История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
Следует сказать, однако, что к концу XVIII в. позднесредневековая лирика, давшая великолепных поэтов в XVII в. и первой половине XVIII в., заметно скудеет (кроме разве что Явы, где «яванский ренессанс» наступает как раз в конце XVIII в.); сужается круг поэтических тем, и мысль зачастую едва угадывается за сложными зашифрованными образами. Однако важно, что развлекательные функции аристократической придворной лирики XVIII в. начинают несколько возвышаться над религиозно-дидактическими, связь поэзии с культом иногда начинает носить формальный характер.
Поэзия (драмы тоже писались стихами) составляла основную часть литературы этого времени, однако проза уже была знакома ряду стран. На Ланке, в Южной Индии, в Индонезии, в сфере действия малайского языка она существовала
Общий ритм культурного процесса в странах Юго-Восточной Азии нарушается в XVIII в. В известной мере об этом столетии можно говорить как о времени, предвосхищающем качественный поворот XIX в. В одних странах это сказалось с большей очевидностью (Филиппины), в других — с меньшей (Кампучия). Элементы нового, возникавшие в культуре этих стран, не способны были в XVIII в. сломать системы средневекового искусства, но они готовили почву для культуры Нового времени.
*Глава первая*
ИНДИЙСКИЕ ЛИТЕРАТУРЫ
ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ЛИТЕРАТУРНАЯ СИТУАЦИЯ
В XVIII в. Индия не была единым государством: на ее территории существовало столько «враждующих между собою государств, сколько она насчитывала городов и даже деревень» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 9, с. 130). Самой крупной державой по-прежнему была Могольская империя. Но если в течение XVII в. ее владения непрерывно росли, то в XVIII в. они непрерывно сокращались, к концу столетия охватывая лишь северную половину двуречья Ганга — Джамны и некоторые земли к западу от Джамны. Существование империи стало номинальным — в течение каких-нибудь тринадцати лет со дня смерти Аурангзеба, последнего Великого Могола, на престоле сменилось восемнадцать правителей, власть которых уже не внушала ни уважения, ни страха. «Этот несчастный король, — писал об одном из них Э. Берк, — беглец, гонимый с места на место, то император, то узник. За него возносят моления в каждой мечети, в которой строят козни против его же власти, его имя чеканится на монетах, за которые его продают».
Ослабление централизованной власти, сдерживавшей сепаратистские устремления индийских князей, послужило как бы сигналом ко вспыхнувшей с неожиданной силой и ожесточенностью междоусобной войне. Расстановка сил постоянно менялась, вчерашний сюзерен сегодня превращался в вассала, и наоборот. Индия XVIII столетия напоминала зоологический сад со снесенными решетками клеток и без сторожей, как отмечают индийские историки Н. К. Синх и А. И. Банерджи.
Однако распад Могольской державы имел и позитивные результаты. Вместо империи, разнородной по этническому, религиозному и лингвистическому составу населения, стали возникать новые государственные образования, более стойкие и жизнеспособные, складывавшиеся на базе одной народности. Таковы Бенгалия, Майсор и в особенности Махараштра и Пенджаб, игравшие в XVIII в., так же как и во второй половине XVII в., наиболее заметную роль в политической жизни страны. Уже в XVIII в. культура этих областей начинает восприниматься как культура национальная.
XVIII столетие в Индии, пожалуй, наиболее трагическое во всей ее истории. Междоусобные распри того времени превзошли своими кровавыми событиями времена Тимура, набеги соседей (Надир-шаха из Ирана и Ахмад-шаха Дурани из Афганистана) опустошали страну. Популярным в те годы было двустишье: «Ешь и пей все, что можешь, сразу, не сходя с места, остаток отберет Ахмад-шах». К. Маркс в «Хронологических выписках» отмечал: «1761. Дели опустел; управлять им было некому; все соседние правительства рушились...» (Маркс К. Хронологические выписки по истории Индии. М., 1947, с. 49). И в тот же богатый потрясениями век индийцы начали качественно новую войну — войну с европейскими колонизаторами.
