История Византийской Империи. Том 3
Шрифт:
Но как происходило обращение к христианству князя, об этом можно судить лишь по намекам и неясным указаниям. Легенда, происходящая из позднейшего времени, приписывает обращение князя монаху Мефодию или влиянию сестры, жившей пленницей в Константинополе и обращенной в христианство. Но легенда пытается объяснить совершившийся факт, о котором не сохранилось воспоминаний. Многоразличные влияния могли побудить хана Богориса искать разрешения трудных вопросов, назревших к его времени. Прежде всего в Болгарии было уже много христиан, в особенности в юго-западной части, в пограничных с империей областях; обмен населения между ханством и империей совершался издавна и вследствие военных захватов, и путем мирных торговых сношений, В постройках языческой эпохи, открытых раскопками в Абобе (6), близ самого дворца была церковь, и в ней найдены христианские погребения. Все ведет поэтому к предположению, что еще прежде формального перехода к христианству князя и его дружины между его приближенными были уже исповедовавшие христианскую веру. Нельзя не обратить внимания и на то обстоятельство, что Болгария к тому времени и с запада и с юга соседила с культурными христианскими народами, с которыми ей необходимо было войти в общение веры, дабы сохранить право на политическое существование. Существуют указания, что как на Западе, так и на Востоке живо интересовались
Ведя горячую борьбу с папой, который слишком круто ставил вопрос о непосредственном возведении Фотия в епископы из светского звания и отказывал в своем согласии признать его в сане, патриарх Фотий имел то преимущество в завязавшейся переписке с папским престолом, что привносил в предмет спора новые обстоятельства, постепенно раздвигая канонический и церковно-административный кругозор, вместе с тем переносил центр тяжести в споре с личной почвы на более широкую, всемирно-историческую. Первоначальная неудача в сношениях с папой Николаем, вследствие которой положение Фотия на кафедре становилось весьма непрочным, так как Игнатий продолжал многими считаться настоящим и единственным главой Церкви, заставляла весьма призадуматься насчет дальнейшего хода дела. Конечно, Фотий имел большую партию преданных ему учеников и принявших от него посвящение епископов, он пользовался поддержкой всесильного кесаря Варды, но он видел также, что подобный порядок вещей мог держаться лишь вследствие безразличия по церковным вопросам со стороны царя Михаила, для которого достаточно было шута Феофила Грилла и который предоставил Варде носиться с Фотием, а народу с Игната- ем, по выражению современного писателя. Когда в Константинополе были получены известия о деяниях римского Собора 863 г., на котором было произнесено осуждение на Фотия и его приверженцев, там были весьма недовольны принятым папой положением в этом деле и старались выразить протест против притязаний его. Именно в это время организуется моравская миссия и начинается просветительная деятельность Кирилла и Мефодия. К сожалению, о настроении патриарха и светского правительства мы можем судить лишь посредственно, чрез отражение написанных тогда, но затем бесследно утраченных грамот царя и патриарха в канцелярии Римского епископа. Сохранилось письмо папы от 865 г., которым он отвечает на послание царя Михаила III по делу Фотия и которое весьма хорошо знакомит нас с настроением партий и с положением изучаемого вопроса. Прежде всего папа замечает, что врученное ему письмо наполнено хулой и оскорблениями [25] и что оно в высшей степени оскорбительно для наместника апостола Петра, ибо во всей истории сношений Рима с империей нельзя указать примера такой непочтительности.
[25] «Tota blashemiis, tota erat injuriis plena» (Маnsi XV. Со1. 187).
«Вы до такой степени раздражены, — продолжает папа, — что негодуете даже против латинского языка, который называете варварским и скифским, желая этим уязвить того, кто им пользуется. Какая несдержанность, не пощадившая даже языка, который создал Господь и который вместе с еврейским и греческим применен между всеми прочими в надписи на кресте Христа. Если вы позволяете себе называть латинский варварским языком, потому что не понимаете его, то подумайте, какая нелепость — претендовать на титул римского императора и не знать римского языка. Варварским латинский язык становится, может быть, в неудачных переводах его на греческий, но это нужно ставить в вину не языку, а переводчикам, которые при переводе следят не за смыслом, а насильственно переделывают слово за словом [26]. Усвояя себе в начале письма титул римского императора, вы не стыдитесь называть римский язык варварским».
Тон письма от начала до конца отличается теми же качествами высокомерного пренебрежения к корреспонденту и, конечно, не мог не вызвать в Константинополе вспышки горячего гнева и желания найти случай нанести чувствительный удар противнику. Так как нам весьма важно составить себе представление именно о расположениях борющихся лиц, то находим полезным привести следующее место из того же документа, тем более что в нем заключаются исторические намеки. Папа пишет, между прочим, следующее:
«Вашей могущественной доблести было бы уместней хвалиться о Господе, славиться добрыми делами и справедливостью, а не запугивать и посылать нам угрозы, тем более что и дорога между нами сопряжена с значительными затруднениями, которые причиняют разные народы, наносящие вам обиды и причиняющие серьезный вред: вам лучше было бы мстить за эти обиды, а не вести счеты с нами. Мы не наносим никакого вреда и не причиняем оскорбления вашему величеству. Взвесьте, сколько опустошений производят те другие люди и что вы имеете против нас? Разве мы отняли Крит, обезлюдили Сицилию и овладели бесчисленными греческими провинциями? Наконец, разве мы предали огню святые церкви, перебили множество населения в окрестностях города, почти под самыми его стенами [27]. И однако, этим народам, которые остаются в язычестве, которые исповедуют другую веру и суть противники Христа и находятся в постоянной вражде со служителями истины, вы не думаете мстить [28], и между тем посылаются угрозы и даже наносится вред тем, которые по милости Божией состоят христианами и происходят от христианских родителей кафолической веры, которые исповедуют догматы одинаковой веры и желают оставаться чтителями истины. Это не похвальный порядок вещей, что остаются безнаказанными те, кто причиняет большой вред, и принимаются всяческие средства против совершенно невинных, что хулителям Христа предоставляется полная свобода, а исповедники Христа подвергаются угрозам».
Можно вообразить, как много обиды должны были причинить подобные
Вопрос о церковном влиянии в Болгарии, которая была вне границ империи, разрешался с точки зрения канонических правил [29] , равно как с административной точки зрения о пределах церковных провинций, в пользу Византии. После того как в 730 г. Иллирик отошел к патриархату, нельзя было настаивать на солунском викариате, когда-то зависевшем от Рима, как упорно продолжал еще думать папа. И несомненно, было крупной ошибкой в дипломатии Рима связать вопрос о Фотии — личный и довольно не редкий в церковной практике вопрос — с делом о церковном влиянии в Болгарии. Правда, болгарский вопрос возник довольно неожиданно и сразу обострил отношения между Римом и Константинополем. Перед историком этот вопрос обнаружился уже совершившимся фактом, который имел свои последствия, выразившиеся в появлении нескольких исторических документов первостепенной важности. Между тем как в Риме ожидали ответа и готовили вновь множество грамот по тому же вопросу, в Константинополе разрешили дело об обращении Болгарии весьма поспешно, хотя нельзя сказать, что основательно. К 865 г. относится важный документ, именно послание патриарха к новообращенному князю Богорису, принявшему при крещении имя своего крестного отца, царя Михаила; дата же этого памятника в свою очередь подтверждается современной событиям латинской летописью Гинкмара, который под 866 г. сообщает о просвещении Богориса христианством и о крещении его как о факте, относящемся к предыдущему году (8). Таким образом, в 864–865 гг. князь Болгарии стоял уже на пути к введению христианства в стране и этим вопросом, очевидно, интересовались как западные, так и юго-восточные соседи его. В частности, о ближайшей исторической обстановке этого события нет современных византийских известий, за исключением окружного послания Фотия к иерархам Восточной Церкви, которым мы займемся ниже, и намеков на то, что крещение совершал посланный из столицы епископ. Как сейчас увидим, патриарх Фотий не имел достаточно времени войти в подробности церковной организации Болгарии и определить отношение ее к патриархату, вследствие чего возникли недоразумения, весьма осложнившие это само по себе простое дело. С политической стороны переход Болгарии в христианство сопровождался весьма либеральным актом византийского правительства, которое согласилось решить в пользу Болгарии спорный вопрос о границах, причем поступилось областью Загорье, владение которой расширяло на Черноморском берегу границы Болгарии до Бургаса. Что касается церковных отношений, здесь, по-видимому, сразу же обнаружилась разность воззрений на византийской и болгарской стороне.
[29] 28 правил Халкид. Собора.
Послание Фотия к новообращенному князю должно бы было выяснить точку зрения патриархата на взаимные отношения между империей и Болгарией по церковным вопросам (9), но в действительности оно оказывается весьма отвлеченным и малопригодным для выяснения нашей задачи. Первая часть письма догматического содержания, а вторая нравоучительная, отвечающая на вопрос, в чем заключаются обязанности князя. Если принять в соображение, что князь должен был вести ожесточенную борьбу с языческой партией, которая составила даже заговор на его жизнь, если вообразить себе, сколько затруднений предстояло устранить, чтобы приучить народ к новой вере (10) и предохранить его от религиозных влияний, привходивших с разных сторон, то, конечно, пастырское поучение Фотия должно оказаться мало соответствующим действительным потребностям Богориса. Весьма любопытно и то, что патриарх не отправил, по-видимому, в Болгарию достаточно духовенства и не закрепил за патриархатом влияния в новокрещеной стране. Тем не менее следует обратить внимание на то, что Фотий обращается к князю как к своему духовному сыну, как к благородному и истинному порождению его духовных болезней и дает понять, что он понес немало труда в деле обращения Болгарии (11).
Между тем уже в это самое время в Болгарии готовился совсем не предвиденный Фотием шаг, именно, если не начинались, то уже подготовлялись сношения с немецким духовенством и с латинской Церковью, имевшие целию приглашение в Болгарию проповедников для церковного устройства этой страны, т. е. именно то, что не вполне было устроено со стороны Византии. Об этом имеются весьма определенные известия, относящиеся к 866 и 867 гг., по которым легко восстановить внешний ход событий и показать их взаимную связь. Именно, у того же латинского писателя, на которого выше мы указывали, помещены известия о посылке из Болгарии посольства к Людовику Немецкому с просьбой прислать епископа и священников (12), а в Фульдской летописи записаны два факта, совершенно выясняющие переход Болгарии на сторону латинской Церкви:
«Болгарские послы пришли к королю в Реймс и уведомили, что князь их с немалым числом народа обратился ко Христу, и вместе с тем просили короля не отказать послать к ним способных проповедников христианской веры». Это было в 866 г., а в следующем году произошло следующее: «Король Людовик, удовлетворяя просьбу болгар, отправил к названному народу для распространения католической веры епископа Ерменриха с пресвитерами и диаконами. Но когда они прибыли туда, то найти, что посланные Римским первосвященником епископы наполнили уже всю страну, проповедуя и крестя» (13).
Никак нельзя думать, чтобы перемена настроения болгарского князя и обращение его к Западу по делам веры было легкомысленным и малопродуманным шагом или чтобы оно было следствием случайных разногласий с Византией. Богориса-Михаила занимал в это время не внешний только факт — устройство независимого патриархата и устранение на будущее время всякого влияния со стороны империи, так как в сохранившихся источниках нет указаний на попытки к тому ни со стороны патриархата, ни светского правительства, — а целый ряд административных, юридических и бытовых вопросов, разрешения коих он просил у папы. Об этом свидетельствует знаменитый в истории Болгарии памятник «Responsa ad consulta Bulgarorum», с которым ознакомимся ниже.