История советской фантастики
Шрифт:
По всей вероятности, хладнокровный автор романа Глеб Вершинин и рассчитывал, что любые претензии к "антишпионскому" роману вряд ли будут высказаны: любой из критикующих мог автоматически попасть в число "защитников шпионов"; а этого никому не хотелось. Вершинин ничуть не обольщался по поводу своих писательских способностей, однако полагал, что на таком-то уровне сможет сотворить не хуже всех остальных. Если Шпаковский сам был уверен, что его "Вспашка" действительно великая вещь, если Курицын сочинял свой роман из очевидно хулиганских побуждений, то Глеб Вершинин прекрасно знал, что делает. Фантастика была в фаворе. Значит, Глеб Вершинин [7] должен был сделаться фантастом. Простой и естественный логический ход.
7
PERSONALIA: ВЕРШИНИН
Глеб Адольфович Вершинин родился в Одессе в 1910 году в семье учителя математики. Отец получил свое достаточно редкое в Российской империи имя в честь героя романа писателя Бенжамена Констана, однако Глеб так никогда и не простил родителю своего отчества: из-за него всегда были сложности с анкетами, а в 1941 году в нем чуть не заподозрили скрытого немца - и только Кургузов замял дело, дабы не бросить тень на Секцию. После окончания школы Глеб поступил на физико-математический факультет Киевского университета, закончил его, поступил в аспирантуру и был уже на пути к кандидатской степени. Но выход в свет романов Ник.Шпаковского и тем более Вяч.Курицына изменил жизнь математика. Вершинин понял, что есть шанс преуспеть гораздо быстрее и "результативнее". Дальше все (почти все) шло как по
Второй досадной случайностью в жизни Глеба Вершинина стал взрыв немецкой авиабомбы: в 1941 году, направляясь в эвакуацию в Чистополь (от фронта его упас все тот же авторитет кургузовской Секции), эшелон попал под бомбежку. По едва ли не мистическому совпадению, эшелон был разбомблен напротив ЕЛЕНЫ - маленькой деревушки в московской области.
По всей видимости, похоронен Глеб Вершинин там же, в братской могиле. Правда, на стелле, поставленной в 1958 году на месте гибели эшелона, фамилия Вершинина отсутствует.
Помимо наиболее известных произведений В. Курицына и Г.Вершинина, в конце 30-х и в начале 40-х выходили в свет научно-фантастические произведения авторов, о которых уже говорилось выше (Сем.Шпаныря, А.Зайцева, Ан.Спирина, самого С.Кургузова и других). Все они так или иначе развивали "лунные" идеи и потому считались идеологически приемлемым и полезным чтением. Все они задавали соответствующие сюжетные координаты, которые советский читатель уже полагал давно привычными. Луна неизбежно становилась частью повседневного быта, непременным атрибутом многих газетных отчетов и радиопередач. К сожалению, собственно научно-техническая составляющая "Проекта-К" в те годы сильно отставала от составляющих "идеологической" и "культурной": несмотря на все усилия, группа Королева-Бармина так и не успела до лета 1941 года создать ракетный двигатель необходимой мощности. "Побочным" результатом их исследований стало разве что создание ракеты для гвардейского миномета - знаменитой "катюши", что пригодилось в годы войны. Война же и - прежде всего - потеря объекта Киев-17 (что стало для Верховного куда большим ударом, нежели сдача Киева) вынудили Сталина несколько отодвинуть основную часть проекта "Катапульта". Только с сентября 1945 года сотрудники 2-го авиационного Наркомата могли по-настоящему возобновить свою работу "по основному профилю".
Примерно с этого же времени начинается следующий этап в советской фантастике - рекордный по количеству новых книг за сравнительно небольшой срок в восемь лет. О "качестве" - речь впереди.
V. БОРЬБА ЗА ПЕРВЕНСТВО МИРА СО СМЕРТЕЛЬНЫМ ИСХОДОМ (1945 - 1953)
Скандальные слухи о помешательстве Генерального секретаря Иосифа Сталина просочились в американские бульварные газеты в августе 1945 года и были немедленно пресечены Госдепартаментом. Впрочем, эти сенсационные сведения не получили бы никакого резонанса в любом случае: авторитет СССР и его лидера после победы над германским фашизмом был настолько высок, что скандал едва бы смог разгореться в такой атмосфере. Поводом же к несостоявшейся сенсации, очевидно, послужила утечка информации из кулуаров Потсдамской конференции, проходившей близ Берлина с 17 июля по 2 августа. Дело в том, что под занавес встречи Сталин, беседуя с Трумэном, в свойственной ему лаконичной манере предложил обсудить все проблемы, связанные с разделом Луны между державами-победительницами и, может быть, подписать еще одно четырехстороннее соглашение "с учетом несомненного приоритета СССР в этой сфере и с правом решающего голоса у его руководителя". Американский историк и политолог Роберт Майлин, бывший в ту пору переводчиком Трумэна, много позднее в своей книге "Перед Хиросимой был Потсдам" (1966) так описывал и комментировал этот в высшей степени странный разговор: "Трумэну вначале показалось, что он ослышался или слова "Дяди Джо" ему неверно перевели. "Простите, господин Сталин, Вы имеете в виду, конечно, раздел Германии?" - переспросил он. Сталин затянулся своею знаменитой трубочкой и очень четко повторил: "Луны. О Германии ведь мы уже договорились. Я имею в виду именно Луну. И учтите, господин президент, у Советского Союза есть достаточно сил и технических возможностей, чтобы доказать наш приоритет самым серьезным образом". Гарри Трумэн заметно встревожился. Ему вдруг показалось, будто "Дядя Джо" таким вот необычным образом даег понять американскому президенту, что ему уже всё известно о "Толстяке" и "Малышке" - двух ядерных устройствах, которыми как раз в эти дни снаряжали в Лос-Аламосе бомбовые отсеки двух специально оборудованных бомбардировщиков типа "Летающая крепость". Президент США первоначально намеревался уведомить Сталина о предстоящем авиационном налете на Хиросиму и Нагасаки только накануне события, 5 августа. Однако теперь он неожиданно изменил своё решение и поспешил сделать признание немедленно, невольно проигнорировав сам вопрос о Луне. Это не укрылось от внимания Сталина. Он выслушал краткое сообщение о новой бомбе с непроницаемым выражением лица и, тщательно подбирая слова, сказал: "Мы об этом знали, господин Трумэн. Однако даже ваша атомная бомба не сможет помешать нам добиться своей цели. Запомните, от Луны мы никогда не отступимся!" - после чего дал понять, что разговор окончен. Сразу после конференции вашингтонские эксперты тщательно проанализировали этот диалог и окончательно отбросили версию о якобы спонтанном помешательстве Сталина. "Лунная" тема была признана аналитиками хитрым дипломатическим маневром. Сам Гарри Трумэн был уверен, что все посторонние разговоры о Луне - есть всего лишь проявление азиатского коварства Сталина, который хотел, обескуражив собеседника, заставить его проговориться о весьма интересующих советскую сторону подробностях американского атомного проекта..."
Сталин же сделал из короткого разговора с президентом собственные выводы. Растерянность Трумэна и его непонятно легкое признание факта появления у США новой сверхмощной бомбы Сталин расценил как самое убедительное доказательство его подозрений: Штаты действительно имеют свои виды на историческую мечту советского народа Луну и не собираются от них отказываться. (Забавно, но Сталин в тот раз перехитрил сам себя и сам невольно спровоцировал реальное создание Лунного проекта США. Тема Луны, до тех пор не возникавшая в Конгрессе, после отчета экспертов неожиданно всплыла, и часть оборонных ассигнований было на всякий случай отпущена закрытому институту Вернера фон Брауна, который ныне работал на американцев и которому до того случая практически не выделяли средств на полноценные исследования такого масштаба.)
С этого момента и началась первая фаза изнурительной "холодной войны" бывших союзников по антигитлеровской коалиции.
Между тем, угрожающие фразы Сталина насчет "наших сил и технических возможностей" были блефом чистейшей воды. К лету 1945 года больше половины служб второго авиационного Наркомата было еще не расконсервировано, а опыты, начатые конструкторами до войны, пока не давали должных результатов. К тому же "Комета" - экспериментальная модель навесного реактивного двигателя средней мощности - просто-напросто взорвалась во время первых же ходовых испытаний, разнеся только что выстроенный новенький стартовый комплекс на островном полигоне в Городомле. Берия, назначенный курировать одновременно и Курчатова, и Королева, метался между двумя полигонами, устраивая ведущим инженерам изнурительные проверки на лояльность. У курчатовцев дела шли сравнительно неплохо, а Королев мог пока только предъявлять взору куратора многостраничные отчеты и искореженные обломки "Л-1". Два завода в Первоуральске готовы были в любой момент начать сборку ракетного снаряда, но из четырех сотен комплектующих капсулы по-настоящему было разработано и опробовано на стендах только четырнадцать не самых важных узлов - да и те на полигоне показывали крайне посредственные результаты. До старта было так же далеко, как и до самой Луны...
Пожалуй, один только Степан Кургузов деятельно выполнял и перевыполнял свои обязательства перед "Проектом-К". Если бы то, о чем трубили в своих романах его подопечные фантасты, в самом деле вошло в строй или хотя бы дошло до стадии промышленной обкатки, то Луну можно было считать космическим "филиалом" СССР со всеми вытекающими отсюда последствиями. Благодаря Кургузову и его Секции население уже подготовилось к тому, что задача освоения спутника Земли будет не сегодня-завтра просто вписана в планы текущего дня, станет рядовым техническим фактом пятилетки. К концу 40-х многие читатели в СССР искренне полагали, что наша лунная программа давным-давно начата, идет полным ходом, и граждан пока не информируют лишь из соображений секретности. Эти умонастроения в обществе хорошо отразил, например, тогдашний роман А.Полещука "Падает вверх": в нем гражданам советской страны в один прекрасный день просто объявляли, как о чем-то само собой разумеющемся, что наши космонавты не первый год летают на Луну и что у нас там выстроено уже несколько баз.
И А.Полещук, и прочие члены кургузовской Секции своими книгами старались укрепить читателей в сознании, что их фантастика правдива в этом главном, - вполне возможно, некоторые из авторов постепенно и сами уверились в этом. На такого рода идеологической "базе" и была начата в конце 40-х годов так называемая "борьба за приоритеты" - шумная пропагандистская кампания, в которой фантасты, увы, не могли не оказаться в первых рядах. В печально знаменитом постановлении ЦК ВКП(б) "О журналах "Звезда" и "Ленинград" (14 августа 1946 года) указанные издания обвинялись в "низкопоклонстве перед Западом". Официальной причиной разгрома этих журналов считалась публикация в них произведений "хулигана и пошляка Зощенко" и стихов Ахматовой,'"типичной представительницы чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии". Истинная же причина была совсем в другом. По сути, постановление от 14 августа было первым серьезным предупреждениям ленинградским писателям, которые, в отличие от москвичей и множества провинциалов, еще недостаточно активно включились в "идейную борьбу" и недостаточно часто обращались к "лунному" жанру в научной фантастике. "Как могло случиться, - говорилось, в частности, в постановлении, - что журналы "Звезда" и "Ленинград", издающиеся в Ленинграде, городе-герое, известном своими передовыми революционными традициями, городе, всегда являвшемся рассадником передовых идей и передовой культуры, допустили замалчивание нашей замечательной научно-фантастической литературы, посвященной научному и космическому гению человека труда Страны Советов? Ведь именно фантастика помогает государству правильно воспитать молодежь, ответить на ее запросы, воспитать новое поколение бодрым, верящим в свое дело, не боящимся препятствий, готовым преодолевать всякие препятствия". Судя по стилистике постановления, Жданов сочинял его явно не без помощи Степана Кургузова. Не случайно уже в сентябре 1946 года сам Кургузов посетил Ленинградское отделение Союза писателей СССР, при закрытых дверях беседовал с А.Прокофьевым, а заодно устроил дотошную инспекцию редакционных портфелей Лениздата и местных филиалов столичных "Советского писателя" и "Молодой гвардии". Уже в дни приезда Кургузова в городе на Неве в оперативном порядке было создано ленинградское отделение Секции фантастов, на первых порах его возглавил критик Анатолий Логинов (позже заподозренный в космополитизме и смещенный со столь высокого поста). А буквально через три месяца после отбытия Кургузова обратно в Москву были выпущены в свет сразу три романа - "Битая карта" Олега Хрусталева, "Если враг не сдается..." Марка Рутберга и "Далекое - близкое" Ильи Садофьева. Каждый из трех романов был по-своему любопытен - в том плане, что в каждом было очень хорошо виден руководящий нажим столичного начальства и острое желание быть "в струе".
В "Битой карте" шпион некой чрезвычайно зловредной заокеанской державы на протяжении всей первой части книги пытался выведать секреты устройства нашего космического корабля "Гром" и во второй части даже проникал "зайцем" на борт. Автор довольно остроумно использовал сюжетную канву известного американского рассказа "Неумолимое уравнение" Томаса Годвина. И у американца, и у советского автора появление лишнего человека на борту было гибельно для экспедиции (на корабле рассчитан каждый грамм веса и при дополнительной нагрузке просто не хватит горючего для посадки). Однако у Годвина астронавт-командир выбрасывал бедную девушку-"зайца" в соответствии с инструкцией, испытывая потом некоторые муки совести. В нашем же случае "заяц" оказывался отнюдь не невинной девушкой, а матерым врагом, и его выталкивали за борт "по закону", в соответствии с приговором Временной Чрезвычайной Тройки (командир корабля, первый помощник и парторг).
