История странной любви
Шрифт:
– И давно она пришла к тебе в голову? – спросил незнакомец не без ехидства.
– Какое-то время назад, – ответила Вика с достоинством. Не говорить же, что только что! – Ты же прекрасно об этом знаешь!
– Я?! – бесхитростно изумился мужчина, и тут же согласился: – Да-да, конечно.
«Ну и штучка, – подумал Матвей, – ушлая какая! Привыкла, наверное, что все под ее дудку пляшут. Играй-играй, а стану ли я танцевать, это еще посмотрим».
– Я поделилась своими планами с партнером, и он сразу же согласился принять участие в проекте. Борис – владелец ресторана
– Я что-то не понял, – произнес тот, кого Вика назвала Борисом, – ты собираешься открывать гостиницу или кормить голодных?
Вопрос его свидетельствовал о том, что о Викиных планах он, так же как и Матвей, услышал впервые.
– Я собираюсь сделать и то, и другое. Не гостиницу, а приют для бездомных. И бесплатная еда, и медицинская помощь, и реабилитация, и содействие в поиске работы и восстановлении документов, и еще – лечение от алкогольной зависимости. – Вика бросила быстрый, острый взгляд на стоящую поодаль дочь и добавила: – Может быть, я еще не решила.
– Да-а… От клиентов отбоя не будет, – немного ехидно протянул Викин спутник, а Лялька, стоявшая поодаль, вдруг в два прыжка подскочила к матери и заключила ее в объятия:
– Мамочка! Это же здорово! Я буду тебе помогать, ладно? Ухаживать за несчастными, разговаривать с ними, заботиться.
– Хорошо, будешь. Только это не исключает учебы…
– Конечно, нет! Я ведь и поступать собираюсь в медицинский.
Вика, еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть: «Куда?!»
Вот и нашелся ответ на вопрос о том, кем себя видит ее ребенок.
Врачом. Ну, надо же!
Надо будет обучить ее «травяному делу». Диплом дипломом, а народные знания еще никому не мешали. Нет, подумать только: все-таки гены удивительная вещь. Бабка и мать, пусть тайно, но немного умеют врачевать, а внучка, даже не догадываясь ни о чем, всерьез решила заняться медициной! А когда она это решила, интересно? Давно? Или это так – движение души, за которым на самом деле ничего не стоит, кроме безотчетного порыва?
А как это узнать? Так и спросить при этих двоих, признать, что ничего не знаешь о планах собственного ребенка? Хотя, если это только что пришло в голову самой Ляльке, то каким образом Вика должна была об этом догадаться?
А если все не так? Если дочь уже давно мечтает о карьере врача, а мать – ни сном ни духом? Ну и что тут такого? Поступать еще не завтра, еще целый год впереди. Чем сможем – поможем. Так что все как раз вовремя, момент не упущен.
Нет, ну, Лялька, ну, удивила!
С Викиными-то возможностями могла и об Оксфорде мечтать, и о Сорбонне.
Ну, на худой конец, в МГИМО поступить на экономический. Это было бы естественно. Ан нет. Ребенок собрался идти своим путем, не беря в расчет материнские капиталы.
«И как это у меня такая замечательная девчонка выросла, а я даже не заметила? Как такое получилось? Чем я заслужила? Или все-таки заслужила, ведь у плохих родителей не может быть хороших детей? Да нет, может. Еще как может. Мне ли не знать. Хотя, наверное, ни один хороший ребенок свою мать не оставит, как-то недостает мне хорошести, не хватает. А вот в Ляльке ее – хоть отбавляй, гораздо больше, чем во мне. Это у нее, наверное, от отца. Лаврик всегда был добряком, никогда не скупился на помощь, никому ни в чем не отказывал… Так и профукал свое состояние. И никто из побирушек не помог ему в тяжелый момент. А почему? А потому, что это только так говорится, что долг платежом красен, а на самом деле – никто по счетам платить не хочет. Хочешь нажить себе врага – помоги человеку. Быть благодарными умеют немногие, большинство, к сожалению, предпочитает забывать о проявленной к ним доброте».
Ну, да бог с ними! Лаврик и сам хорош, много ошибок на своем пути понаделал. А Вика, если чем и была ему обязана, так за все сполна заплатила. С другой стороны, ей, получается, Лаврика нужно всю оставшуюся жизнь благодарить. За такого-то ребенка!
Вика гладила прижавшуюся к ней Ляльку по голове и молчала, витая в собственных мыслях. Дочь в ее объятиях от усталости и нервного напряжения слегка дрожала. Мужчины наблюдали за этой идиллией, ничем ее не нарушая.
Вика решилась прервать тишину:
– А каким врачом ты решила стать?
Отличный вариант. Могла же Лялька давно определиться с профессией и обсудить это дело с матерью, но могла и иметь затруднения с окончательным выбором.
– Я пока не знаю.
«Повезло. Попала в точку».
– Разрываюсь между гинекологией и клинической психологией.
– Понятные метания, – неожиданно весело вклинился в беседу Борис. – То ли женщин лечить, то ли психов – велика ли разница?
Вика хотела было возмутиться, но почувствовала, как плечи дочери в ее руках вдруг заходили ходуном. Лялька смеялась. Потом она отстранилась от матери и, с интересом взглянув на Бориса, сказала:
– Хорошая шутка.
– А это вовсе не шутка, – честно ответил он девочке, но глаза его светились хитрыми искорками.
– Да? – Лялька притворно удивилась. – Ну, или так.
«А эти двое определенно найдут общий язык», – неожиданно подумала Вика и удивилась тому, что эта мысль доставила ей удовольствие.
– Иди в психологи, – вдруг присоединился к разговору Матвей.
«Ох, сейчас начнется! – подумала Вика. – Лялька и так его в штыки воспринимает, а тут еще и советы: куда идти и что делать. Бунтующий подросток не может перестать бунтовать в одночасье. Теперь девочка снова взбрыкнет, и от всей ее хорошести и следа не останется».
Но Лялька вполне миролюбиво спросила:
– А почему – в психологи?
– А по-моему, душа – это самый интересный орган для изучения. Врачи ведь любят покопаться во внутренностях, а уж в душевных закромах можно обнаружить намного больше, чем, например, в печени или в почках.
Вика смотрела на дочь, а та не сводила с Матвея по-детски широко распахнутых, наивных, доверчивых и вместе с тем необычайно серьезных глаз.
Так же серьезно прозвучал и Лялькин голос, когда она, медленно кивнув, сказала Матвею: