История Византийской Империи. Том 3
Шрифт:
Предпочтение, оказанное Оттоном брату перед сыновьями, объясняется расположением Оттона к Генриху, которое последний снискал себе еще во время войн с венграми и поддержал в итальянскую войну; к нему благоволила и Адельгейда. Но это предпочтение Оттона к Генриху раздражило королевских сыновей Людольфа Швабского и Конрада Лотарингского. Пользуясь симпатиями народа, они нашли себе многочисленных приверженцев и подняли знамя восстания.
Беренгарий и Адальберг воспользовались временем германских смут для утверждения своего влияния в Италии. Они притесняли приверженцев немецкой партии и не хотели признавать присяги, данной Оттону. В Риме также совершались события, которые имели важное значение для немецких планов. По смерти Альберика, управлявшего духовными и светскими делами, во главе правления стал сын его Октавиан. Национальная и немецкая партии готовились начать борьбу из-за преобладания. Выжидали только, чем обнаружит свою деятельность молодой Октавиан. А он в 955 г принял имя Иоанна ХII и соединил в своих руках светскую и духовную власть в Риме: этот князь-папа стал придумывать средства к осуществлению старых прав Рима на обладание Средней и Южной Италией на основании мнимого дара Пипина. В период IX в. многое из владений Рима перешло частию к герцогам, частию к королям. И даже при могущественном Альберике Рим не владел ни экзархатом, ни пентаполем, ибо Северная Италия принадлежала королям. Герцоги Тусции и Сполето были в ленной зависимости от короля; в Беневенте и Капуе были свои герцоги, считавшиеся в зависимости от Византии. Папе Иоанну XII представилась возможность заключить союз с герцогами и направить довольно значительные силы на юг для подчинения Беневента и Капуи, на север для завоевания экзархата.
Всматриваясь в отношения, установившиеся в 962 и 963 гг. между папой Иоанном XII и Оттоном, нельзя не видеть, что папство проиграло очень много вследствие перенесения императорской власти на немецкого короля. Оттон поспешил взять клятву от папы и высших лиц города, что они никогда не будут на стороне Беренгария и сына его Адальберта. Но всего более нарушило права Римского епископа то обстоятельство, что Оттон вмешался даже в церковные дела Италии. Иоанн XII узнал, что в Павии, куда Оттон удалился из Рима, собран Собор епископов, на котором решаются церковные дела без его ведома и согласия. Чтобы привлечь на свою сторону высшее духовенство, Оттон давал ему высшие политические права, награждал так называемым иммунитимом, освобождал ломбардских епископов от непосредственного подчинения местным светским властям. Удалившись в Ломбардию для приведения к полному подчинению тех мест, где еще держалась власть прежних королей, Оттон узнал в Павии, что папа открыто вступил в союз с его врагами, что они хлопочут о привлечении арабов на свою сторону. Желая собрать точные сведения об этих делах, он отправил в Рим посольство. Послы узнали много нового о распутной жизни папы, о его расточительности на своих любовниц. «Папа еще молод, — сказал Оттон, получив эти известия, — пример добрых людей может его исправить». Скоро обнаружилось еще обстоятельство, которое окончательно скомпрометировало папу. В Капуе были захвачены его послы, направлявшиеся в Византию; у них найдены были письма к восточному императору и угорскому королю с просьбой сделать нападение на Германию. Наконец, папа прямо выступил против Оттона, открыв Рим для Адальберта. Последнее обстоятельство дало понять императору, что Рим остается для него опасным соперником, если не положить конца его свободе. Осенью 963 г. он пошел в Среднюю Италию и подступил к Риму. Папа и Адальберт бежали.
Овладев городом, Оттон взял себе заложников от знатнейших римлян, заставил снова присягнуть себе на верность и, кроме того, лишил Рим права избирать папу без согласия римского императора германской нации. Составлен был церковный Собор, на котором был осужден Иоанн, а на место его избран Лев VIII (963). Прежде чем приступить к этому Собору и избранию нового папы, Оттон отправил посольство к Иоанну с предложением ему оправдаться против возводимых на него обвинений. Папа ответил на этот раз очень энергично: он произнес на Оттона и на его приверженцев отлучение. Отлучение было могучим средством в руках пап, пред этим всесильным оружием папы преклонялись все светские власти. Оттону интересно было опровергнуть или по крайней мере ослабить это право пап. Было послано второе письмо, в котором говорилось, что папа Иоанн как клятвопреступник, самовольно оставивший свою кафедру, не может более считаться папой и, следовательно, ему не принадлежит более право отлучения. Избранием и утверждением Льва VIII (963–965) Оттон сделал значительный шаг к ослаблению враждебного ему в Риме настроения. Коронование Оттона в Риме создавало совершенно новый порядок вещей для Италии и Германии. Германский король, сделавшись римским императором, принимал на себя как права, гак и обязательства по отношению к Италии и церковным владениям папского престола. Присвоив себе право утверждения избрания на престол Римского епископа, он вместе с тем принимал на себя обязанности по отношению к Южной Италии, как они были понимаемы со времени Каролингов по известному дару Пипина. Идея универсальной власти римского императора нашла в Оттоне ревностного приверженца и могучего выразителя. Согласно этой идее, вновь поднимался вопрос об экзархате и пентаполе, о городах и княжествах Южной Италии, о Капуе и церковных владениях в княжествах Беневентском и Неаполитанском, вообще во всех городах, «когда Богу будет угодно возвратить их в его руки».
