История странной любви
Шрифт:
– Я знал, старик, что так и будет, – шептал в трубку Родненький, чтобы не разбудить домочадцев (Иришку, дочек-погодок, тещу, собаку и двух котов). – Ты будешь вариться в бульоне из своей неудовлетворенной страсти и пылающих чувств, а я стану наблюдать со стороны и прыскать в кулачок, радуясь твоему огромному счастью.
– Огромней не бывает.
– Да что ты ноешь? Любовь взаимна, сомневаться тут не приходится.
– С чего ты взял? – у Бориса замирало сердце.
– Она Ирке сама призналась.
– Странно как-то. Ирке призналась, а мне – нет.
– А ты ей признавался?
– Нет… пока.
– Ну, и чего ты хочешь? Девочка ведь совсем…
Манюня действительно была девочкой.
Девочкой чистой и неиспорченной во всех смыслах. Борису было и радостно, и страшно. Казалось, он взваливает на себя какую-то непосильную ответственность. Почему-то на ум постоянно приходила поговорка о том, что «не по Сеньке шапка». Только не было однозначного понимания, кто из них Сенька: он или все-таки Манюня.
Тогда, три года назад, перед свадьбой, ему казалось, что, конечно, он. Было совсем непонятно, за какие такие заслуги свалилось на него это счастье в виде доброго, нежного, хрупкого, влюбленного существа, смотрящего на мир через розовые очки и уверенного в том, что все и всегда будет просто замечательно оттого, что она – Манюня – этого хочет.
Конечно, уверенность эта в жене жила неспроста. Манюня никогда не получала ничего на блюдечке с золотой каемочкой. Она просто привыкла добиваться того, чего хочет. И стоило ей захотеть – она уже заранее знала, что рано или поздно получит желаемое. Так было в спорте – в упорном сражении за медали Манюня часто одерживала верх и не собиралась отступать даже в борьбе за олимпийское «золото». Так же было и в жизни. Только в жизни вожделенным трофеем стал Борис.
В спорте за одним соревнованием следовало другое, а в жизни после свадьбы наступило относительное затишье. Полученный кубок храпел под боком и не собирался уплывать к соперницам. Манюне стало нечего добиваться в жизни, и она снова переключила свое внимание на спорт. Иногда, конечно, она вспоминала о роли заботливой жены и играла ее с видимым удовольствием. Случалось это в период Манюниного отпуска, который непременно выпадал на отсутствие сборов, соревнований и тренировок. Стоит ли говорить, что в синхронном плавании – весна и лето самая жаркая пора. И хотя Борису всегда хотелось в это время уехать из пыльной и душной Москвы, именно в августе из-за жены приходилось откладывать путешествие.
– Поедем со мной, – предложила Манюня в первый раз, и Борис с удовольствием согласился. Но вслед за радостью (две недели вместе!) очень быстро наступило разочарование. Жена жила отдельно, пропадала на важных тренировках, и видел ее Борис преимущественно с трибун.
Он грустил, но потом, увидев, как блестят глаза Манюни после очередной победы, решил, что игра стоит свеч. Если ей так нравится спорт, то и он постарается полюбить его. И он старался: вникал в интересы жены, буквально вгрызаясь в тему, о которой раньше не имел ни малейшего представления. Конечно, он никогда бы не смог освоить на практике даже простейших движений из тех, что выполняли синхронистки, но экзамен по теории уже через несколько недель смог бы сдать если не на «отлично», то на твердую четверку непременно. Он знал, чем «винт» отличается от «вращения», как выполнять «Каталину», «Эйфель» и «фламинго», и почему «угол вверх» одной ногой Манюне выполнить гораздо труднее, чем обеими. Он сам не заметил, как из любителя, а до знакомства с женой он даже любителем не был, превратился в настоящего знатока и ценителя. Теперь он научился воспринимать синхронное плавание не только как работу жены, но и как неотъемлемую часть их семейной жизни, а Манюнину борьбу за медали – их общую борьбу.
Борис научился терпению. Было это сложно, но выполнимо. Будучи знатоком, он реально смотрел на вещи: век синхронистки еще короче, чем балерины. Так что не за горами тот день, когда жена осядет дома и в квартире наконец зазвучат детские голоса.
Отсутствие детей самого Бориса пока не слишком огорчало, но его родители не молодели и не уставали намекать на то, что хотят понянчить внуков. Манюню эти разговоры раздражали, и Борис, дабы не усугублять ее раздражения, болезненную тему в разговорах с ней не затрагивал. К чему сейчас обсуждать невозможное?
Всему свое время.
Но время все не наступало. За чемпионатом следовал чемпионат, за соревнованиями – соревнования, за городом – город. Теперь вот Манюня ныряла в Бухаресте, и Борис был уверен в том, что вместе с очередным трофеем она привезет ему сообщение не о долгожданном отпуске, а об очередных сборах, на которые надо ехать уже через неделю. Он даже представлял будущий разговор:
– Борюнь, я знаю, мы говорили об отпуске, но тренер пока не готов отпустить.
– Куда на этот раз?
– Поедем в Италию. Там предлагают отличные условия.
– Какой город?
– Не знаю пока.
– А база? Комфортная? Ты ни в чем не будешь нуждаться?
– Да какая разница! Главное, программу натренировать к мировому чемпионату.
– Новая программа?
– Ага. Очень сложная. Там несколько «винтов», два «фламинго» с согнутой ногой, плюс музыка очень быстрая.
– Какая?
– Микс латины.
– Ничего себе!
– В том-то и дело! Чемпионат будет проходить в Барселоне…
– …и поэтому решили подобрать аккомпанемент на испанском.
Тут Манюня счастливо засмеется, чмокнет мужа в тщательно выбритую щеку и скажет:
– Борюнька, милый, как же здорово ты все понимаешь!
И он, воодушевленный похвалой, размякнет, забудет обиду и тоже решит поделиться:
– Знаешь, я придумал новый десерт.
– Молодец, – тон у Манюни сделается скучающим.
– И знаешь, как назвал?
– Ну?
– «Фламинго»! – скажет гордо Борис, рассчитывая на похвалу.
Жена, конечно, похвалит. Снова чмокнет в щеку, прощебечет: «Молодец», а потом непременно добавит: «Ну, ладно, давай спать». Или пойдет в душ, или включит телевизор, или уставится в книгу, или захочет ласки…
Вариантов много, но среди них точно отсутствует тот, в котором она станет донимать Бориса вопросами: «А что за десерт? Торт или пудинг? Или что-то свежее? А из чего сделано? Он розовый, да? А почему тогда «Фламинго»? А долго готовить? Морозить или запекать?»
Борис уже почти смирился с мыслью, что его профессиональная жизнь ни капли не волнует молоденькую жену. Возможно, он не придавал бы этому такого значения, если бы эта жизнь занимала только его голову, но кулинария прочно оккупировала его сердце и душу задолго до того, как туда проникла Манюня. Именно поэтому в последнее время грусть от разлуки с женой была не так остра. Даже прибавлялось чувство некоторого облегчения: какое-то время Борис мог быть свободен от безнадежного ожидания. И все-таки он никак не мог заставить себя не пытаться «разбудить» Манюню.