История с продолжением
Шрифт:
– А я у вас там несколько лет провёл. Его искал. Ну, то есть, конечно, не только его… и остальных тоже. Так запутаться! – человек покачал головой. – Несчастный… и такой молодой, совсем мальчишка. Тридцать девять лет…
– А сколько вам? – повинуясь внутреннему голосу спросила Лена.
– Мне? Двести девяносто семь. Пойдёмте, я вас провожу.
Помещение, в которое они попали, было размером приблизительно три на четыре, почти что с Ленкину комнату. Дальше порога они не прошли, человек знаком остановил их. В кабине сидело и стояло человек десять. Перед каждым висела в воздухе полупрозрачная пластина размером примерно в две ладони.
– Пробой, уровень
– Пробой, уровень девять.
– Айкис, останови машину, попробуем воспользоваться здешним генератором.
– Оссе, останавливай сам, – голос Айкис звенел от напряжения, – я поняла, в чём дело…
– Вход снят, – мужской низкий голос, – сейчас…
– Я сама, убери это…
– Валентина Николаевна, – прошептала Лена, – вон он…
– Вижу, – тоже шепотом ответила та.
Пятый лежа на узком высоком столе посреди каюты. Его полностью освободили от одежды и от повязок. Валентина подумала, что только сейчас поняла до конца, что же с ним произошло. Смотреть на Пятого было страшно. “Он совсем мёртвый, – пронеслось у неё в голове, – на что они надеются?” Она несмело сделал шаг вперёд. Только тут она заметила, что ко всем крупным венам на его теле подведены какие-то прозрачные трубки, настолько тонкие и незаметные, что рассмотреть их было весьма сложно. Трубки оканчивались не иглами, нет, они свободно уходили в ткани, словно составляли с ними единое целое…
– Пробой, уровень четырнадцать, – сказал кто-то.
– Это конец, не сумеем, – проговорила та женщина, которую Айкис называла Нейс, – не стоит, Айкис, оставь…
– Отвяжись! – Айкис подошла к Пятому, осторожно повернула ему голову набок и тут Лена увидела в её руке точно такую же капсулу, как та, что отдал ей Пятый. Айкис секунду постояла рядом с ним, затем бережно положила пальцы ему на шею и несильно надавила.
– Хирург! – приказала она. Крошечная матовая сфера повисла над её руками и через секунду исчезла из виду.
– Пробой уровня восемь закрыт, – нестройным хором сказало сразу несколько голосов.
– Данир! – позвала Айкис. – Смени меня, пригоню сюда катер. А то мы стоим, а время идёт. – Айкис держала свою ладонь там же, где и раньше, Лена поняла, что не просто так.
– Я сам, – высокий темноволосый мужчина поднялся и спросил, – чей катер?
– Мой, конечно, – ответила Айкис, – чей ещё… мы сможем продержаться, пока ты…
– Я скоро буду, – Данир ободряюще улыбнулся и шагнул в стену. Девушка, рядом с которой он только что стоял, восхищённо покачала головой и с уважением сказала:
– Энриас! Мастер…
– Вот кто был мастер, – Нейвис кивнула на Пятого.
– Пока ещё есть, а не был, – поправила её Айкис. – Вы почему интубацию не сделали до сих пор?
– Там делать нечего, лёгких нет. Одни обрывки.
– Ну почему я всё должна делать сама?! – взорвалась Айкис.
– Мы нормально снабжаем, можешь посмотреть, если не веришь, – возразила Нейвис.
– Пробой уровня четырнадцать закрыт, – отрапортовала та девушка, что хвалила Данира.
– Остальные?
– Без изменений, – Нейвис подошла к Айкис, – давай я тебя сменю.
– Хорошо, – Нейвис и Айкис поменялись местами, – Оссе! Будь любезен, просмотри все повреждения. И закрой, пока не поздно. Что с мозгом?
