История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1
Шрифт:
Нужда в чьем-то покровительстве и помощи дала начало оригинальному обычаю, известному под именем усыновления. Представитель чужого народа или чужого сообщества, переселившись к одному из черкесских племен и желая скрыться там от преследования или остаться навсегда, изъявлял желание быть усыновленным одним из семейств аула. Глава семьи призывал к себе желающего стать приемышем, в присутствии всех обнажал грудь своей жене, и приемыш три раза дотрагивался губами до ее сосков. Этот символ давал знать присутствующим, что приемыш был как бы вскормлен грудью этой женщины и отныне считается сыном. Усыновление устанавливало священную связь и налагало на приемыша те же обязанности, какие свойственны сыну по отношению к отцу. Точно так же поступали два человека, решившие образовать союз до гробовой доски. Жена или мать одного давала другому свою грудь, и с той минуты он пользовался такой же защитой, какая обеспечена настоящему сыну. Впоследствии этот обычай до того развился, что стоило только преследуемому дотронуться до груди женщины, как ее муж прекращал преследование даже в том случае, если дотронувшийся до груди был заклятым врагом [21] . Нижеследующий рассказ наглядно показывает, насколько свято соблюдали черкесы обычаи гостеприимства и усыновления.
21
Барон Сталь (рукоп.) Этнографический очерк черкесского народа; Хан-Гирей. Беслений Абат // Кавк. 1847. № 43.
Хегайкское племя раньше занимало важное место среди черкесских племен. Князья этого племени, два родных брата, славились благородством и щедростью. Старший из братьев, Атвонук, был средних лет и очень дурен собой, а младший, Канбулат, молод и красоты необычайной, плечи его были так широки, а талия так тонка, что когда он лежал на боку, то под ним могла пройти кошка, не задевая пояса, – а это верх черкесской красоты!
Сознавая свою физическую ущербность, Атвонук не хотел жениться, но настойчивые уговоры друзей заставили его взять жену – с тем, однако, с условием, что и младший брат последует его примеру. Оба брата женились, и Канбулат, как бы предчувствуя неладное, вопреки обычаям никогда не показывался своей невестке. Черкесская женщина в прежние времена пользовалась относительно большей свободой и даже принимала участие в общественных делах.
Однажды в отсутствие мужа к ней в гости приехали родственники и попросили Канбулата провести их в покои невестки. Отказать в такой просьбе было бы неприлично, и Канбулат был вынужден против собственного желания побывать у жены брата. После ухода гостей, пораженная красотой брата мужа, княгиня под предлогом переговоров о домашних делах удержала у себя Канбулата и с бесстыдством сладострастной женщины потребовала от него клятвы провести с ней наступающую ночь, угрожая в противном случае поднять тревогу и объявить народу, что он хотел ее обесчестить. Слова свои она подтвердила целованием молитвенника, который в серебряном футляре висел у нее на груди. Потрясенный ее бесстыдством, но понимая безвыходность своего положения, Канбулат дал слово исполнить желание невестки и в подтверждение поцеловал тот же молитвенник.
Наступила ночь. Канбулат явился, но объявил, что пришел не для того, чтобы быть преступником, а для того только, чтобы исполнить клятву, к которой добавил еще одну: что зарежет невестку при первом же нескромном порыве, при неуместной и соблазнительной ласке. Обнаженная сабля, как доказательство его решимости и твердости слова, легла между ним и княгиней. С наступлением утра Канбулат бежал из ненавистной ему постели, не заметив, что одна из трех стрел, которые носили тогда черкесы на себе даже дома, закатилась под кровать, он забыл даже о том, что у него были три, а не две стрелы…
Возвратившийся Атвонук в первую же ночь заметил чужую стрелу и по ее необыкновенной длине узнал в ней стрелу брата.
