История Византийской Империи. Том 3
Шрифт:
«Святополка, человека грубого и невежественного, обошедши коварством, сделали они всецело участником своего учения. Да и как он, раб женских удовольствий, не внимал бы больше им, чем Мефодию, который отмечал гибельное для души зло в каждом удовольствии? Ибо что изобрел Евномий для привлечения к себе учеников, то придумал также и безумный народ франков, т, е. снисхождение к грехам. Святополк, развращенный ими, вовсе не обращал внимания на Мефодия и даже враждебно относился к нему. И чего не говорил ему с лаской, какими угрозами не устрашал князя великий!»
Как на той почве, которая отмечена в биографии Климента, так в особенности на вопросе о правоверии Мефодия и введенном им обычае совершения литургии на славянском языке возникли серьезные недоразумения, на выяснении коих необходимо остановиться. / Когда и почему возникли подразумеваемые недоразумения между Римским престолом и славянскими проповедниками? Это в высшей [степени] тонкий вопрос, постановка которого зависит от взгляда на акты, вышедшие из папской канцелярии и имевшие прямое отношение к делу Кирилла и Мефодия. Нужно при этом заметить, что Паннонское житье Мефодия совсем не считается с официальными актами, как будто бы их не существовало, между
«Убеждаем твердо держаться того учения, которое преподает Римская Церковь со времени апостола Петра и которое распространяет по всему миру. В этом учении нагии предшественники воспитали ваших предков. Если бы, — продолжает папа, — кто-либо, даже ваш епископ или какой пресвитер, стал благовествовать вам иное, то вы из ревности к Богу должны отвергнуть ложное учение и твердо держаться предания апостольского престола. Мы весьма удивлены, что архиепископ Мефодий, рукоположенный и отправленный к вам папой Адрианом, учит совсем не так, как он устно и письменно обещал св. престолу. По этому поводу мы писали ему, чтобы он немедленно явился к нам и лично засвидетельствовал, так ли он верует и учит, как обещал, или же нет» (18).
Тем же письмом получено и письмо к Мефодию.
«Вверенный тебе как духовному пастырю народ ты должен был своей проповедью вести к спасению, номы известились, что ты не то проповедуешь, что св. /Римская Церковь приняла от самих апостолов, и вводишь народ в обман. А потому приказываем безо всяких отлагательств явиться к нам, дабы мы лично от тебя услышали, так ли ты веришь и учишь, как устно и письменно обещал св. Римской Церкви, и дабы точно ознакомиться с твои мучением. Слышали еще, что литургию совершаешь на варварском, т. е. на славянском, языке, между тем письмом, отправленным с епископом Павлом Анконским, тебе было воспрещено совершать священнослужение на этом языке, только на латинском и греческом принято совершать литургию во всей Церкви Божией, рассеянной по всей земле и распространенной во всех народах. Что же касается проповеди и беседы к народу, на это нет запрещения, так как и псалмопевец увещает все народы славить Господа, и апостол говорит: всякий язык исповедает, что Иисус есть Господь во славу Бога Отца» [45].
