История с продолжением
Шрифт:
– Алексей Лукич, – позвал Пятый, – мне вставать?
– Проснулся? – Лукич закрыл тетрадь, подошёл к Пятому. – Как спал-то?
– Неважно, – признался Пятый. – Устал ещё больше, чем было…
– Реакция, – ответил Лукич, пожав плечами. – Полежи ещё, если хочешь.
– Я не знаю… А как Лин? Если он без меня, то…
– То всё лучше, чем с тобой. И не выпендривается, и ест хорошо. Надя, как там? Поел?
– Всё до крошки. Лин, вон смотри, Пятый проснулся, – позвала Надежда Михайловна. – Как думаешь – вставать ему, или ещё полежать?
– Пусть лежит… Пятый… –
– Нет. Я сейчас, Лин, сейчас встану и…
– Не надо… отдыхай… пожалуйста… – попросил Лин. – Алексей Лукич… вы посмотрите, на кого… он похож… не разрешайте ему…
– На кого похож… – проворчал Лукич. – Так смерть рисуют, вот на что он похож. Всё, Пятый. Это вопрос решённый. Сегодня ты лежишь.
Два раза предлагать не пришлось – Пятый обессилено опустился на подушку и закрыл глаза. Через минуту он уже спал.
– Зачем он так… себя довёл… – прошептал Лин. – Если бы я… мог… хоть как-то…
– Рыжий, ты не по делу думаешь, – с упрёком сказал Лукич. – Ты бы придумал, как нам его сутки в кровати удержать – это было бы дело. А то… казниться-то и плакаться любой может. Мысли есть?
– Нет… пока нет… я постараюсь… – Лин поморщился, вздохнул. – Попробую…
– Ты пока тоже поспи, а то через час приедет Гершелевич. И будут тебя мурыжить часа два, не меньше. Правда, есть и хорошие моменты. К примеру, трубку могут снять. По крайней мере, я считаю, что можно.
– Господи… какую?… – с надеждой спросил Лин.
– Канюлю. Хоть говорить сможешь получше.
– А шунт?…
– А шунт нельзя. И про то, что полежать охота, тоже можешь не заикаться. Терпи. Вены тоже пока плохие, поэтому катетер оставят.
– Катетер… это нормально… больно немного… но терпимо… вот шунт…
– Ты дурной, что ли? Я же сказал – нельзя.
…Сменная бригада приехала через полтора часа. Эдуард Гершелевич первым делом осмотрел Пятого, сказал, что с такими симптомами впору везти на базу, и что нечего было распускать – сами виноваты. Сильнейшее переутомление, нервный срыв, голодовка. Со всеми проистекающими оттуда последствиями. В общем, ни о каких “вставать” и речи не может идти – опасно. Лежать, спать, если проснётся – кормить понемножку, желательно – тоже лёжа.
– А это почему? – удивился Лукич.
– Сердце не выдержит. Чуть перегрузишь – и привет. Ты ему сейчас “буку” покажешь или наорёшь на него – ему этого хватит. Понял?
– И долго ему лежать?
– Хорошо бы недельку. Но минимум – три дня. И вот ещё что, Лукич. Постарайся впредь не позволять ему загонять себя до такой степени. Он это умеет очень хорошо, просто мастерски умеет, не спорю, но… Я понимаю, что тут некому следить было, что все были сильно заняты Лином. Что постоянного фельдшера пока что нет. Что вы все тоже устали. Но если он помрёт у вас на глазах от переутомления – это вам, да и мне, с рук просто так не сойдёт. Это – приговор. Последи.
– Постарайся найти сюда фельдшера. Иначе твой прогноз, Эдик, и впрямь может сбыться. Только не с моим участием, а…
– Я тебя понял. Ищем, но ты сам знаешь – кого попало не возьмут.
– Валя?… – с сомнением протянул Лукич. – А что?… Она бы справилась. Вполне потянула бы. Я буду её рекомендовать.
– Смотри, у себя от сердца отрываешь, – пожал плечами Эдуард Гершелевич. – Впрочем, как бы то ни было, до того, как тут появится свой фельдшер пройдёт как минимум год. И этот год надо выдержать. Желательно – без эксцессов. Понятно?
– Понятно. Сердечное ему колоть?
– Коли конечно. И витамины коли. И транквилизаторы, чтобы сильно не рыпался. Пошли посмотрим, как там рыжий. Заскучал небось…
Лин встретил их улыбкой, правда она получалась пока немного жалкая, но всё лучше, чем ничего. Эдуард Гершелевич улыбнулся в ответ, присел на край кровати.
– Как дела? – спросил он. – Ожил?
Лин кивнул.
– Это хорошо. Боялись мы, дружок. Ты так больше не делай, не пугай нас.
– А что… я сделал?… – не понял Лин.
– Помирать ты собрался. Постарайся впредь не попадаться. Ни мне, ни Лукичу. На этот раз пронесло, слава Богу.
– Хорошо…
– Так, ладно. Лирику оставим на “после чая”. Лукич, что ты хотел предложить?
– Давай канюлю снимем. Он замучался с ней совсем. Пожалей человека.
– Жалей тут вас всех… надоели! Ладно. Готовь заморозку, а я пока шовный достану.
Через двадцать минут Лину наложили на шею последний шов и Эдуард Гершелевич отправился мыть руки. Алексей Лукич забинтовал Лину горло и спросил:
– Доволен?
Лин кивнул – говорить пока что было нельзя. Показал глазами на шунт, с мольбой посмотрел на Лукича.
– Эдик, – позвал тот. – Он ещё про шунт много всего приятного говорил.
– Рыжий, и не мечтай, – отрезал старый хирург. – Ещё две недели.
Лин тихонько застонал сквозь стиснутые зубы.
– Понимаю. Но ничем помочь не могу. Терпи.
– Что я и говорил, – заметил Лукич. – А он не верил.
– Он хороший, но настырный… Всё будет в порядке, Лин. Я тебе обещаю.
Пятый проснулся уже под вечер. Он всё ещё чувствовал себя неважно, но по сравнению с тем, что было днём, ему стало полегче. Присел на постели, поёжился – под одеялом было тепло, а когда вылез из-под него – стало зябко и неуютно. Осмотрелся по сторонам. Ни Лукича, ни Надежды Михайловны. Вообще никого, кроме мирно спящего Лина. А что это у него с шеей такое? Трубку вынули, догадался Пятый. Слава Богу.
Он встал с кровати, натянул штаны, одел балахон. Подошёл к Лину, сел рядом с ним на стул, дотронулся до руки, поправил сползшие подушки. Руки у Лина были тёплыми. Он хорошо дышал, ровно, спокойно. Выбрался. Господи, спасибо тебе… спасибо от недостойного. Спасибо за то, что не дал перейти ту грань, за которой уже ничего не имеет значения – ни раны, ни голод, ни усталость. Если бы Лин умер, для Пятого исчезло бы всё, что он знал. И некому бы было напомнить о том, что было раньше. Спасибо, Господи. Не отнял, простил. На этот раз простил…