История третья: На склоне Немяна Тамаля

Анатоль Скальцкий, Тиль, поменял фамилию — теперь он Скалеш. Ну, по-забольски, типа, стилистика и всё такое. Александра Елизавета Кочуйская («старший сержант Эличка») — тоже, и теперь именуется Горечана.

Российская Империя, Забол, Выринея — три страны переплетены людскими судьбами и отгремевшей шесть лет назад войной в нечто единое. Нет, не политически — но жизни скольких людей зависят от того, куда катился и ещё выкатится сей клубок со временем?.. Простых людей.

Ну, или не очень простых? Са?мому юному фельдфебелю Лейб-гвардии ещё предстоит, бродя по забольским дорогам, разобраться, что он потерял, а что приобрёл с тех пор, как кончилась война. Мертвецы ли его ждут под Немяном Тамалем, Безымянном Курганом — или жизнь? И стоят ли события шестилетней давности — права самому принимать решения. Права набивать собственные шишки, ровно так же, как это происходило и шесть лет назад.

Быть Великим князем непросто — контроль над собой двадцать пять часов в сутки, идеальные манеры, ровно те слова, которые необходимо произнести, и не звуком больше… Дипломатическое лицо государства. И никуда не деться от этой ответственности — не бросишь брата, не предашь родную страну, не совершишь ни единой ошибки.

Безукоризненно. Идеально. Потому что Великий князь — это и есть воплощение безукоризненности и идеальности… в чужих глазах.

— Иосиф, — раздаётся укоризненное с порога.

— Дядя Аркадий, можно мне сойти с ума?

Твой верный «нянь», друг и глас разума усмехается по-стариковски хитро и качает головой:

— Не-ет, Иосиф. Ложись спать, завтра рано выезжаем. Вон, Алексей уже спит.

Лёшка Краюхин, телохранитель, и вправду раскинулся в кресле и сладко похрапывает. Его брат устроился неподалёку и отличается от него только осмысленным, цепким взглядом. Филипп контролирует всё вокруг, от шагов за стенкой до отдалённого городского шума.

— Не хочу никуда ехать… — с чувством капризничающего ребёнка сообщаешь ты.

— Это будет по меньшей мере невежливо.

— Знаю. Но не хотеть-то можно…

Дядя Аркадий терпелив и невозмутим. Перед ним можно так подурачиться с затаённой серьёзностью в голосе.

— Нет, Иосиф, «не хотеть» тоже нельзя. Ты же не для себя едешь.

С этим не поспоришь. Детей нет — так хоть о крестнике можно позаботиться… с великокняжеским размахом. Но всё равно беспокойство не отступает. Ночь — время сомнений и страхов. При свете дня до них не должно быть никакого дела, а пока можно позволить себе маленькую слабость.

— Я из-за этого и боюсь, дядя Аркадий. Сиф вполне счастлив и без груза своих страшных воспоминаний. Вдруг я… только всё испорчу?

— Твой Иосиф-младший — офицер. По-моему, это просто нечестно, что он не помнит, не знает собственного прошлого… Иосиф, ложись спать. Ты своими сомнениями скоро комаров заразишь, и они все попадают, размышляя, какой же неведомой силой они в воздухе держались.

После такой отповеди остаётся только послушаться свою «няньку». Дядя Аркадий прекрасно знает твои повадки и уходить не торопится. Даже когда сидишь уже на краю кровати, старик смотрит с порога, прищурившись, и терпеливо ждёт, пока ты окончательно ляжешь и закроешь глаза.

— От воинского воспитания — одни проблемы, — вздыхаешь ты. — Почему бы не пойти всем в дипломаты? Глядишь, и войны избежим…

Дядя Аркадий не отвечает, прекрасно зная, что ты имеешь в виду. С жизнью не спорят — эту простую истину он никак до тебя донести не может, уж сколько лет.

— Твой Иосиф-младший справится. Пусть он сам для себя решит, помнить ему или нет. Не решай за него…

— Ненавижу решать, — изрекаешь ты истину куда-то в потолок. Это не оспоришь, но и руководствоваться, понятное дело, этим нельзя. Простая констатация факта.

— Я знаю, — с лёгким смешком отзывается дядя Аркадий. — Спокойной ночи… Ёшек.

От детского прозвища становится смешно. Ёшек-ёжик, как же давно это было…

Ночью тебе снится счастливое беззаботное детство. И Костик, а не его императорское величество. И его императорское величество, конечно, тоже… Но счастливый ты зовёшь его просто папой. И это одно из самых прекрасных слов на свете.

Утром ты проснёшься и, вспомнив сон, не сможешь посмотреть в глаза крестнику.

Мотор натужно рыкнул, поперхнулся и смолк. Некоторое время в машине царило молчание, прерываемое несколько раз короткими чихами в недрах автомобиля, но, выждав из вежливости пару минут, ведущая машину Алёна откинулась на спинку водительского кресла и негромко объявила:

— Куда ехали — не доехали, но куда-нибудь да наверняка приехали.

Слова звучали чуть-чуть нараспев, как старинная семейная присказка. Сидящий за цыганкой Заболотин-Забольский невольно улыбнулся: в семье Алёны, насколько он помнил, извоз был делом родовым.

— Что, совсем того? — вполголоса сочувствующе уточнил второй сосед шофера, занявший место «штурмана». Соседом этим был Сиф, подросток в чине фельдфебеля — воспитанник Заболотина и пятнадцатилетний унтер-офицер С.Е.И.В. — Собственной Его Императорского Величества — Лейб-гвардии.

— Совсем того, — согласилась Алёна, отстегивая ремень безопасности. — Вы уж простите, ваше высочество, но эта машинка не предназначена для прогулок по пересечённой местности.

Великий князь собственной персоной как раз от остановки проснулся и уже был в курсе происходящего. Вместо того, чтобы сетовать на судьбу, Иосиф Кириллович только развёл руками и изрёк глубокомысленно: