История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
Развитие естественных наук содействовало становлению материалистического мировоззрения у японских мыслителей. Важным, хотя и далеко не сразу признанным памятником общественной философской мысли Японии XVIII в. был уже упомянутый труд Андо Сёэки «Подлинные законы природы», фактически противостоявший тысячелетнему господству конфуцианства и буддизма, а также синтоистского мистицизма.
Андо Сёэки родился в семье ронина — деклассированного самурая, занявшегося врачеванием в Эдо. Проводя много времени в процветающем портовом городе Нагасаки, Андо Сёэки, обладавший обширными знаниями в области японской и китайской философии и литературы, собирал и изучал все доступные ему сведения о Западе, пытался, хотя и безуспешно, выехать за границу. Его книга, состоящая из ста глав, представляет собой энциклопедический
В общей системе взглядов Андо Сёэки большое место занимает философия природы. Он отстаивает идею познаваемости окружающего мира, ставит в центр своих размышлений реальность вещей и утверждает материальное как первооснову всего мироздания. Исследуя природу, он оперирует понятием «госэй» (взаимосвязь и взаимообусловленность явлений), выдвигает идею «самодвижения материи», несущей в себе жизнь.
Из философии природы Андо Сёэки логически вытекают его радикальные социально-политические воззрения, в том числе антиклерикальные. Противопоставление современному ему обществу мудрой организации природы — таков исходный пункт социологической концепции японского философа, во многом перекликающейся с идеями древнего и средневекового даосизма.
Андо Сёэки показывает, что в природе все явления находятся в естественном единстве и взаимообусловленности, однако традиционные мудрецы вопреки этому закону поставили одних людей выше других. Так возникла противоестественная система феодальной иерархии и имущественного неравенства. Она была связана с конфуцианством, но в том же конфуцианстве Андо Сёэки умел находить и позитивные идеи — например, он считал труд на земле главным условием жизни человека. Он не признавал для неработающих права на существование, беспощадно обличал систему феодальной иерархии, критиковал буддизм и конфуцианство как апологию эксплуататорского общества. Конфуцианских «совершенномудрых» и буддистов он называет «конским навозом», оговариваясь тут же, что даже «навозом нельзя назвать их, так как от навоза есть польза». В своей ненависти к буддийским бонзам Андо Сёэки близок, как отмечают исследователи, к антиклерикальной борьбе французских материалистов.
Есть в работах Андо Сёэки и явные переклички с трудами прогрессивных китайских мыслителей XVII в., например, Ван Фучжи. По мнению японского философа, противоречия современного общества можно разрешить только путем подчинения всей жизни общества разумным законам природы. Отсюда — его призыв к возврату в естественное состояние, когда люди все сообща возделывали землю.
Так или иначе во взглядах и в самом стиле мышления Андо Сёэки можно обнаружить черты, общие для просветительского сознания. Порою они близки к «естественной теории» Руссо, хотя представления о «естественном человеке» и «естественной свободе» японский мыслитель мог скорее заимствовать у философов-даосов, в частности у Чжуан-цзы (III в. до н. э.).
Мировосприятие Сиба Кокана (1738—1818) — ученого рангакуся, одного из основателей школы европейской живописи (ёга) в Японии, так же как и его старшего современника Андо Сёэки, связано с идеями Нового времени. Горячий сторонник гелиоцентрической теории Коперника, он не только высмеивал средневековое мышление, но и утверждал, что «начиная с Сына Неба (т. е. императора) и сёгуна и кончая париями и нищими, все одинаково люди». Перед смертью он сказал: «Прожив 70 с лишним лет, я впервые узнал, что такое человек... У Вселенной нет ни начала, ни конца. Рождается бесчисленное множество людей, и среди них я — неповторимое, единственное я».
Эта идея резко противостоит традиционному мышлению, как конфуцианскому, так и буддийскому. В творчество наиболее передовых мыслителей XVIII в. приходит осознание закономерности жизненного устройства, в котором человек как индивидуум занимает одно из главных мест. Однако жесточайшая военно-феодальная реакция не способствовала развитию нового миросозерцания. Труды Андо Сёэки почти не были известны современникам.
