История Венецианской республики
Шрифт:
Первым из них была смерть венецианского патриарха, Маттео Дзане, и назначение сенатом его преемника, Франческо Вендрамина. В таких случаях традиционно в Венеции было принято, в порядке любезности, просить Ватикан утвердить новую кандидатуру преемника. Однако, когда пришло время назначения Дзане, Климент VIII ответил, что такое утверждение больше не будет дано просто так, и настаивал, чтобы новый патриарх лично явился в Рим для утверждения. Сначала Венеция отказалась, но потом дала согласие на поездку Дзане в Рим при условии, что тот поедет не для проверки, а просто чтобы удостоиться чести получить у папы личную аудиенцию. Теперь же, с назначением Вендрамина, ответ папы Павла был тем же, что и его предшественника, но в еще более резких выражениях. И снова Венеция, как и раньше, была готова к компромиссу, но на этот раз папа был непреклонен. Вопрос все еще не был урегулирован, когда снова разразилась буря.
Или, точнее, целых две бури, но настолько похожих и грянувших с таким небольшим интервалом, что их можно практически считать за одну. Эти разногласия
До конца осени 1605 года продолжался спор, атмосфера все более накалялась и к концу года крайне обострилась. Затем, в середине декабря, при отношениях, быстро достигших критического состояния, Венеция назначила своим представителем в Риме некоего Леонардо Дона, опытного дипломата, который представлял свою страну в Испании и в Константинополе и был ветераном многих дипломатических битв при папском дворе. Было уже слишком поздно. Дона был еще на пути через Апеннины, когда папа приказал отправить в Венецию два послания. Одно касалось вопроса церковной собственности, другое — дел Сарачени и Брандолина. Если Венеция тотчас же не отменит свои решения и не отдаст двух узников, то будет отлучена от церкви.
Послание было вручено рождественским утром, и поэтому его вскрыли не сразу. Оно все еще было не прочитано, когда тем же вечером умер старый дож; [276] и его не прочли до тех пор, пока не избрали его преемника. Этим преемником стал не кто иной, как сам Леонардо Дона. Его поспешно отозвали обратно из Рима, и именно он наконец распечатал папский ультиматум. Это грозное сообщение находилось в Венеции уже больше 15 дней, и отношение папского нунция к республике не оставляло никаких сомнений в его содержании. Поэтому нового дожа удивил только тот факт, что неаккуратный секретарь в папской курии не послал второе из двух бреве, нечаянно положив на его место копию первого. Наступил неизбежный кризис. Поскольку о капитуляции не шло и речи, республика должна была приготовиться к противостоянию. Но каким оружием сражаться? Время дипломатии прошло; теперь битву нужно было перенести во вражеский лагерь. Павел V, как было хорошо известно, считал себя юристом; и теперь Венеции, чтобы представить, аргументировать и защитить свою правоту перед остальным миром, требовался знаток канонического права, который также был бы богословом, диалектиком, политиком и философом, человеком, глубоко сведущим в церковной истории, и оратором, который мог бы приводить доводы с доходчивостью и безжалостной логикой, поворачивая все аргументы папы против него самого. Сенат не колебался. Он пригласил Паоло Сарпи.
276
Марино Гримани и его жена, которая пережила его на семь лет, покоятся в одной могиле в отдаленной церкви Сан Джузеппе ди Кастелло — их фамильной церкви. Но захоронение одной из самых великолепных супружеских пар, каких когда-либо рождала республика, в столь отдаленном и неприметном месте довольно странно.
К сожалению, причем как для автора, так и для его читателей, в этом рассказе почти не будет речи о жизни великих личностей. За исключением дожей — и даже они выглядят расплывчато, потому что при достижении верховной власти у них остается немного возможностей выразить себя, — в этой истории немногие предстают людьми из плоти и крови, достойными нашего почитания, ненависти или даже презрения и которым тем не менее было дозволено влиять на развитие событий. Паоло Сарпи как раз был таким человеком; но, как бы ни были мы признательны ему за привнесение толики человеческого тепла на эти страницы, наш долг перед ним — ничто по сравнению с тем, чем ему была обязана Венеция, которую он провел через последний и самый тяжелый религиозный кризис в ее истории.