– Чего я опасался, – сказал он одному из своих друзей, – то и случилось…
Оскорбленный Атвонук оставил свой дом и уехал к крымским татарам. Князь хегайкский не терял, однако, надежды отомстить Канбулату. Настойчивостью и неутомимостью он сумел уговорить хана дать ему войско и повел многочисленный отряд татар на владения брата, почти по соседству от земель крымских татар. Распустив слух, что татары идут войной на отдаленное племя, Атвонук хотел захватить брата врасплох, но приближенные Канбулата, узнав в стане татар пегую лошадь Атвонука, дали знать своему господину. Князь бежал, однако семья его попала в руки мстителя – старшего брата.
Пленницу, жену Канбулата, женщину твердого характера, поместили в отдельную палатку. Она была в то время беременна, тогда как у преступной жены Атвонука детей не было. Атвонук решил отомстить брату тем же, в чем подозревал его. Наступила ночь, и он отправился к пленнице…
Гордо встретила княгиня мстителя.
– Наш повелитель, – сказала она (так черкешенки величают старших братьев своих мужей), – ты торгуешь не совсем чисто: меняешь бесплодную корову на тельную…
Слова эти устыдили Атвонука, он оставил невестку и объявил ей, что отныне будет считать ее сестрой. Такое признание не означало еще примирения с братом: Атвонук обратил весь свой гнев на аулы, подвластные Канбулату. Тот же, скрывшись от преследований брата, поехал к жанеевцам, жившим на юго-востоке от хегайкского племени. Пара десятков бедных хижин на Каракубанском острове – вот и все, что сегодня осталось от жанеевцев, некогда многочисленного воинственного племени, выставлявшего десять тысяч всадников и страшного для соседей. Один из жанеевцев, князь Хакушмук, человек уважаемый и могущественный, состоял в кровной вражде с Канбулатом. Тот в одном из набегов убил его сына.
И вот однажды утром у ворот ограды маленькой кунахской этого князя остановился всадник на вороном коне. Князя в тот день не было дома. Пользуясь отсутствием хозяна, разбрелись и его слуги. Оставив лошадь у ограды, приезжий вошел в кунахскую и лег на скамейку. Одна из прислужниц, пришедшая убрать комнату, была поражена его красотой и тотчас же объявила своей госпоже о приезде гостя. Княгиня отправилась в кунахскую в полной уверенности, что встретит там одного из самых близких друзей мужа: в противном случае гость не пришел бы в маленькую гостиную, предназначенную только для почетных гостей, а остановился бы в общей и большой гостиной.
Как только княгиня перешагнула порог, незнакомец вскочил и бросился к ней.
– Будь моею восприемной матерью! – проговорил он, дотронувшись до ее груди.
Перед княгиней стоял Канбулат – убийца ее единственного сына. Как ни велик был гнев княгини, преступить священные законы гостеприимства она не могла. Следуя обычаю, княгиня взяла Канбулата под свою защиту и поселила в безопасном месте.
Прошло некоторое время. В одну из отлучек мужа княгиня приготовила пир и, собрав из всего племени самых почетных старейшин, поручила им просить старого князя, чтобы тот дал слово исполнить самую ее заветную просьбу.
Сидя вечером в своей кунахской, князь был немало удивлен, когда к нему явились старейшины в сопровождении служителей с блюдами, наполненными разными кушаньями. Князь принял старшин ласково. Сели за ужин, полные чаши стали ходить по рукам, и разговор оживился. Старейшины объявили князю свое поручение.
– Согласен! – сказал развеселившийся старик. – Но с условием, что княгиня сама и при всех откроет мне свою тайную просьбу.
В прежние времена в высших классах черкесского общества жена никогда не приходила к мужу в присутствии посторонних, и потому двое старейшин отправились к княгине объявить волю князя. Она не затруднилась нарушить обычай и в сопровождении посланных вошла к пирующим.
– Я прошу тебя оказать гостеприимство этому человеку, – сказала она, указывая на следовавшего за ней Канбулата, и при этом изложила обстоятельства, вынудившие ее принять его под свою защиту.
Неожиданная встреча взволновала старого князя.
– Конечно, – отвечал он внешне спокойно, – я не могу мстить человеку, который в моем доме ищет моего покровительства, но ты напрасно вздумала поить нас перед тем, как открыть свою тайну, столь для нас приятную: мы могли забыться, и наш позор пал бы тогда на тебя.