Хотя избранием нового папы установлена была новая система для Рима, но, пока в нем оставались приверженцы Беренгария и прежнего папы, немецкая партия не могла считать себя в полной безопасности. Это хорошо показали события в начале 964 г., когда в Риме начался бунт и когда мятежная чернь окружила Оттона в Ватикане. Хотя возмущение было усмирено, но недовольство введенными Оттоном порядками продолжалось еще долго. Наконец сопротивление было сломлено: Беренгарий послан в ссылку в Германию, где и умер, а папу Иоанна XII постигла смерть от паралича. Но императору Оттону оказалось необходимым вновь предпринять поход в Италию в 966 г. по случаю начатого там движения в пользу Адальберта, сына короля Беренгария. На этот раз Оттон жестокими казнями преследовал римских патриотов: двенадцать вождей было повешено, многим отрублены головы, других постигли ослепление и разные наказания. Когда наконец Северная Италия признала себя окончательно подчиненной, Оттон принял ряд мер по утверждению своей власти над полунезависимыми среднеитальянскими княжествами, причем неизбежно должен был затронуть области, бывшие в сфере византийского политического влияния. Герцог Беневента и Капуи Пандульф признал себя вассалом Оттона и получил от него приращение к своим владениям присоединением к Беневенту владения Сполето и Камерино. Оттон начал мечтать о подчинении себе всего христианского мира и о соединении под его властью христианского Запада и Востока для борьбы с мусульманством и язычеством. На этой почве произошло столкновение Оттона с восточным императором, представляющее такой любопытный эпизод, мимо которого нельзя пройти в истории Византии.
[К ГЛАВЕ XIX] [173]
И между тем оценка походов Святослава в Болгарию для русской исторической науки выясняется уже из того обстоятельства, что люди, и не занимавшиеся русской историей, имели многообразные побуждения обращаться к этому вопросу и разбирать разные места весьма скудных известий, касающихся этих походов и имеющих между тем весьма крупное значение и для русского национального самосознания, и для истории этой эпохи. По своему значению походы Святослава в Болгарию в 968–973 гг. могут быть связаны и с позднейшими походами русских на Дунай, и с последней русско-турецкой войною. Это, можно сказать, два самые выдающиеся периода славянорусской истории, в которых русский элемент выказал громадную силу для достижения известной исторической задачи. Независимо от этой славянофильской точки зрения все, кто занимался древней географией России, вопросом о населении Восточной Европы, о передвижениях, имевших место в Южной России в более или менее раннее время, должны были касаться и вопроса о походах Святослава на Дунай. В IX–X вв. подобные предприятия несомненно были сопряжены с большими трудностями, чем в позднейшее время. В XIX столетии русские вступали в дружественные договоры с Румынией и встречали дружественный прием в Болгарии. Походы Святослава должны были обусловливаться частью такими же обстоятельствами, иначе если предположить, что между Киевом и Болгарией в X ст. население было все неславянское, враждебное русским, то движение Святослава должно было встретить массу невероятных трудностей. Действительно, в одной русской летописи позднейшего происхождения есть известие, в котором перечисляются русские города — дальние и ближние, и между этими городами летописец называет и города по Дунаю — в Болгарии, Молдавии и Валахии; туг перечислены Видан, Силистрия, молдавский город Сочава — и таких до 80; в известиях о движении Святослава в Болгарию также есть указание, что Святослав завоевал 80 городов. Возникает вопрос, связанный с мыслью о распространении русского элемента на юг: что это были за города, действительно
[173] Машинопись, вложенная в рукопись (XIX гл. по корректуре и XXII по рукописи), зачеркнута, вероятно, из-за объема. Обрывается. (Ред.)
