История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
Сюжет «Калмасобы» (это огромное произведение до сих пор издано лишь в сокращенном виде) чрезвычайно прост. Иподиакон Иона Хелашвили, сопровождаемый горийским жителем, хитроумным весельчаком Зурабом Гамбарашвили, объезжает населенные пункты Восточной и Западной Грузии с целью «калмасобы», т. е. сбора средств для своего монастыря. Иона и Зураб встречаются во время странствий с разными людьми и беседуют с ними. Их беседы и служат сюжетной канвой «Калмасобы». Иона Хелашвили — лицо не вымышленное: это известный церковный писатель, современник автора «Калмасобы». По-видимому, не вымышленным лицом является и Зураб Гамбарашвили. Вообще Иоанн Багратиони в большинстве случаев лично знал своих литературных героев (собеседников Ионы Хелашвили). Целью автора было изобразить, с одной стороны, нравы, обычаи, быт и культуру современного грузинского общества, а с другой, — популярно изложить основы ряда отраслей науки и искусства. «Калмасоба» — подлинная энциклопедия для
Иона Хелашвили и Зураб Гамбарашвили олицетворяют две стороны жизни Грузии конца XVIII и начала XIX в. Метко схвачены и живо переданы черты этих противоположных характеров. Иона, отрешившийся от жизни, мудрствующий аскет и ученый схоласт, нередко попадает в смешное и незавидное положение: он — заносчивый и неуравновешенный человек, жадный и алчный монах. У Зураба иной характер, он человек жизнерадостный, искренний, благодушный. В диалогах, полных неподдельного юмора, автору удается наглядно вскрыть отношения между различными слоями грузинского общества той эпохи. Именно эти диалоги вызывают и по сей день определенный интерес.
И. Багратиони — сам представитель знатного рода — обличает уродливые формы социальных отношений в феодальной Грузии. Как писатель-гуманист, он защищает крепостных крестьян, скорбит о падении нравов дворянства, разоблачает фарисейство духовенства, смело вскрывает пороки пустой, никчемной жизни правящей аристократии. Иоанн Багратиони, сын последнего грузинского царя Георгия XII (1746—1800), искренне любя многострадальную родину, отображает в своем творчестве политическое и моральное разложение близкой ему социальной среды — многочисленных представителей багратионовской династии, царящие в этой среде интриги, зависть, лицемерие.
В произведениях других членов царской фамилии и иных представителей высшей знати чаще всего звучат мотивы безнадежности и обреченности, вызванные ликвидацией грузинского государства и разрушением основ патриархального быта.
РАЗДЕЛ ДЕВЯТЫЙ
– =ЛИТЕРАТУРЫ ЮЖНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ=-
ВВЕДЕНИЕ
Страны Южной и Юго-Восточной Азии (Индия, Непал, Ланка, Бирма, Индонезия, Лаос, Кампучия, Таиланд и Филиппины) объединяют давние и прочные связи: в пуранах и «Рамаяне» упоминаются Ява, Суматра и Борнео; в джатаках рассказывается, как индийские купцы отправлялись морем в «Золотую землю» («Суварна бхуми») — страны, расположенные между Бирмой и Индонезией. Индия, ее боги, верования, культура не только оказывали влияние на страны региона, но в какой-то мере и объединяли их.
Почти во всех странах этой части Азии письменная литература развивалась первоначально на индийских языках — пали или санскрите — в зависимости от того, индуизм или буддизм были главенствующей идеологией. Лишь постепенно, приблизительно с XI в., в государствах Юго-Восточной Азии начинают активизироваться местные литературные традиции, местные языки, к XVIII в. утвердившиеся окончательно.
XVIII век принес народам Южной и Юго-Восточной Азии, как и ряду стран Средней Азии и Ближнего Востока, огромные бедствия. Большинство стран региона не знало в эти годы спокойных периодов. Слабели и распадались слабые государства: в одних случаях — в результате внешних нападений, в других — вследствие внутренних распрей или освободительных войн: пала Могольская империя в Индии, с гибелью Аютии (1765) прекратила свое существование династия, правившая в Сиаме более четырехсот лет, пала династия Маллов в Непале, Ангкорская империя — в Кампучии, которая вплоть до второй половины XIX в. не могла оправиться от междоусобных распрей и разрушительных войн с соседними государствами. В атмосфере непрекращающихся сражений гибли цветущие города. Дели, например, который при Акбаре (конец XVI в.), по свидетельству современников, красотой и пышностью соперничал с Версалем, в результате третьей битвы при Панипате (1761) между маратхами и афганским Ахмад-шахом пришел в полное запустение — по его улицам бродили стаи шакалов.
