История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1
Шрифт:
Называя святую Марию «матерью великого Бога», черкесы питали к ней особенное благоговение. Множество хвалебных песен в честь Богородицы, длинный ряд осенних праздников и, наконец, обычай прыгать летом через огонь свидетельствуют о большом уважении к ней в народной среде. Прыгая через огонь, туземцы просили Марию о прощении грехов и после этого считали себя очищенными от них.
К этому ряду праздников мы должны прибавить праздник в честь Тлепса — покровителя кузнецов, бога железа и оружия. В народе существует предание, что Тлепс был кузнецом, отличавшимся святостью жизни и изготовлявшим такие сабли, которые рассекали целые горы железа. В семействе Шумноковых хранится до сих пор древняя сабля, которая, по преданию, была сделана каким-то оружейником-полубогом. При разорении аулов Шумноковых сабля эта была захвачена черноморскими казаками и впоследствии была возвращена владельцам, значительным у себя на родине лицам. Когда черкесы узнали о ее возвращении, они поспешили посмотреть на саблю, о которой ходит столько преданий. До двух сотен подвластных и знакомых Шумноковых собралось в аул, они один за другим подходили и прикладывались, по обычаю, к поле верхней одежды человека, способствовавшего возвращению дорогой сабли.
По преданию, Тлепс похоронен в лесу под названием Гучипце-Говашх, до сих пор черкесы показывают его могилу, усыпанную железными опилками.
Тлепс очень уважаем в народе, так что его имя произносят как род клятвы или божбы. В день праздника черкесы молились, совершали возлияние на лемехе и топоре, а совершив обряд, пили, ели и предавались забавам, главной из которых была стрельба в цель, преимущественно в яйцо, поставленное на видном месте. К Тлепсу обращались с молитвой об излечении каждого раненого.
Вообще, обряды, которые совершают черкесы при лечении раненого, были остатком времен язычества. Если раненый был человеком знатного происхождения, его помещали в доме ближайшего владельца того аула, возле которого он был ранен.
Перед тем как внести больного в назначенное ему помещение, возвышали порог, прибивая к нему толстую доску, а девушка моложе пятнадцати лет обводила коровьим пометом черту по внутренним стенам комнаты, чтобы предохранить этим больного от дурного глаза. У постели больного ставили чашку с водой, в которую опускали куриное яйцо, и тут же клали железные лемехи и молоток. Последние иногда привешивали к потолку или клали у порога при входе в комнату. Каждый посетитель должен был подойти к ним и три раза ударить молотком по лемехам. Этим отгоняли злых духов, заклинали бога войны и унимали жар в ране.
Посетитель старался ударить молотом по железу так сильно, чтобы звук был слышен всеми, кто находился в доме. В народе бытовало поверье, что, если пришедший навестить раненого был братоубийцей (мехаадде) или убийцей невинного человека (кайлы), то удар молота не производил звука. Если такой человек, говорили черкесы, прикоснется к чашке с водой, то лежащее в ней яйцо непременно лопнет и тем обнаружит преступление посетителя. Поэтому убийцы не касались чашки, стараясь, однако же, скрыть это от присутствующих.
«Бог да сделает тебя здоровым!» – произносил посетитель, подходя к постели больного и слегка окропляя одеяло водой из чашки.
Входившие к больному и выходившие от него должны были переступать через порог с крайней осторожностью, чтобы не задеть его ногой, так как это могло повредить раненому и считалось для него неблагоприятным предзнаменованием.
Поместив раненого в дом, тотчас же призывали доктора, который и оставался при нем до выздоровления. Каждую ночь у постели больного собиралось множество народу: старики и молодые, приезжие и жители аула – все считали своим долгом его навестить. В самый короткий срок аул становился сборным пунктом посетителей не только соседних, но и дальних дворян и лиц высшего звания. Из общего правила не исключались и девицы. Хозяйка дома и ее дочери спешили пригласить к себе соседок, дав им возможность проявить внимание к больному. Женщинам же, напротив, обычай строго воспрещал подобные посещения.