В течение XVIII в. англичане настойчиво и непрерывно проникали в глубь Индии, постепенно подчиняя своему влиянию область за областью. Они начали всего лишь с торговли еще в предыдущем столетии: в 1615 г. сэр Томас Роу (первый посол Якова I, аккредитованный при могольском дворе) вел переговоры с падишахом о только что зарождавшейся Ост-Индской компании; в 1613 г. особым фирманом падишаха англичанам было разрешено открыть факторию в Сурате; в 1634 г. — основана первая фактория в Бенгалии; в 1639 — англичане получили разрешение вести торговлю в Мадрасе, а в 1761 г. они уже сами назначали правителей в Бенгалии, Бихаре и Ориссе, фактически став полноправными хозяевами ряда провинций. Ход истории Индии перестал определяться только ее внутренним развитием, страна превратилась в объект колониальных захватов со стороны буржуазных государств.
«Однажды, двести лет назад, пришел купец послушный, жалкий. И робкая его нога боялась сделать лишний шаг. Пока торговля не выросла в империю...» (Р. Киплинг. Перевод Л. Степанова). В XVIII в. политическая структура страны все еще оставалась прежней, но реальная власть уже не принадлежала индийцам. Страна подвергалась беззастенчивому грабежу, разорялись богатые и развитые провинции. Бенгалия, находившаяся в то время на подъеме, первой испытала на себе последствия пагубного хозяйствования англичан: в 1770 г. там разразился невиданный до той поры голод, превративший богатую провинцию в опустошенный и обезлюдевший край.
Всякое историческое событие имеет две стороны: как распад Могольской державы, так и вторжение европейцев принесло Индии не только бедствия. Английское вмешательство в экономическую, социальную и политическую жизнь индийского общества произвело, по словам К. Маркса, величайшую социальную революцию в Индии, разрушив ее экономический базис — сельскую общину и ручное производство (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 9, с. 135). Англия была тем «бессознательным орудием истории» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 9, с. 136), которое способствовало вступлению Индии на буржуазный путь развития.
Результаты этой важнейшей для Индии революции скажутся в следующем столетии. В XVIII же веке потеря политической независимости и те глубинные процессы, которые она вызвала в развитии индийского общества в целом, еще не получили отражения в культуре страны. Поворотный момент в политической истории Индии XVIII в. не совпал с поворотным моментом в истории ее культуры и литературы. Социальная и религиозная микроструктура индийского общества всегда была менее уязвимой и более прочной, чем его политическая организация. Устойчивость индийских традиций, их охранительная функция, консерватизм и герметичность индуизма (в условиях крушения старого мира) привели в XVIII в. к ярко выраженной конфронтации культуры средневековой Индии с культурой капиталистического Запада. Это сказалось не только в неприятии всего «заморского», но и в нежелании открыть свои «сокровенные знания» «иноверцам». «Предприятие узнать Восточной Индии Брамгенов (брахманов. — Н. В.) системы, священные обряды их и народные страны сея обычаи, есть сколь важно, столь и затруднительно [...] затруднительно же сие предприятие потому, что при всех в разные времена покушениях любопытных испытателей не токмо о брамгенских системах, но и о свойстве древнейшего их шомскритского (санскритского. — Н. В.) языка точного сведения по сие время Европа не имела; да и в самой Индии ни от кого сих предметов не можно занять, кроме Брамгенов, которые на пребывающих там европейцев не инако смотрят, как на бесчеловечных гонителей, или как на презрительнейших своих париев, которые употребляются у них для выносу и вывозу всякой нечистоты из домов и из дворов», — так писал Герасим Степанович Лебедев (1749—1818), музыкант из Ярославля, первый русский индолог, первый профессор восточных языков при Российской Академии наук, живший в Бенгалии во второй половине XVIII в.