История странной любви
Шрифт:
– Так дари, старик, что за вопрос?!
– Точно?
– Уверен!
– Ладно, спасибо.
– Борь!
– Да?
– Я рад за тебя.
Генка повесил трубку, а Борис почувствовал себя полным идиотом. Он словно посмотрел на себя со стороны и увидел человека, стоящего наполовину одетым в коридоре, сжимающего в руке пиликающий короткими гудками телефон и хранящего на лице блаженную улыбку.
Но улыбаться хотелось…
Хотелось – от осознания того, какими хорошими бывают друзья. Друзья, которые и теребят, и лезут в душу, и пристают с ненужными вопросами, и дают советы, когда их не спрашивают. Но в самый нужный момент вдруг становятся удивительно тактичными и смиряют свое любопытство, и не требуют подробностей, а просто тихо радуются за тебя и всего одним словом, одной интонацией дают тебе понять то, что ты поступаешь правильно. Генка, еще неделю назад засоряющий Борису сознание рассказами о достоинствах Манюни и даже обидевшийся на друга за его решение развестись, теперь о своей протеже даже не вспомнил. Как не вспомнил и об их последнем разговоре с Борисом, который практически вылился в ссору. Вот был разговор – и будто не было его. Исчез, растаял, унося прочь и груз с души, и обиду из сердца.
Вот так и должно быть у настоящих друзей.
Минутное непонимание не должно перерастать в затяжное молчание, иначе грош цена такой дружбе.
С дружбой у Бориса все наладилось. Пора было подумать о любви.
Он надел выбранную одежду, купил красивый букет любимых Викиных коралловых роз и задолго до назначенного времени оказался у входа в концертный зал.
Вика не пришла ни через пятнадцать минут, ни через полчаса, телефон ее отзывался короткими гудками, и гудки эти звучали для Бориса воплощением изощренного издевательства над всеми его рухнувшими мечтами и планами. Наконец она удосужилась прислать смс: «Джо Кокер опять сорвался. Извини».
– Идиот! – обозвал Борис себя самым подходящим эпитетом, выбросил цветы в урну и поехал домой.
Доехать он не успел. Через двадцать минут, окрыленный телефонным звонком, он мчался совсем в другую сторону.
14
– Такой не поступал, – в который раз сочувственно пробормотали Вике в трубку и поспешили отсоединиться.
Она тут же набрала следующий номер, но и там результат оказался таким же. Ни в одной московской больнице сведениями о мужчине средних лет по имени Матвей Куницын не располагали. В морги Вика звонить не решилась, хотя чем больше времени проходило, тем крепче становилась ее уверенность в том, что сделать это все-таки придется.
– Что ты психуешь? – удивлялась заявившаяся домой Лялька, которая застала мать за лихорадочным обзвоном больниц.
– Человек пропал! Ты разве не понимаешь?
– Почему – пропал? Просто ушел. Или ты по-прежнему считаешь, что от тебя уйти нельзя? – вызывающе спросила Лялька, и Вика с трудом удержалась, чтобы не залепить дочери звонкую пощечину.
– Матвей не мог просто уйти.
– Почему это? Я бы на его месте давно уже свалила. Приперся и живет на всем готовом. Пора бы и честь знать.
– Ляль, в кого ты такая злая? – спросила Вика неожиданно спокойным тоном. Неожиданно – потому что в последнее время все Лялькины подростковые эскапады приводили ее в исступление, заставляли взвинчиваться, повышать голос и впадать в крайнюю степень раздражения.
Теперь же чувство беспокойства за судьбу другого человека настолько превалировало над всеми остальными, что Вика не ощущала по отношению к дочери ничего, кроме огромной усталости от их затянувшейся войны.
– Почему это я злая? – Глаза Ляльки сузились и заискрились гневными молниями. Вся она сразу стала некрасивой, обнаружившей самые неприглядные черты угловатого, неуверенного в себе и не слишком смышленого подростка.
– Потому что недобрая, – отозвалась Вика и повесила трубку, которая в очередной раз повторила, что Матвей Куницын в их больнице не значится. – Только о себе думаешь, никакого сострадания не проявляешь.
– А к кому его проявлять? Он же асоциальный элемент.
– И что? Поэтому недостоин сочувствия? И в кого ты такая? – снова повторила Вика, на этот раз повышая тон.
– Что это ты вдруг стала такая жалостливая? Раньше в тебе такого не наблюдалось. А злая я, если хочешь знать, в тебя, больше не в кого.
– Ляль, – Вика почти перешла на шепот, – ты что? Почему – в меня?
– А кто, если не ты, изолировал родную мать и даже не удосужился навестить ни разу?!
– Откуда ты знаешь? – кровь хлынула Вике в лицо.
– Знаю, и все.
Вика молчала. На мгновение она даже забыла об исчезнувшем Матвее, не говоря уже о Борисе, который в эти минуты должен был ждать ее у Крокус-Сити.
Молчала и Лялька, а потом заговорила, как нашкодивший ребенок, хлюпая носом и перескакивая с мысли на мысль:
– Сережа сказал, если хочешь, можешь ехать с нами. А я – что паспорта нет. Он: «Надо поискать», – говорит. Я полезла, а там… Ну, я ничего не поняла сначала, а потом мне интересно стало. Я позвонила, а они говорят: «Что же вы ее не навещаете?»
И Лялька заплакала.
Вика осторожно обняла дочь, погладила по голове и попросила:
– Лялечка, а можно еще раз, и поподробнее?
Девочка кивнула и, немного успокоившись, изложила более связную версию:
– Сережа собирается на новогодние каникулы ехать в Эмираты. Сказал, что я могу присоединиться, если захочу.
– Господи, да зачем ты ему сдалась, если у него любовь-морковь?!
– Мам!
– Ладно, извини, я слушаю.
– В общем, я сказала, что ты, наверное, не отпустишь.
– Еще бы!
– А он посоветовал пока паспорт свой найти, чтобы билеты купить, тур оформить, а потом уже обещал с тобой поговорить, чтобы там – доверенность, и все такое…
– Ну, и?..
– Ну, я и полезла.
– За паспортом ведь полезла, – укоризненно произнесла Вика.
И она, и Лялька прекрасно знали, что паспорта хранились в ящике комода на самом видном месте, а для того, чтобы обнаружить то, на что наткнулась девочка, надо было переворошить целую кучу документов.
– Я просто хотела все посмотреть. Мам! Мам, ты что?!
Лялька испуганно трясла Вику за руки. Та сидела, прикрыв глаза, опустив голову и слегка покачиваясь.
– Мам, тебе плохо?! Мам! – Девочка закричала, и Вика пришла в себя.
– Нет, Лялечка, нет, все нормально. Все хорошо, просто я…
Ну как ей скажешь, что она только что подумала о том, что было бы, обнаружь Лялька написанный Викиным почерком отказ от опекунства двух малышей…
Ляля видела когда-то старый снимок и удовольствовалась историей о том, что это какие-то дальние родственники, дети то ли двоюродной сестры мужа чьей-то невестки, то ли внучатые племянники троюродного дяди, и ни о чем не спрашивала. Нет, спрашивала, как их зовут, а Вика, кажется, ответила: «Не помню».