В официальных актах ясно выдвигается кроме вероисповедных мотивов, т. е. кроме обвинения в догматических отступлениях, еще особенный вопрос церковной практики, совершение литургии на славянском языке, которому, однако, суждено было играть в кирилло-мефодиевском вопросе не менее значения, чем догматическим отступлениям. Эти акты не только ставят против Мефодия подозрение в его уклонении от чистоты учения Римской Церкви, но усугубляют сущность взведенного на него обвинения двумя отягчающими обстоятельствами: 1) он якобы давал клятву в Риме по отношению к тем догматическим особенностям, несоблюдение которых ему теперь вменяется, 2) он не исполнил ясного и определенного указания папы относительно славянского языка [46] в богослужении, каковое преподано ему было чрез известного уже легата, епископа Павла Анконского. Что касается догматической стороны дела, выражающейся в принятии Римской Церковью догмата Filioque, этим вопросом мы займемся несколько ниже, теперь же сосредоточим внимание на вопросе об языке. Нигде с такой определенностью не расчленен этот вопрос, как в приведенном документе: с одной стороны, проповедь и церковные молитвы — на это нет запрета, с другой — совершение литургии на славянском — варварском языке подвергается запрещению. Но так как сущность предпринятого солунскими братьями миссионерского подвига выражалась в применении славянского языка и к проповеди и к богослужению и так как этот язык, на который они переводили книги Священного Писания, а их непосредственные ученики стали передавать всю доступную им умственную и литературную производительность, стал могущественным культурным средством для всех славян, то ясна и обязательна потребность, которая привела Мефодия к решению усвоить славянский язык в своей епархии не только для проповеди и совершения обычных треб, но и для литургии.
[46] Так как место о славянском языке имеет кардинальное значение, то приведем его в оригинале: Audimus etiam, quod missas cantes in barbara, hoc est in sclavina lingua, unde jam literis nostris per Paulum episc. Anconitanum tibi directis prohibuimus, ne in ea lingua sacra missarum solemnia celebrares, sed vel in latina, vel in graeca lingua. Praedicare vero aut sermoncm in populo facere tibi licet, quoniam psalmista omnes admonct Dominum gentes laudare, et apostolus omnis, inquit, lingua con-fiteatur quod Dominus Jesus in gloria est Dei Patris (Mansi XVII. Col. 133).
Отношение Римского престола к этому вопросу составляет трудно разрешимую загадку. Не может быть сомнения, что в Риме хорошо была известна практика, принятая Паннонским архиепископом, и что на эту особенность обращали внимание папы, как вообще лица немецкого духовенства, частию остававшиеся в его епархии, так и те епископы, которые в свое время судили Мефодия и подвергли его заключению. Ввиду этого большинство католических исследователей вопроса, чтобы спасти положение, отрицает подлинность письма папы Адриана II, в котором ясно дается разрешение совершать богослужение на славянском, и заподозривает точность известий, заключающихся в житьи Кирилла. Но этим далеко не устраняются ожидающие нас трудности. Не говоря о прочем,
Возвращаясь к письму папы, мы должны сказать, что архиепископ Мефодий, нимало не медля, предпринял путешествие в Рим в сопровождении доверенного лица князя Святополка, по имени Семисисны. В конце 879 г. он явился в Рим, где должен был представить объяснения по поводу предъявленных к нему обвинений, но, к сожалению, нам нужно ограничиться лишь деловыми актами, и притом между ними недостает иногда самых важных, другие же подвергаются спору или признаются подложными. Независимо от состояния источников, которые при всей их скудости все же дают основания для главных выводов, необходимо здесь считаться с особенностями характера папы Иоанна VIII. Нельзя не удивляться широким дипломатическим способностям этого церковного князя, которому пришлось играть выдающуюся политическую роль. Он умел с большим искусством выпутываться из всяких затруднений, но вместе с тем для этого он пользовался всякими средствами. Весьма легко он шел на всякие союзы, если они были полезны в данное время, но с большим хладнокровием и нарушал их. Из страха перед сарацинами и в надежде возвратить утраченную Болгарию он охотно вошел в соглашение с Византией и без особенной борьбы признал патриархом отлученного и осужденного Фотия и почтил его похвалой. Теснимый, с одной стороны, в Италии местными герцогами и нападениями сарацин и утративший, с другой стороны, надежду на слабых Каролингов, Иоанн VIII не раз обращал заискивающий взор на Восток и готов был поступиться ради союза с Восточной империей некоторыми существенными интересами Западной империи. В продолжение своей десятилетней церковной деятельности он не раз круто менял политику, переходя от немецких Каролингов к французским и наоборот. В 879 г. положение папы было из самых затруднительных. Если в интересах немецких Каролингов он готов был наложить руку на особенности греческого обряда в Паннонии и Моравии, то в интересах церковной области и для защиты римских владений ему выгодней было считаться с влиянием в Южной Италии царя Василия (19). Папа оказался весьма сговорчивым и уступчивым, когда Мефодий представил ему необходимые объяснения. В Риме не заметили ничего подозрительного в деятельности Мефодия и не нашли разницы между его вероучением и догматикой западных богословов. Следствием переговоров Мефодия с папой было новое разрешение славянского языка в совершении литургии и признание правоверности его.
