История странной любви
Шрифт:
В полном соответствии с мыслями о прошлых неудавшихся попытках создать семью, утром на пороге нарисовался Лялькин папаша и стал второй причиной отвратительного Викиного настроения. Всегда неприятно смотреть на то, как человек, когда-то бывший на коне и считавший себя баловнем судьбы, унижается, клянчит и к тому же врет. А Лаврик, лет десять назад именовавшийся исключительно Лавром Петровичем, именно так себя и вел на нескольких последних встречах, потому и был переименован в Лаврика. Причем встречался он именно с Викой, предварительно выжидая, когда Лялька уйдет из дома. Естественно, он не хотел показываться дочери в таком виде! И вот за это Вика была ему даже благодарна. Уж лучше пусть считает, что папочка очень сильно занят, чем видит перед собой практически бомжа. Звонит по телефону, врет, что живет во Флориде, обещает свозить в Диснейленд – и нормально. Лялька, конечно, мечтает о поездке, но в данном случае лучше мечтать, чем видеть правду. А в Диснейленд ее и Вика отправить может. А там – «Ах, какая жалость!» – у папочки как раз случится внеплановая командировка, аккурат во время дочкиного визита. Он же у нас крупный банкир, финансовый воротила, дела, дела. Отложить нельзя. Лялька к этому привыкшая. У нее и мама такая же. Это она переживет. А переживет ли бомжа – еще неизвестно. Она с ним по скайпу общается – на заднем фоне меняются картинки: Лаврик то океан за собой повесит, то камин, то дешевую репродукцию Ван Гога («Гляди, доча, что я вчера на «Сотбисе» отхватил! Тебе в наследство достанется»). Вот такая вот красивая сказка. Конечно, в будущем, и даже, наверное, в ближайшем, придется открыть Ляльке правду, но только не сейчас, не в этом сумасшедшем пубертате! Ходит себе человек в школу, не догадывается ни о чем, вот и прекрасно…
Стоило сегодня Ляльке отправиться за знаниями, Лаврик не заставил себя ждать. С порога предъявил Вике просящий взгляд и жалостливую улыбку. Она к долгим разговорам расположена не была. Пустила бывшего мужа на коврик в коридоре и гаркнула:
– Только не трогай ничего! Денег дать?
– Викусь, поверь, я…
Она только рукой махнула, полезла за кошельком.
В такие моменты ей всегда вспоминалась сцена из культового фильма «Москва слезам не верит», где бывший муж клянчит деньги у героини Ирины Муравьевой. Сама Вика признавала себя похожей на этот персонаж. Она тоже хотела всего и сразу, и использовала любую возможность, чтобы добиться желаемого. Лаврик был одной из таких возможностей, и она им беззастенчиво воспользовалась. Хотя, надо отдать ему должное, он тоже получил от нее все, что хотел, и даже больше (Ляльку, например). А что у них не сложилось – Вика тут ни при чем. Да и к последующему краху его многочисленных бизнесов она никакого отношения не имела, так что могла бы и не давать ему денег, а послать куда подальше. Но все-таки, в отличие от Людмилы из фильма, она работала не в химчистке, и рубли у нее были не последние. И каждый раз почему-то думалось: «Вот не дам, а он пойдет и повесится». Поэтому и давала без лишних вопросов, и очень быстро, чтобы он, не дай бог, не стал задерживаться и унижаться еще больше и рассказывать о том, как дошел до такой жизни. А главное – не начинал бы делиться новыми потрясающими идеями о создании очередного беспроигрышного проекта.
Лаврик относился к породе не слишком умных авантюристов, которым один раз в жизни крупно повезло, но удержать это везение ума и хитрости не хватило. Двадцать лет назад Лаврик был обладателем огромного состояния, в лихие девяностые многие обогащались с такой же огромной скоростью, с какой другие оставались ни с чем. У Лаврика был парк дорогих иномарок, пятикомнатная квартира в центре Москвы и огромная вилла в Италии. На эту самую виллу (от греха подальше) он и отправил Вику, беременную Лялькой. Вика ничего не имела против такого решения, ни секунды не сомневаясь в том, что мера эта временная. Ребенок родится в хорошем климате, подрастет, окрепнет и вернется с мамочкой к папе под крылышко. О том, чтобы похоронить себя в райском уголке, Вика и не помышляла. Ей нужна была деятельность, и знание языка тогда ей очень помогло.
Сначала о работе она и не думала. Маленькая Лялька даже при наличии няни занимала все свободное время и мысли. Но постепенно Вика вынырнула из тумана, который часто накрывает женщину после родов, и обнаружила, что детская ее ребенка оформлена в совершенно ужасном стиле: рюши и бантики были не только на занавесках и постельном белье, но и на мебели, и даже на стенах.
– Это отвратительно! – безапелляционно заявила Вика нагрянувшему на выходные мужу. – Кого мы здесь, – она отодрала один из бантов от стены, – вырастим?
– Принцессу! – Лавр состроил козу лежащему в люльке младенцу.
– Ну уж нет! Я собираюсь вырастить человека, а не капризную неврастеничку, считающую, что весь мир ей обязан.
– Бантики этому очень мешают? – изумился Лавр.
– Вот именно. – Вика энергично кивнула и добавила тоном, не терпящим возражений: – Я хочу тут все переделать.
– Делай все, что хочешь, – ответил Лавр, не подозревая, что своими словами выдал жене карт-бланш на переделку не только детской, но и всего дома. Все, значит, все, и какие тут могут быть недоразумения?
