – это домны, —Творящая судорожно, упорно,Творящая рой неуёмно, —писал Филипченко. И на первых порах сами поэты гордились тем, что им удалось создать обезличенный образ человека, настолько слившегося с коллективом, что в нём ничего не осталось индивидуального: ни лица, ни мысли, ни действия, ни настроения. И этот принцип изображения оправдывался тем, что «не личность делает историю, а огромные
Понятно, что наивные пролеткультовские теории, пусть даже вызванные самыми «революционными» намерениями их творцов, не могли сколько-нибудь обогатить литературу, а лишь сбивали с толку писательский пролетарский молодняк.
Бердяев принимал активное участие в работе Всероссийского союза писателей, был товарищем председателя, а потому вёл все дела Союза. А в помощи нуждались многие, одних надо было вызволять из тюрьмы, у других отбирали квартиры, к третьим подселяли квартирантов. Бердяев часто ездил к Каменеву, который многое сделал для защиты творческой интеллигенции. «Но ездить к нему была для меня жертва, – вспоминал Бердяев. – Каменев хотя и был любезен, но приобрёл уже вид сановника, носил шубу с бобровым воротником. Вся обстановка была бюрократическая, что вызывало во мне отвращение. Однажды мне пришлось с другим членом правления союза писателей быть у Калинина, чтобы хлопотать об освобождении из тюрьмы М. Осоргина, арестованного по делу комитета помощи голодающим и больным. Мы сослались на Луначарского. Глава государства Калинин сказал нам изумительную фразу: «Рекомендация Луначарского не имеет никакого значения, всё равно, как если бы я дал рекомендацию за своей подписью – тоже не имело бы никакого значения, другое дело, если бы тов. Сталин рекомендовал». Глава государства признавал, что он не имеет никакого значения» (Самопознание. С. 233–234).
Перед писателями встал вопрос о регистрации Всероссийского союза писателей, но среди профессий таковых просто не оказалось: «Союз писателей был зарегистрирован по категории типографских рабочих, что было совершенно нелепо. Миросозерцание, под символикой которого протекала революция, не только не признавало существование духа и духовной активности, но и рассматривало дух как препятствие для осуществления коммунистического строя, как контрреволюцию. Русский культурный ренессанс начала ХХ века революция низвергла, прервала его традицию. Но всё ещё оставались люди, связанные с русской духовной культурой…» (Там же. С. 236–237).
Революция низвергла не только культурный ренессанс начала века в России, но и беспощадно уничтожала физических лиц, носителей этой культуры. Особенно беспощаден был Петроград; с декабря 1917 года председателем Петроградского совета был назначен Григорий Евсеевич Зиновьев (настоящая фамилия Радомысльский, 1883–1936), а в марте 1918 года председателем Петроградской ЧК стал Моисей Соломонович Урицкий (1873–1918), проводившие политику большевистского террора. О кровавой политике руководящих большевиков сохранились десятки воспоминаний. По горячим следам этих событий остро писал Максим Горький, не раз приходил на приём к Зиновьеву, ссорился с ним, но Петроград продолжал свои репрессии.
Ещё в самом начале Октябрьской революции, когда посыпались обвинения, будто Горький «снял маску» и изменяет своему народу, захватившему государственную власть в стране, когда заговорили, что «известная часть рабочей массы» действует чаще всего «насилием и террором», когда держат в тюрьме «старика революционера Бурцева», таких как А.В. Карташев, М.В. Бернацкий, А.И. Коновалов, Горький гневно писал: «Пугать террором и погромами людей, которые не желают участвовать в бешеной пляске г. Троцкого над развалинами России, – это позорно и преступно. Всё это не нужно и только усилит ненависть к рабочему классу. Он должен будет заплатить за ошибки и преступления своих вождей – тысячами жизней, потоками крови» (Несвоевременные мысли. С. 258–259). Так оно и произошло, как предвидел Горький, – «тысячами жизней, потоками крови» заплатила Россия во время диктатуры пролетариата, особенно в Петрограде. «Целиком сохранён и торжествует дух кровавого деспотизма» в словах и действиях «профессионального демагога» Григория Зиновьева, вызвавшего Горького на «поединок» за его «Несвоевременные мысли». В ответ на этот вызов Горький написал в апреле 1918 года: «Г. Зиновьев утверждает, что, осуждая творимые народом факты жестокости, грубости и т. п., я тем самым «чешу пятки буржуазии».
Выходка грубая, не умная, но – ничего иного от г.г. Зиновьевых и нельзя ждать. Однако он напрасно умолчал пред лицом рабочих, что, осуждая некоторые их действия, я постоянно говорю – что:
• рабочих развращают демагоги, подобные Зиновьеву;
• что бесшабашная демагогия большевизма, возбуждая тёмные инстинкты масс, ставит рабочую интеллигенцию в трагическое положение чужих людей в родной среде;
• и что советская политика – предательская политика по отношению к рабочему классу.
Вот о чем должен бы рассказать г. Зиновьев рабочим».
2 июня (20 мая) 1918 года Горький в статье отвечает тем, кто прислал ему «пачку юдофобских прокламаций», в которых, в частности, писали: «Арийская раса – тип положительный как в физическом, так и в нравственном отношении, иудеи – тип отрицательный, стоящий на низшей ступени человеческого развития. Если наша интеллигенция, наша «соль земли русской», поймёт это и уразумеет, то отбросит, как старую, негодную ветошь, затрёпанные фразы о равенстве иудеев с нами и о необходимости одинакового отношения как к этим париям человечества, так и к остальным людям».
Горький в ответ на эти «провокации» писал: «Прокламации, конечно, уделяют немало внимания таким евреям, как Зиновьев, Володарский и др. евреям, которые упрямо забывают, что их бестактности и глупости служат материалом для обвинительного акта против всех евреев вообще. Ну, что же! «В семье не без урода», – но не вся же семья состоит из уродов, и, конечно, есть тысячи евреев, которые ненавидят Володарских ненавистью, вероятно, столь же яростной, как и русские антисемиты» (Там же. С. 320, 365).
В это же время в газетах сообщили о том, что по постановлению президиума Уральского областного совета расстрелян Николай Романов – Николай II, расстрелян рабочими Александром Белобородовым (1891–1938) (в октябре 1921 года был назначен заместителем народного комиссара внутренних дел, а в июле 1923 года народным комиссаром внутренних дел), И. Авдеевым и В. Яковлевым. И ни слова правды в этих газетах не было. Император Николай II, императрица Александра Фёдоровна, царевны Ольга, Татьяна, Мария и царевич Алексей были расстреляны Яковом Юровским, Пинхусом Вайнерсом (его псевдоним Пётр Лазаревич Войков, 1888–1927), Голощёкиным (настоящее имя – Шая-Филипп). Вскоре стало известно, что убийцы императорской семьи согласовали её уничтожение с Кремлём, Яковом Свердловым, Львом Троцким, Владимиром Лениным, а вскоре последовало и одобрение этого расстрела президиумом Всероссийского ЦИКа.
Горький не зря упоминает В. Володарского (псевдоним Моисея Марковича Гольдштейна, 1890–1918), активного участника Октябрьской революции, редактора петроградской «Красной газеты», при образовании Петрокоммуны – комиссара по делам печати, пропаганды и агитации. Он – оратор и пропагандист, ближайший помощник Г. Зиновьева. По дороге на митинг 20 июля 1918 года он был убит. З0 августа 1918 года был убит Михаил Соломонович Урицкий (1873–1918, родившийся в семье купца, председатель Петроградской ЧК, член ЦК РСДРП), который вёл беспощадную войну с контрреволюцией, куда почему-то входили профессора, писатели, художники, артисты, фабриканты, крупные создатели производственных ценностей. Горький за них заступался, но дело шло полным ходом. Студент Леонид Иоакимович Каннегисер (1896–1918), друг Сергея Есенина, остро критиковавший и любивший его, побывавший у него в селе Константиново, Рязани, в монастыре, «ему у нас очень понравилось» (из письма С. Есенина В.С. Чернявскому в июне 1915 г.), поэт, переводчик, «ненавидевший» Урицкого, Володарского, Зиновьева «ненавистью, вероятно, столь же яростной», решился на открытое убийство Урицкого. Его тут же схватили и расстреляли: прав Горький, «не все евреи одинаковы и что классовая вражда среди еврейства не менее остра, как и среди других наций» (Там же). Леонид Каннегисер пожертвовал собой ради спасения чести и достоинства еврейского народа. Марк Алданов так и оценил эту жертву: он действовал «из самых возвышенных чувств. Многое туда входило: и горячая любовь к России, и ненависть к ее поработителям, и чувство еврея, желавшего перед русским народом, перед историей противопоставить своё имя именам Урицких и Зиновьевых…».