Я вижу опустевший Дели, его руины в тяжком сне,
Его пустынные дворцы, безмолвные дома.
Я вижу сад, изломанный осенней бурей.
Тяжелые и мертвые деревья на земле.
Что спрашивать садовника, где житель сада — соловей:
В пыли лежит комочек пыли за оградой.
(Перевод Н. Глебова)
Так с болью писал впоследствии об опустошении города поэт урду Мусхафи (1750—1824).
Падение старых династий не всегда означало лишь простую замену правящей верхушки — сдвиги происходили в самой государственной структуре. С крушением Могольской империи, например, разнородной в языковом и этническом отношении, появились качественно новые, жизнеспособные государственные образования, формировавшиеся на базе одного народа, одного языка. Такими государствами были Бенгалия, Махараштра, Пенджаб. Здесь уже в XVIII в. закладывалась основа будущей национальной культуры. То же происходило в Бирме и других странах региона.
Однако процесс формирования этнических общностей в Южной и Юго-Восточной Азии был осложнен, а в некоторых случаях и прерван вторжением европейцев, в течение всего XVIII в. боровшихся за сферы влияния в этой части Азии.
Нельзя назвать точной даты ни для отдельно взятой страны, ни для всего ареала в целом, фиксирующей переход политической власти в руки европейских держав, — этот процесс был длительным и постепенным. В прибрежных районах Южной и Юго-Восточной Азии европейцы начали регулярно появляться с XV в., сначала завязывая лишь торговые и деловые связи и ловко используя междоусобные противоречия в своих интересах. Далеко не все восточные правители понимали тогда размеры опасности, которую представляли для них европейские купцы. В азарте беспрестанных войн друг с другом и часто во имя незначительных целей они невольно играли на руку своим врагам.
Большинство стран региона в XVIII в. потеряло политическую самостоятельность, но еще сохраняло в нетронутости свой внутренний мир, т. е. комплекс философских, этических, моральных доктрин, отвергая при этом чуждую культуру европейского мира. И европейцы, занятые войнами и торговлей, в XVIII в. еще не вторгались активно во внутреннюю жизнь восточных народов в той мере, в какой это будет в XIX в.
Исключение из этой общей картины составляют только Филиппины, потерявшие политическую независимость еще в XVI столетии. Классик филиппинской литературы Хосе Рисаль (1861—1896) писал о том мрачном времени: «Филиппины вступали в новую эру. Мало-помалу они утрачивали древние традиции, забывая свое прошлое, свою письменность, песни, поэзию, законы, чтобы вызубрить другие истины, непонятные для них, принять иную мораль, другие вкусы, отличные от тех, которые были определены для народа условиями его жизни и его восприятием». Местные языческие верования многочисленных племен, населявших архипелаг, в отличие от ислама, индуизма и буддизма в других странах ареала, оказались бессильными противостоять натиску католицизма. Уже в XVIII в. население Филиппин почти полностью было обращено в католичество. Лишь племя моро (остров Минданао), исповедовавшее ислам, дольше, чем остальные народности островов, сопротивлялось христианизации. Новая вера, а вместе с ней и новый, европейский мир оказали глубокое воздействие на культуру филиппинцев — формировался новый литературный язык, складывались новые литературные жанры (новенас, пасьон, авит, куридо, моро-моро), возникали новые для восточных народов сюжеты — жития христианских святых. В XVIII в. Филиппины в отличие от других стран региона уже были подготовлены к тому, чтобы воспринять и материальные ценности европейской культуры. Книгопечатание, например, в XVIII в. на Филиппинах уже не было новинкой. Словари и грамматики местных языков (тагальского, бисайского, илоканского) издавались в это время необычайно широко, тогда как в других странах (Индии, Индонезии и др.) только появлялись первые печатные станки.
Иным, как уже говорилось, было положение в других странах региона. Первое активное соприкосновение с европейским миром привело к резкой конфронтации культур средневекового Востока с Западом Нового времени. Герметичность и замкнутость духовной культуры Востока сказались в XVIII в. особенно резко. Настойчивая верность традициям, всегда игравшим на Востоке роль авторитетного организатора жизни, их охранительная функция в условиях политического поражения воспринимались как единственное средство сохранить самостоятельность и целостность духовного мира. Еще в XVII в. во многих странах региона начался процесс возврата к исконным местным верованиям и более глубоким пластам своих культур: в Индонезии — к домусульманским традициям древнеяванской литературы и фольклору, на Ланке — к добуддийскому эпосу, в могольской Индии — к «возрождению санскритской учености» и классической древнеиндийской поэтики. Европейская колонизация активизировала этот процесс.