История семилетней войны
Шрифт:
В этом ужасном положении Францию стала покидать и последняя надежда, так как новый союзник ее, испанский король, в один год был лишен англичанами всякой возможности продолжать войну. Гавана, ключ к американским владениям испанцев, оплот их золотых и серебряных рынков, погибла для них вместе со множеством накопленных там сокровищ [314] ; уже наполовину завоеванная испанцами Португалия снова стала свободна; цветущий город Пондишери в Азии был разрушен дотла точно так же, как торговые колонии французов на африканских берегах; Канада вместе со всеми важными французскими островами в Америке находилась во власти британцев. Трезубец Нептуна был, очевидно, упрочен за англичанами на целые столетия. Флоты всего мира затмились их колоссальными морскими силами, блеснувшими на этой стихии подобно невиданному дотоле метеору, освещавшему во всех частях света британские трофеи и простиравшему свои лучи до обоих полюсов. Все эти завоевания, купленные необыкновенной храбростью и национальным долгом, были, кроме одной Канады, возвращены врагам, согласно условиям мира, столь же необыкновенного, как и вся эта война.
314
В
Благодаря этому миру [315] , зачинщиком которого был лорд Бьют, Фридрих опять очутился один перед своими врагами; и как бы нарочно желая нагромоздить препятствия на пути этого героя, которым восхищалась вся Европа, в трактате ясно было поставлено, что Ганновер, Гессен, Брауншвейг и другие области союзников должны быть очищены французами и возвращены англичанам; относительно же прусских провинций, находившихся в руках у французов, как-то: Клеве, Гельдерн и других, расположенных в Вестфалии, было сказано, что они должны быть только очищены. Договор, заключенный между Англией и Пруссией, в четвертом параграфе которого положительно оговаривалось, что они не должны заключать ни отдельного мира, ни перемирия без обоюдного согласия, совершенно не был принят во внимание новым британским министерством. Интересы короля и народа, его честь и настроение были совершенно упущены из виду, вследствие чего день провозглашения мира был для всей Великобритании скорбным днем.
315
Речь идет о Парижском мирном договоре, заключенном 10 февраля 1763 г.
Прусский посол в Лондоне протестовал формально против этого вероломного и противного договору мира, насколько он касался его государя; но напрасно. Он был утвержден 10 февраля 1763 года. Это произвело глубочайшее впечатление на Фридриха и возбудило в нем отвращение не к виноватому английскому двору, а к невинной и боготворящей его английской нации, которая никогда еще более единодушно не желала его спасения и праздновала все его победы необыкновенными проявлениями радости. Никогда иностранный государь не был в Англии предметом такого поклонения, как Фридрих. Величайшие ораторы парламента, всех партий не переставали превозносить его до небес; английские поэты воспевали его победы, а народ сжигал на площадях изображения его врагов. Такое настроение свободной и очень культивированной нации, которое могло бы сильно польстить честолюбию, не могло, однако, примирить Фридриха с политическими прегрешениями Сен-Джеймсского кабинета. Он вымещал свою обиду на всей британской нации, которую мало знал. Ее благородный энтузиазм и субсидии, выданные ею с такой готовностью для чужой пользы, скоро были забыты. Вместо благодарности он обнаруживал нерасположение, выражавшееся различным образом и угасшее только вместе с его жизнью.
Между тем король прусский воспользовался перемирием, простиравшимся, однако, лишь на Саксонию и Силезию, как и вообще на одни лишь прусские и австрийские области, и послал в Империю 10-тысячный корпус. Он хотел силой привести враждебные имперские чины к нейтралитету. Гусарский генерал Клейст получил это поручение, которое исполнил быстро и искусно, появившись сначала во Франконии, которая почти целиком была в союзе против Фридриха, причем взял Бамберг и другие значительные города. На Бамберг была наложена контрибуция в 1 000 000 талеров. Затем он отправился в германскую Венецию – Нюрнберг. Этот германский имперский город представлял странную картину: по языку и нравам – германский, а по образу правления, законодательству и политическому самомнению – совершенно венецианский, так как власть была сосредоточена в руках известных фамилий; граждане пользовались тут лишь ограниченной свободой; мудрые законы для поднятия индустрии были здесь весьма редки, и о значении их составилось очень высокое мнение.
Магистрат этого имперского города велел открыть ворота прусскому генералу, выслав ему предварительно капитуляцию, написанную варварским имперским слогом, причем депутаты обстоятельно разъяснили свои привилегии in Saecularibus et Ecclesiasticus, in Civilibus et Militaribus [316] . Такая речь была новостью для гусарского капитана; он обещал ответить на все, как только прибудет в город. Ответа недолго пришлось ждать. Он был совсем в другом стиле и состоял из большой контрибуции в 1 500 000 рейхсталеров и освобождении арсенала. Клейст не позволил своим гусарам тратить время при совершении этой операции; они совершали набеги по всей округе, налагали контрибуции и распространили ужас до самых берегов Дуная. Тут они освободили всех заложников, которые были уведены из прусских областей во время войны имперскими войсками. В южных имперских землях пруссаков знали до сих пор лишь по рассказам, а за стенами городов сопровождали обыкновенно насмешками небольшие отряды легкой конницы. Но теперь прусские гусары сошли со своих коней и осаждали города. Таким образом был взят вольный имперский город Виндсгейм, а вольный имперский город Ротенберг на Таубере открыл ворота 25 прусским гусарам, тоже грозившим осадой. Вооруженные граждане сошли с валов и заплатили 100 000 рейхсталеров контрибуции. Все имперские князья южной Германии пришли в ужас, а герцог Вюртембергский, чувствовавший за собой сильную провинность, чуть было не бежал в Эльзас.