Таким же стойким борцом, как и О.Хрусталев, выглядел автор романа "Если враг не сдается..." Марк Рутберг. В центр произведения попадала весьма несимпатичная фигура доктора наук Лаврентьева. В свое время осужденный на процессе "Промпартии", Лаврентьев сделал тогда вид, что осознал свою вину, и потому был помилован нашим самым беспощадным и вместе с тем самым гуманным в мире судом. Более того: оступившийся ученый получил возможность работать по специальности, в авиакосмической лаборатории государственного значения. Многие годы Лаврентьев таил свою сущность и даже преступным образом хорошо зарекомендовал себя - в результате чего получил доступ к совершенно секретным документам. В пору, когда иностранные разведки стали протягивать свои загребущие щупальца к нашим тайнам (без помощи шпионов зарубежные лаборатории и институты буквально останавливали свою работу!), иуда-Лаврентьев решился на предательство. Так случилось, что чертежи нашего родного корабля "Мечта" едва не попали в зарубежный исследовательский центр, где иностранные мудрецы бились над своим насквозь выморочным проектом "Аризона". К счастью, наша "Мечта" (и мечта без кавычек) не досталась врагу: чекисты вовремя выследили агента и подсунули ему имитацию вместо чертежей. Созданная по фальшивым чертежам, "Аризона" взорвалась на старте. (Интересно, что в описании аварии автор, сам того не зная, угадал некоторые подробности нашей тщательно скрываемой городомлинской катастрофы "Кометы" - хотя, конечно, в нашем случае обошлось без иностранных козней...)
Обратим особое внимание на образ интеллигента-вредителя: в эти годы он был достаточно распространен в отечественной литературе. Блестящая работа молодого Николая Гриценко в фильме "Конец "Аризоны", экранизации романа Марка Рутберга (1950, "Мосфильм", реж. К.Чиуарели), подкрепила этот типаж чисто визуально. Отныне образ изменника и космополита в массовом сознании начинал связываться с двумя-тремя внешними приметами - очками, шляпой, грамотной речью, легким грассированием. Подчиняясь патриотическому порыву, даже мода в СССР тогда двинулась как бы вспять: вновь вошли в обиход уродливые кепки-"малокопеечки" из 30-х годов, "пролетарские" диагоналевые брюки, вышитые рубашки-косоворотки. Ношение галстука опять делалось подозрительным; утвердительное "да" на вопрос анкеты "Владеете ли иностранными языками?" сразу заставляло отделы кадров настораживаться. "Положительные" герои тогдашней советской фантастики обязаны были ходить размашисто, одеваться бедно, говорить, в основном, междометиями или пословицами. В уже упомянутом романе "Далекое - близкое" Ильи Садофьева молодые конструкторы-ракетчики Каширин, Жерегин и Степанков в точности соответствовали новому стереотипу, а потому казались ярмарочными ряжеными. Диалог в экспериментальном цехе, долженствующий передать их обмен мнениями, производил прекомичное впечатление. ("- Скажу тебе прямо, Миша, титановое, значит, покрытие тут в аккурат сгодится!" (...) "- Ну, нет, Алексей Фомич, вольфрам - самое милое дело. Как говорится, не имей сто рублей, а имей сто друзей..."). Право же, сегодня это напоминает беседу двух персонажей анекдота 70-х, один из которых уронил молоток, на голову другому: "Ты не прав, Вася.
– Извини, Коля". Между тем герои романа И.Садофьева, готовя корабль "Молния" для очередного полета на Луну, вступали в непримиримую схватку с консерваторами на производстве. Причем, по ходу действия выяснялось, что "консерватор" замдиректора Трубин является еще и низкопоклонником перед Западом и чуть ли не молится на их буржуазные технологии. Такой сюжетный оксюморон в ту пору отнюдь не считался самоубийственно-нелепым: раз наша пропаганда выставляла Запад всё более технически отсталым от нас, то низкопоклонник, естественно, был ретроградом, врагом всего нового. Само название произведения, "Далекое близкое", должно было подчеркнуть преемственность дел старых русских умельцев и их современных коллег. Потому-то забытый некогда секрет сварочного шва, разработанный мастеровыми еще при Петре и случайно найденный нашими героями, помогал им досрочно закончить первую линию сборки и выиграть соцсоревнование. Роман заканчивался рапортом товарищу Сталину и новыми социалистическими обязательствами. "А в небе победно светилась полная Луна, обещая нашим друзьям только хорошее впереди", - так выглядела последняя фраза произведения. О том, чем же именно занимались сварщики на Руси во времена Петра, автор так ничего и не рассказывал...