Вследствие указанных обстоятельств литература по вопросу о походах Святослава в Болгарию сильно разрослась. Известия об этих по
[Глава XXIII [174] ]
ИСТОРИЯ ВИЗАНТИЙСКИХ УЧРЕЖДЕНИЙ
Доведя изложение истории до второй половины XI в., мы не раз испытывали настоятельную потребность систематизировать свой взгляд на процесс развития в истории Византии и сделать хотя бы краткий очерк истории тех византийских учреждений, которыми поддерживалась связь между провинциями и порядок во внутреннем управлении. Но нас останавливало следующее соображение. Хотя распределение фактов внешней истории по определенным периодам может быть рассматриваемо как установленное и до известной степени общепринятое, но что касается внутренней истории и, в частности, эволюции в византийских учреждениях, а также того, что относится до умственного движения и критических эпох, полагающих пределы между прежними и новыми, в этом отношении далеко еще не все выяснено с достаточной убедительностью. Во всяком случае процессы внутреннего развития совершаются медленней, и периоды их завершения гораздо продолжительней. Кроме того, давно уже было замечено, что в истории Византии особое место принадлежит периоду переработки греко-римских учреждений в византийские: этот период завершается временем Юстиниана Великого. Период развития византинизма падает на эпоху Македонской династии, и притом с разными ограничениями и оговорками, относящимися к VIII и к XI вв. Само собой разумеется, греко-римские учреждения и бытовые особенности, идущие от классического периода, в истории Византии могут занимать лишь второстепенное место, в качестве пережитка. Главное внимание должно быть сосредоточено на том, в какие формы выльются упомянутые учреждения в период развития византинизма. И здесь самым состоянием источников историк поставлен в определенные границы, которыми намечается хронологическая дата, когда византинизм достигает полного развития столько же в учреждениях, как и в понятиях и в умственном состоянии общества.
[174] См. на с. 473–474 Оглавление (рукописное). (Ред.)
Прежде всего необходимо бросить взгляд на состояние главнейших источников по изучению внутренней истории Византии. Между тем как для IV, V и VI вв. имеется хороший и обработанный в научной литературе материал, который позволяет составить довольно ясное понятие о гражданском и военном устройстве империи при Диоклетиане и Константине и о реформах, имевших место в последующих веках до Юстиниана, для VII и следующих двух столетий, за весьма небольшими исключениями, мы совсем лишены современных литературных данных, по которым можно было бы судить о происходивших за это время постепенных изменениях в устройстве империи и в настроениях общества. В высшей степени любопытным обстоятельством нужно признать то, что в X в. в разных областях обнаружилась потребность закрепить письменными данными результаты предыдущего исторического движения. Это направление сказалось как в области внешней истории, так и по отношению к учреждениям Византийской империи и к гражданской и военной администрации.
Достаточно указать здесь на литературные предприятия, связанные с именем Константина Порфирородного, в которых, между прочим, нашли место не только современные ему произведения, но и такие, которые происходят из более раннего периода и по которым получается возможность составить понятие о постепенном происхождении того порядка вещей, какой господствовал в половине X в. [175] Не может быть сомнения, что редакторская деятельность Константина, как это было указано выше, служит характеристикой эпохи и показателем того, что на половину X в. всего правильней отнести рассмотрение внутреннего состояния империи.
[175] Чтобы не обременять перечислением источников и литературы, укажем: J. В. Вurу. Тhе Imperial Administrative System in the Ninth Century. London, 1911; подробное указание литературы — с. 1–6.
Отнести сюда эту главу побудило нас то обстоятельство, что во II томе не нашлось для того места [176] .
Ближайшая проблема заключалась бы в том, чтобы связать выработанные к X в. византийские учреждения с теми, которыми жила империя во время Юстиниана. Хотя эта задача в настоящее время не может быть систематически выполнена, но она уже затронута с разных сторон благодаря совершенно новому материалу, притекающему сюда, и притом оказавшемуся пригодным именно для самых темных периодов перехода к средневековому византинизму. Это, во-первых, свинцовые печати (моливдовулы), прилагавшиеся административными чинами к исходящим от них официальным актам и относящиеся во множестве к VII и VIII вв.
[176] Что эта фраза принадлежит Ф. И. Успенскому — сомнительно. (Ред.)
В какой мере X век удержал за собой характер завершения цикла предыдущего развития, это засвидетельствовано столько же обширными энциклопедическими предприятиями, соединенными с именем Константина, сколько попытками дать окончательное выражение посредством закрепления в официальном акте разным сторонам тогдашней жизни. Имеем в виду появление законодательных памятников, относящихся ко времени Льва Мудрого, многочисленных попыток составления руководств для судебной практики, переработки материала житий святых и многое другое, в чем нельзя не усматривать практическую цель закрепить письмом то, что подвергалось опасности быть забытым или утраченным в житейском обиходе [177] . Из этих памятников обращает на себя преимущественное внимание эдикт второй половины X в. о корпорациях или цехах города Константинополя, найденный в Женевской библиотеке ученым Николем в 1892 г. [178] Этот любопытный документ с тех пор не переставал занимать внимание специалистов и вызвал несколько новых и крупных работ, коснувшихся столько же вопроса о константинопольских цехах в X в., сколько внутренней организации цехов и их отношения к префекту города Константинополя, т. е. затронувших общую тему о внутреннем устройстве Византии. Ввиду указанного значения занимавшего нас памятника надо заметить, что и он относится к началу второй половины X в., становясь в ряд с упомянутыми выше сборниками и энциклопедиями, знаменующими эпоху в развитии византинизма и вместе с тем завершение того движения, которое было дано царями Исаврийской и Македонской династий.