История с продолжением
Шрифт:
– Посиди… за компанию… потому что полежать… за компанию… не получится… из-за шунта… чтоб его…
– Хватит, Лин. Отдыхай.
Шунт Лину сняли через шесть дней. А ещё через день ему наконец-то разрешили лежать. Оказывается, для счастья нужно совсем немного – вынуть из бока железку и убрать две лишние подушки. Лин после всех манипуляций проспал почти сутки, ему было наплевать и на уговоры Лукича, что надо вставать, и на просьбы Пятого поесть. Он лежал – и это оказалось счастьем. На вторые сутки за Лина
– Нет, это просто какой-то подлец! До чего упрямый, а! – возмущался Лукич. – Надо было оставить этот шунт ещё на месяц!…
– Лин, у тебя совесть есть? – спрашивал Пятый.
– Да иди ты… – вяло огрызался Лин и натягивал одеяло на голову.
– Лин, перевернись на спину, мне надо…
– Не хочу!… Отстаньте от меня…
– Лин, мне надо снять швы, – строго сказал Лукич.
– Завтра…
– Нет, сейчас! Я тоже упрямый, – Лукич сдёрнул с Лина одеяло и силой перевернул на спину. – И не рыпайся!
– Да что вы все – с ума посходили!… Не трогайте!…
– Лин, заткнись, – ласково попросил Пятый. – Лежи и молчи.
– Я же сказал, что… ой! Больно же!…
– Терпи. Пятый, пойди и позови кого-нибудь на подмогу.
– Зачем?
– Держать этого идиота.
– Я сам могу, – Пятый подошёл к Лину и так на того глянул, что Лин сразу притих. – Пойдёт?
– Пойдёт. Так и стой. Я скоро всё сделаю, рыжий. Осталось немного. Да, накладывать эти швы – процесс гораздо более трудоёмкий и долгий, чем их снимать… всё. Свободен. Можешь спать дальше.
– Я теперь не хочу, – ответил Лин, садясь. За последние дни ему существенно полегчало. Ходить он, правда, ещё не мог. А вот сидеть получалось очень даже ничего. – Пятый, помоги добраться до стула.
– Зачем? – спросил Лукич.
– Сидеть у окна и считать ворон, – зло ответил Лин. – Зачем ещё? Что тут можно делать?
Лин скучал и ничего не предпринимал, чтобы это как-то скрыть. Он, в отличии от Пятого, никогда не был сдержанным. А после болезни он стал ещё более раздражительным и вспыльчивым, чем до неё. Конечно, это можно было понять. И простить. Если бы Лин, как таковой, был бы кому-нибудь, кроме Пятого, нужен. То есть нужен просто так, не для дела. Поэтому его поведение вызывало преимущественно не сочувствие, а возмущение. Лин в тайне мечтал вернуться поскорее в “тим”, только бы не видеть этих надоевших лиц и не слушать упрёки. Даже в “тиме” было легче. Там, по крайней мере, не было этого постоянного осуждения. Там просто били. И всё.
– Лин, не надо пока тащиться к окну. Тебе полагается лежать два часа. После того, как снимают швы, нужно полежать, и только потом…
– Может, хватит? – едко спросил Лин. – Сколько можно…
– Это разговор ни о чём, – тихо произнёс Пятый. – И мы его прекратим.
Смеркалось. Погода испортилась, небо стали затягивать низкие облака. В окно бил ветер, не по зимнему тёплый, влажный. За окном уже не возможно было что-либо различить – всё заволокло тяжёлой мутной мглой…
– Пятый, я был не прав…
– Я знаю. И что с того?
– Прости.
– Хорошо, если ты считаешь
– Хочешь дёрнуть? – напрямую спросил Лин. Пятый кивнул, не оборачиваясь. – Зачем?
– Просто так.
– Может, не стоит? – Лин потихонечку поднялся на ноги и, морщась от боли в шве, поковылял к стулу, что стоял подле окна. – Нарвёшься…
– Ну и что? Я тоже устал от всего. И тоже хочу всё прекратить. Только я говорю об этом редко.
– Пятый, сколько лет прошло, а ты всё…
– Да, я о том же. Прошло… четырнадцать лет прошло, Лин. Вернее, почти пятнадцать, – Пятый повернулся к Лину. В его глазах не было ничего – ни осуждения, ни раздражения. Усталость. – Я так долго не выдержу, Лин. И не из-за того, что нас с тобой калечат, как хотят. А потому, что мы с тобой – в тупике. Понимаешь? Если бы хоть кто-то…
– “Кто-то” – что? – не понял Лин.
– Хоть кто-то к нам хоть как-нибудь относился. Не как к тренажёру для отработки приёмов. Не как к вещи, которую можно ломать, а потом – чинить. Как к людям. И всё… только это… жизнь бы получила смысл, понимаешь?
– Понимаю. И что с того? Кому он нужен, этот смысл?…
– Мне, рыжий. Я не вижу, что у нас впереди. Там так же темно, как сейчас на улице… и так же пусто, как в моей душе… Лин, постарайся поправиться поскорее, хорошо?
– Это ещё для чего? Может, как раз стоит поболеть немножко подольше?…
– Нет, не стоит. Я хочу в город. Может, там станет полегче…
– Пятый, брось! Мы ничего с этим поделать не можем.
– Нет, можем! Я чувствую, как меня жрёт этот эгрегор, понимаешь, Лин? Я его ощущаю физически, как ветер или как дождь. И, что самое плохое… Лин, я чувствую, что мне это нужно. Что я…
– Да что ты, – усмехнулся Лин. – Уникум, тоже мне. Я это тоже ощущаю. И не делаю из этого трагедии. Бежать, искать кого-то… глупости это всё. Жрёт!… Это – как наркотик, дружок. Мы оба – уже не те, что были раньше. Мы – часть этой системы, она приняла нас в себя. Детекторы пашут еле-еле, явно на прошлых отголосках своей же работы, мы седеем, даже немного постарели… память, и та подводит. Мы, по-моему, уже вообще непонятно кто. Только трагедии из этого делать не стоит.
– Лин, ты не понял, – Пятый говорил медленно, едва слышно. – Я не то имел в виду. Детекторы не при чём. Мы сами, Лин. Я… я стал совсем другим, понимаешь? За это время я поменялся внутри… да так, что не могу узнать себя. Мне нужен кто-то, кто скажет мне – кто я теперь?
– Никто, – ответил Лин. – Даже я не скажу.
– Лин, это больше меня. Понимаешь? Больше, чем я сам. Это – не идеи, не стимулы… даже не пресловутое становление… Как будто кто-то вывернул меня наизнанку. Понимаешь?
– Я это тоже чувствую. Только… не вывернул, конечно… а словно бы вложил что-то внутрь души.
– Огонь, – прошептал Пятый.
– Да, – ответил Лин. Он пододвинул стул поближе к другу и предложил: – Присаживайся. А то стоишь тут, как неприкаянный. Места хватит…
– Спасибо, Лин. Это ты хорошо придумал. Слушай, я тут на досуге подумал, и понял, почему нас боятся местные.