Посетители, окружавшие больного, старались не давать ему заснуть и для этого разделялись на две партии, каждая старалась превзойти другую в изобретении средств для развлечения больного. Перед его глазами происходили разные игры и пение. Сначала пели песни, сложенные исключительно для подобного случая, а затем, если больной находился вне опасности и был весел, переходили к обычным песням, в противном случае тянули прежние песни, пока хватало сил.
Девицы, находившиеся у постели раненого, принимали особое участие в играх, из которых наиболее употребительной считалась рукобитье. Кто-нибудь из посетителей, подойдя к одной из девиц, требовал, чтобы она протянула ему свою руку, и бил ее по ладони, после чего она, в свою очередь, подходила к одному из мужчин с точно таким же требованием. В этом и заключалась вся игра, тем не менее она продолжалась довольно долго, потому что, по замечанию автора-туземца, «никакая другая забава в сих сборищах не доставляет столько удовольствия мужчинам. Вероятно, и девицам не бывает неприятно позабавиться с молодыми наездниками, которые привлекают их внимание, потому что они играют в рукобитье весьма охотно».
Крик, шум и толкотня окружали больного постоянно и продолжались до тех пор, пока присутствующие не устанут. Тогда, в ожидании ужина, вновь затягивали песни, но продолжались они недолго. Напившись и наевшись досыта, мужчины расходились по домам, а девицы в сопровождении друзей хозяина переходили на женскую половину и там, дождавшись утра, расходились по своим саклям. С наступлением сумерек общество вновь собиралось для того, чтобы повторить вчерашнее. Сборища продолжались до тех пор, пока раненый не выздоравливал или не умирал.
«Разумеется, – говорит тот же автор, – если нет надежды на выздоровление, когда больной явно приближается ко гробу, сборища бывают невеселы, следы уныния заметны на лицах посетителей, которые в таком случае немногочисленны и состоят по большей части из друзей больного и хозяина дома, его содержащего. Но песни не прекращаются и в последнюю ночь жизни больного».
Народный этикет требовал, чтобы сам больной, несмотря ни на какие страдания, принимал участие в забавах и увеселениях. При входе и выходе посетителей он должен был вставать с постели, а если не мог этого сделать, приподнимался на изголовье. Охавший, морщившийся и не приподнимавшийся с постели больной падал в глазах общества и подвергался насмешкам, оттого черкесы во время болезни были всегда терпеливы до чрезвычайности.
Часто случалось, что родственники и близкие знакомые раненого присылали скот и разного рода припасы. Когда больной выздоравливал, хозяин дома, где он лечился, устраивал в честь его праздник, дарил выздоровевшему подарки и вознаграждал лекаря. Последнему, кроме того, отдавали все кожи от быков и баранов, съеденных во время лечения. Со своей стороны, выздоровевший награждал подарками женщину, которая стирала ему бинты и тряпки, девушку, проводившую черту внутри комнаты, где он лечился, хозяина дома, в котором он лежал, и доктора, с которым бедные люди предварительно торговались, а лица знатного происхождения предварительные условия с доктором считали предосудительными [61] .
61
Барон Сталь. Этнографический очерк черкесского народа (Рукопись). Остатки христианства и проч. // Кавказ. 1846. № 42; Султан-хан Гирей. Мифология черкесских народов // Кавк. 1846. № 35; Воспомин. Кавказе, офицера // Русский вестник. 1864. № 12; Шах Бек-Мурзин. Сведение об атыхейцах // Кавк. 1849. № 37; Вера, нравы, обычаи и образ жизни черкесов // Русский Вест. 1842. Т. 5.
Таков был уход за раненым, способ его лечения и уверенность черкесов в участии в этом деле Тлепса.
Кроме Тлепса, черкесы почитали еще и многих других лиц, отличившихся святостью жизни.
Все жители, обитавшие между бассейнами рек Туапсе и Шахе, почитали священным урочище Хан-Кучий (что в переводе означает «священная роща»), где и совершали богослужение. Посреди рощи находится могила, в ней, по преданию, похоронен человек, который делал много добра ближним, был известен храбростью, умом и, дожив до глубокой старости, был убит молнией. Звали его Кучий, но поскольку князь на местном наречии называется хан, то и роща получила название Хан-Кучий.