316
«В делах светских и церковных, гражданских и военных» (лат.).
Гусары, встречавшие повсюду неприятельские области, которые плохо были защищены,
Австрийские войска равнодушно смотрели на всю эту экспедицию, считая себя связанными перемирием. Наконец из Вены пришли распоряжения; сильный корпус австрийцев пришел форсированными маршами из Богемии и соединился с имперскими войсками под начальством принца Штольберга. Тогда эта армия выступила во Франконию; принц Ксаверий выступилс сильным корпусом саксонцев со стороны Вюрцбурга. Клейст был слишком слаб, чтобы вступать в битву с целой армией; поэтому он ушел назад в Саксонию, привезя много заложников, большие суммы денег и 12 заново отлитых нюрнбергских пушек.
Имперские чины, узнавшие, к своему удивлению, что французы собираются переправиться обратно через Рейн и что Пруссия приобрела теперь значительный перевес над Австрией, стали деятельно обнаруживать свое нерасположение к продлению войны. Самое энергичное доказательство этого нейтрального настроения подала Бавария. Курфюршеские войска заняли проходы у Дуная и воспротивились проходу через них австрийцев; баварцы и палатинцы первые отделились от имперской армии и, не обращая внимания на протесты имперского большинства, в половине января выступили в обратный поход. Курфюрст Баварский положительно просил мира, за ним последовали курфюрст Майнцский, епископы Бамбергский и Вюрцбургский. Мекленбург заключил отдельный мир с Пруссией еще в декабре, уплатив 12 000 рейхсталеров оставшихся контрибуций, данных взаймы датским королем.
Теперь Фридрих, видя себя более свободным, надеялся более решительно действовать в следующей кампании, к которой были приняты все меры и употреблены все вспомогательные источники; между прочим не был забыт и Лейпциг, который совсем уже был истощен. Король снова потребовал от города 400 000 червонцев. Жители снова обратились к прежнему посреднику Гоцковскому, умоляя о помощи, на которую едва ли могли надеяться, так как чувство благодарности охладело в них постепенно, когда прошла опасность и пришлось выплачивать долг. Благородный этот человек и его посредничество были теперь проклинаемы. Все утверждали теперь, что заключения в тюрьму и все остальные ужасы кончились бы, если б потерпели немного дольше, а посредник только усилил бедствие жителей, превратив их в нищих. Такие речи, в связи с недружелюбными поступками, стали до того всеобщими, что Гоцковский, находившийся тогда в Гамбурге, отказался взять на себя снова столь неблагодарное дело; к тому же платежи не были сделаны ему в назначенный срок, между тем как он должен был внести всю сумму полностью в королевские кассы. Но лейпцигский магистрат не прекращал своих просьб, которые синдик Кох пересылал нарочными, пока наконец Гоцковский все великодушно не забыл и не поспешил в Лейпциг. На его представления король уменьшил новое требование до 100 000 червонцев золотом и 700 000 рейхсталеров ходячей серебряной монетой, на что Гоцковский по обыкновению дал свои собственные векселя [317] .
317
Фактически «благородный Гоцковский» выступал как королевский откупщик, взимавший с Лейпцига долг с определенным процентом. Можно предположить, что истории с контрибуциями, налагаемыми на Лейпциг, являлись инсценировками, позволявшими Фридриху получить искомую сумму, а Гоцковскому стать фактическим хозяином промышленности и банков этого города. Будущее разорение Гоцковского стало результатом не его помощи саксонским городам, но систематического крушения банковских операций, вызванных почти полным разрушением финансовой системы на севере Европы (из-за бесконтрольной эмиссии и порчи монеты).
Но кроме этой городской контрибуции лейпцигский округ должен был еще поставить более 2 000 000 рейхсталеров наличными деньгами и несколько тысяч виспелей зерна. И то и другое было не по силам округу. Ему стали угрожать грабежом, к которому и приступили уже в нескольких деревнях. Все крестьяне бросились в город. Жалобы их были ужасны и раздавались по всем домам и по всем улицам. Гоцковский и тут стал посредником, собирая сведения о возможных и невозможных требованиях; затем он отправился к королю, поселившемуся на зиму в Лейпциге. В несколько часов вопрос был решен. Было уплачено только 400 000 рейхсталеров деньгами и поставлено 1000 виспелей зерна, за что Гоцковский поручился. Саксонские горные города испытывали ту же нужду из-за лежавших на них больших недоимок и просили заступничества берлинского купца, который тотчас же охотно принял их долг на себя. Таким образом кончились все военные налоги [318 *].
318*
Этот столь достойный уважения купец Гоцковский был разорен в 1764 году большими банкротствами в Голландии. Немалое количество вдов и нуждающихся лиц, получавших ежегодную пенсию от неизвестного благодетеля, узнали имя этого великодушного человека только тогда, когда им перестали выдавать это вспомоществование. Он умер в Берлине в 1775 году, хотя не в нужде, но все же бедным. [Прим. автора]