От 880 г., когда Мефодий возвратился из Рима, сохранилось письмо к князю Святополку, в котором папа выражает свой взгляд на поднятый вопрос и вместе с тем делает новые распоряжения насчет администрации Паннонской Церкви. В этом письме встречаются такие подробности, которые трудно согласовать с позднейшими актами, касающимися кирилло-мефодиевского вопроса, поэтому большинство западных исследователей считает этот документ подложным (20). Приводим в главных частях содержание этого документа. Похвалив Святополка за приверженность к св. престолу, засвидетельствованную Мефодием, и поощрив его на будущее время оставаться преданным и верным сыном Римской Церкви, папа уведомляет его о деле архиепископа Мефодия.
«Достопочтенного архиепископа вашего мы спрашивали в присутствии братьев наших епископов, так ли он исповедует Символ веры и читает его во время литургии, как это принято св. Римской Церковью, установлено сев. отцами на 6 Вселенских Соборах по евангельскому Христову авторитету. Он публично заявил, что верует и читает сообразно с апостольским и евангельским учением, как приняла св. Римская Церковь и как заповедано отцами. Поэтому мы, находя его правоверным во всех церковных доктринах и полезным для Церкви, снова отправили его к вам для управления вверенною ему Церковью. Вы же примите его как своего пастыря с честию и уважением и радостию, ибо мы утвердили за ним привилегию архиепископата и навсегда оставили ее неприкосновенною… дабы он по каноническим правилам имел непосредственное попечение о всех церковных делах и устроил их как бы пред очами Божиими. Пресвитера Викинга, присланного тобою, мы посвятили в епископа Нитрянской Церкви и повелеваем ему во всем повиноваться своему епископу поучению канонов; желаем, чтобы ты по согласию с архиепископом прислал к нам и еще способного пресвитера или диакона, чтобы мы посвятили его в епископы другой Церкви. С этими двумя нами рукоположенными епископами ваш архиепископ, по апостольскому преданию, может затем рукополагать епископов в другие места, где могут и должны быть епископы».
Указав далее, что весь духовный чин княжества Моравии, будут ли то славяне или иноземцы, обязан подчинением архиепископу Мефодию и что непокорные и непослушные подвергаются отлучению от Церкви и даже изгнанию из пределов княжества, письмо папы, наконец, выражает заключение Римского престола по поводу славянского языка.
«Мы одобряем славянские письмена, изобретенные Константином Философом, на которых правильно воздаются хвалы Богу, и разрешаем повествовать и изъяснять на этом языке чудесные деяния Господа нашего И. Христа, ибо не на трех только, но на всех языках писание повелевает воздавать хвалу Богу. И нисколько не противно истинной вере и правому учению петь обедни на том же славянском языке или читать Евангелие или чтение из Ветхого и Нового Завета в хорошем переводе и вообще отправлять обычные дневные службы, ибо тот, кто создал три языка — еврейский, греческий и латинский, — создал и все прочие языки в честь свою и славу. Впрочем, повелеваем во всех церквах земли твоей ради вящей торжественности читать св. Евангелие сначала на латинском, потом уже в славянском переводе для тех, кто не в состоянии понимать латинского текста, как это и делается уже в некоторых церквах. Если же тебе и твоим вельможам предпочтительней слушать литургию на латинском языке, то мы даем это разрешение».