Социально-исторические взгляды большинства рангакуся противоречивы и половинчаты. Даже такой вольнодумец, как Хонда Тосиаки, считал необходимым по-прежнему сохранять деление общества по принципу феодальной иерархии.
В том же столетии среди торговой буржуазии распространилась так называемая сингаку — наука сердца, или тёнингаку — наука горожан, возникшая еще во второй половине XVII в. Основоположник этой «коммерческой этики» Исида Байган (1685—1744) осмелился ставить на одну доску бусидо (путь самурая) и сёниндо (путь торговца), доказывая, что купцам тоже свойственны великодушие и справедливость. Но, требуя от горожан рассудительности, правдивости и призывая их отказаться от чрезмерного стремления к наживе, чтобы достичь идеала «совершенного человека», Байган эклектически соединял элементы конфуцианства, буддизма и синтоизма, в то же время философия сингаку ставила целью оправдать деятельность торгово-ростовщической буржуазии, ненависть к которой была весьма сильной среди нищающего самурайства, городской бедноты и крестьянства. Японская художественная литература XVIII в. развивается, испытывая на себе воздействие всех общественно-идеологических тенденций своего времени. В ней мы увидим не только новые картины действительности, находящейся в разладе с охранительной идеологией токугавского абсолютизма, но и произведения, связанные своими корнями с господствующей конфуцианской литературной традицией.
СМЕНА ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ИДЕАЛАХ
В японской литературе XVIII в. сосуществуют три главных художественно-идеологических течения: кангакуха (школа китайского учения), кокугакуха (школа национального учения), тёнин бунгаку (литература горожан). В их сложном взаимодействии и взаимоотталкивании отразилось своеобразие историко-литературного процесса Японии рассматриваемого периода. Идейно-эстетическая борьба, начавшаяся еще в предыдущем столетии с образованием школы китайского учения и школы национального учения, широко развернулась в XVIII в. Если деятельность приверженцев китайской науки шла преимущественно в русле официальных доктрин, то национальная, или японская, наука была направлена против неоконфуцианства — главной идеологической основы токугавского режима.
Засилье конфуцианства привело к преклонению перед всем китайским и презрению к своему национальному. Дело дошло до того, что некоторые японские конфуцианцы восприняли от китайцев пренебрежительное название Японии — Тои (страна восточных варваров).
Школа китайского учения не только изучала философию и литературу Китая, но и подражала им. Стихи на китайском языке (канси) японцы писали еще с VIII в. (антология «Кайфусо», 751 г.), но тогда в этих стихах еще сохранялся японский колорит. Теперь же подражатели добивались полного воспроизведения законов китайской поэтики и воспевали только то, что было освящено литературной традицией Китая.
Ученые-конфуцианцы, исходя из дидактических задач искусства как неукоснительного следования Дао (Пути), полностью игнорировали естественные чувства человека, которому, как они считали, не подобало открыто выражать эмоции и страсти. В своих стихах они используют стереотипные образы, трафаретные выражения, заимствованные из китайской поэзии. Например, Муро Кюсо (1657—1734) воспевает японскую речку Кандагава, прибегая исключительно к китайским образам.
Однако новые веяния времени коснулись и традиционной поэзии на китайском языке. Предпринимаются попытки приблизить ее к человеку, к его внутреннему миру. Так, согласно мнению Гион Нанкай (1677—1751), одного из крупнейших поэтов, писавших в манере канси, выраженному в его трактате «Открытие источников поэзии» (1765), «таинственное свойство» поэзии заключается не в том, что она объясняет нравственные принципы, а в том, что она есть «песня, передающая чувства человека». Гион Нанкай предпочитает безличным стихам поэзию, отражающую глубину человеческих чувств. Негодование Эмура Хоккай (1713—1788) по поводу тех, кто сочиняет «легкомысленные стихи в доме свиданий», не возымело особого действия. Литература на китайском языке все более тяготеет к сфере человеческих чувств и постепенно отходит от традиционной регламентации, сковывающей творческое воображение. Заметно сближение поэзии канси с национальной поэзией хайкай, тесно связанной с повседневной жизнью и отличающейся большей свободой выражения поэтических чувств.