Вика развернулась не на шутку. Она не была похожа на других русских, наводнивших средиземноморские берега в начале девяностых. Она не отдавала все на откуп дизайнеру и не просила в магазинах продать ей самое шикарное и дорогое, а когда с ней пытались поступать именно таким образом, обрубала подобные начинания на своем великолепном итальянском. Вика знала, чего она хочет, и для достижения цели не жалела ни сил, ни времени. Она часами рассматривала каталоги, неделями просила салоны просчитать разные варианты оформления и могла отказаться от любого из них лишь из-за того, что понравившаяся и уже приобретенная ваза «не смотрелась бы в будущем интерьере». В конце концов в курортной зоне не осталось ни одного салона, ни одного мебельного магазина, ни одной дизайн-студии, где не знали бы Вику и не пытались бы заманить ее к себе. Она была из тех дотошных покупателей, которые одновременно вызывают и очень сильное раздражение, и восхищение – и объемом своих знаний, и решимостью, и умением вести дела, и абсолютным пониманием того, что же она хочет получить в конечном итоге. Вика остановила свой выбор на двух мебельных салонах, одной студии света и маленькой частной лавочке по пошиву штор. В каждый из магазинов она принесла одинаковые, выполненные в цвете рисунки комнат дома, объявив, что желает получить только такой результат.
– Это по цвету, – дополнила она более чем выразительные эскизы. – А с фактурой будем разбираться. Что вы можете мне предложить?
– Синьора прекрасно рисует! – неизменно восхищались итальянцы ее дизайн-проектом.
Вика только улыбалась в ответ. Рисовала она действительно очень неплохо, просто делала это редко, да и повода воспользоваться своим навыком не находила. А тут появились и возможность, и необходимость. Однажды (в той самой частной лавочке штор) у нее даже поинтересовались, не художница ли она. Наверное, она могла бы ею стать, если бы природный талант, открытый бабушкиным другом, тоже травником, а к тому же неплохим пейзажистом – дедом Афанасием, получил бы свое развитие. Но без соответствующей огранки из алмаза редко когда может получиться настоящий бриллиант. Вот и Вика, никогда в жизни рисованию не учившаяся (за исключением пары уроков по перспективе и геометрии, полученных от того же Афанасия), способности свои в области живописи оценивала как весьма средние. Если человек способен в правильных пропорциях изобразить чертеж помещения и грамотно разместить на нем стол, стулья и технику – это еще не значит, что он художник. И если он обладает вкусом, который импонирует многим другим людям, то совсем необязательно записывать его в стилисты, или в модельеры, или в дизайнеры.
Так считала сама Вика.
Но окружавшие ее итальянцы, превратившиеся за время обустройства дома из поставщиков в хороших знакомых, явно считали по-другому. Побывав на новоселье, все как один выразили свое безграничное восхищение, но дальше других пошел все тот же хозяин небольшого портьерного ателье, попросивший Вику помочь в оформлении своей новой квартиры.
– Да ну что вы, Роберто?! – она даже засмеялась. – Если хотите, могу давать вам уроки русского. Можем даже собрать группу. Но дизайн… Я же не имею к этому никакого отношения. Я просто любитель.
– И прекрасно! – Экспрессивный итальянец схватил ее за руки, и Вика перехватила недовольный взгляд мужа, который приехал на праздник и был совершенно поражен увиденным. – В отличие от профессионалов у вас свежий, незашоренный взгляд. Это сразу же чувствуется в вашем доме. И я, я… Черт возьми, Виктория, я хочу такой же!
– Чего он хочет? – Подошедший Лавр испепелял итальянца взглядом.
– Он хочет, чтобы я оформила ему квартиру.
– И, наверное, заняла центральное место в оформленной спальне?
– Прекрати! Какие глупости! Вон у камина в синем платье его жена, а у бассейна играют две их дочери.
– Кому это когда мешало? Я тебя умоляю!
– Не суди по себе! – вспыхнула Вика, которая ни секунды не сомневалась в том, что Лавр в ее отсутствие ведет в Москве отнюдь не пуританский образ жизни. Нет, никаких прямых доказательств не было. Но домой он приходил поздно, а иногда и не приходил вовсе. Порой снимал трубку и разговаривал сухим, деловым тоном, позже извиняясь и отговариваясь каким-то деловым совещанием. А стоило ему приехать в Италию, как телефон начинал раскаляться от звонков, на которые он отвечал неохотно и всегда говорил, что занят и перезвонит позже. Отсоединившись, он тут же собирался на пробежку или на пляж, хотя до этого не дружил ни со спортом, ни с загаром. Вику, конечно, беспокоили небеспочвенные подозрения, но она не относилась к тем женщинам, которые в случившейся измене склонны винить исключительно мужей. Она смотрела на вещи трезво – уехала за тридевять земель от молодого мужа и ждала лебединой верности? Дура. Конечно, слово «уехала» можно было заменить и другим. «Спровадили» – подошло бы гораздо больше. Лавр вернуться не звал и даже начал обсуждать возможный Викин переезд из Италии в Англию, дабы Лялька получала хорошее образование. Вика ничего против качественного образования не имела, но переезжать в Англию не собиралась. Впрочем, с мужем она своих взглядов не обсуждала. Всему свое время. Он там, в Москве, занимался своими делами, а у нее были свои – и в огромном количестве.