В то время Сарпи было пятьдесят три года, и с четырнадцати лет он был монахом-сервитом. В молодости он был придворным богословом герцога Мантуанского, а в 1575 году вернулся в Венецию и четыре года спустя его назначают главным поверенным ордена. Уже тогда он был знаменит своей ученостью, которая простиралась далеко за пределы сферы духовного; более того, сам склад его ума был скорее научным, нежели философским. Ему приписывали открытие кровообращения, за четверть века до Гарвея; без сомнения, именно он
277
Они часто встречались в Венеции во дворце, который теперь известен как Корнер-Мартиненьо, на Большом канале. В то время он был собственностью братьев Андреа и Николо Морозини, которые превратили его в подобие научной академии. Леонардо Дона и будущий дож Николо Контарини также были здесь завсегдатаями.
Превосходен в точных науках, в академическом и полемическом богословии; потрясающий математик даже в наиболее трудных для понимания частях этой науки, и еще к тому же такой знаток истории растений, как если бы он никогда не читал никаких книг, кроме самой Природы. Наконец, великий канонист, именно в этой области он обычно служил государству, и несомненно во время папского отлучения государство получило основную помощь от него.
Сарпи, теперь назначенный официальным советником сената, написал ответ республики на первое папское бреве, которое касалось церковной собственности. Тон послания был почтительный, но весьма решительный, стиль краткий и лаконичный, каждое слово имело значение. Оно гласило:
Государи по божественному промыслу, изменить который не может никакая людская власть, призваны устанавливать мирские законы на территории, им подвластной, и в пределах их; здесь нет причин для замечаний Вашего Святейшества, поскольку обсуждаемые вопросы являются не духовными, но светскими.
Второе папское бреве, касающееся двух преступных священников, пришло в конце февраля; на него Сарпи также дал подобным образом обоснованный и продуманный ответ. Но у папы не хватило терпения отвечать на доводы, которые, как он писал, «воняли ересью». И вот 16 апреля он объявил на консистории, что если Венеция не подчинится полностью в течение двадцати четырех дней, то интердикт вступит в силу; 17 апреля с этой целью было повсеместно обнародовано увещевательное послание. Однако Венеция не стала ждать, пока ее срок истечет. 6 мая Леонардо Дона поставил свою печать на эдикт, обращенный ко всем патриархам, архиепископам, епископам, викариям, аббатам и приорам на всей территории республики. Он, дож Венеции, который в светских делах не признает высшей власти, кроме самого Господа Бога, и чей долг обеспечивать мир и спокойствие в государстве, заявляет торжественный протест перед лицом всемогущего Бога и всего мира, что он приложил все возможные усилия, чтобы прийти к взаимопониманию с его святейшеством папой относительно наизаконнейших прав республики. Однако, поскольку Его Святейшество остался глухим и взамен выпустил публичное увещевательное письмо «вопреки здравому смыслу и вопреки учению Священного писания, Отцов Церкви и священных канонов, с предубеждением против мирской власти, дарованной Богом и против свободы государства, и в ущерб мирной жизни и имуществу, которыми с Божьего благословения обладают его верные подданные», это увещевательное письмо было официально объявлено не имеющим никакой силы. Поэтому дож умолял духовенство продолжать, как и прежде, заботиться о душах верующих и служить мессу, так как «самым твердым намерением республики было сохранить святую католическую апостольскую веру и обряды Святой Римской церкви». Протест заканчивался молитвой о том, чтобы Господь помог папе осознать тщетность его попыток, зло, которое он причинил республике, и правоту венецианцев.
Затем дож по совету Сарпи изгнал всех иезуитов (чья происпанская ориентация стала причиной принятия ими с самого начала стороны папы), театинцев и капуцинов с территории республики и отпустил папского нунция со словами:
Монсиньор! Вы должны знать, что мы, каждый из нас, непоколебимы и убеждены в своей правоте, и не только правительство, но вся знать и народ нашего государства. Мы не придаем значения вашему отлучению: оно для нас ничего не значит. А теперь подумайте, куда приведет такое решение папы, если нашему примеру последуют другие.
Это не было пустой бравадой. Твердо убежденные в своей правоте, венецианцы не испытывали чрезмерного благоговейного страха, как, впрочем, и их духовенство. Рассказывали об одном приходском священнике, который отказался служить вечерню и, проснувшись утром, обнаружил виселицу, возведенную около его церкви; он понял намек. Другой, лучше документированный случай касался викария в Падуе, который, получив приказ отдавать определенные письма из Рима, ответил, что он сделает, как ему подскажет Святой Дух. Венецианский правитель ответил, что Святой Дух уже подсказал Совету десяти вешать всех, кто не подчиняется; и письма были надлежащим образом переданы.