– После остановки сердца подключили к питанию сразу.
– А остальное?
– Четыре минуты. Хотя немного странно то, что по всем показателям он умер гораздо раньше, – заметил Оссе. Он накладывал на раны лёгкий, блестящий, белый материал, мгновенно прилипавший к коже. –
– Пробои уровней один, четыре, десять, одиннадцать закрыты.
– Много ещё осталось? – спросила Айкис.
– Ерунда, – ответил кто-то, – один второстепенные. А он и вправду может выдержать. Вот только эта операция сожрёт все наши деньги, которую Айкис столько времени копила…
– Тебе что важно – деньги или душа твоя бессмертная?
– Да молчу я, Айк, молчу, – примирительно сказал человек. – Вот только если с ним будет тоже, что было с Лином…
– Лина же убили, – тихо проговорила Лена. Однако все головы разом повернулись к ней. В этот момент машина тронулась, а в каюту вошёл Данир и произнёс:
– Во-первых, мы скоро будем на месте. Во-вторых, у него пошло сердце, а вы этого даже не заметили. А в-третьих, Лин у нас уже пять ваших месяцев, девочка моя, но то, что с ним было – и происходит посейчас… Словами не передать…
– Сейчас он лучше, – возразила Айкис, – а первое время… он был безумен, когда мы его забрали. И кроме того…
– У вас это, кажется, называлось словом “наркотики”. А ещё он экранирует любое постороннее вмешательство так, будто обучался психовоздействию эти девятнадцать лет. Его невозможно вылечить, мы отступились. Кто-то хотел сломать его психику – и сломал. По-моему, это хуже смерти, – добавил Данир.
– Их хотели разделить. Разделили. Надеялись, что в отчаяние они согласятся на все условия, – еле слышно добавила Айкис.
– Но не учли того, что в этом самом отчаяние заключена немалая сила… Хотя, впрочем, важно ли это?… Не пора ли нам всем, наконец, проснуться и сделать то, что должно?… – Данир пристально посмотрел на Айкис, потом перевел взгляд на Пятого. – Он, пожалуй, сделал. По крайней мере то, что считал важным и необходимым. Я не могу этого сказать про нас, но я скажу только одно – сны кончились. Любые – и страшные, и прекрасные. Осталась только явь. Всегда остается только явь…
Лин
Лин, когда его забрали, был действительно не в себе. То, что с ним произошло, фатально повлияло на его и так нестабильную психику. А случилось с ним вот что.
Та страшная ночь в больнице стоила Лину, как ему показалось, почти всех сил. Очутившись у Юры дома, он, не раздеваясь, повалился на кровать. То снотворное, которое дал врач, он проглотил ещё в машине, и оно действовало катастрофически быстро. У Лина всё плыло перед глазами. Снотворное, хотя и притупило восприятие, не дало, к несчастью, нужного эффекта. Лин видел перед собой эту страшную в своей реальности картину – автобус, дорога, лужа крови на асфальте… Лин скрипел зубами от бессилия и отчаяния. Ведь только вчера… да нет, сегодня!… Господи, ведь и вправду сегодня они стояли на пороге этой самой квартиры… и Пятый тоже стоял здесь, вот на этом самом месте! А теперь… теперь Пятый там, во всём этом белом ужасе, он умирает… Лин не понял, хотя стремился понять всем сердцем – почему?! Для чего Пятый сделал это? Что чувствовал он тогда, когда… и почему он так сказал: “Ю зуадже, Лин. Ио лефеп, ю дихслу. Та нис…” Прости, Лин. Это невозможно, я ухожу… Что невозможно? Почему Пятый, который никогда не опускал рук, который боролся до последнего, который в своё время орал на того же Лина, как сумасшедший, когда тот решил было, что уже всё, тогда, когда они выбирались из этого чёртового леса… нет, не так… но Пятый никогда не смог бы так поступить – малодушно, что ли… не по-своему…