История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
А эти чертовы японцы строят дома не менее, чем в тысячу.
И среди них поганцы, что побогаче, кроют их медью вместо черепицы,
Украшают червонным золотом. И роскошь же — невероятная.
А пойди с юга на север —
Сто ли, не меньше, наберется.
Кварталы среднего сословия — без промежутков
Так сплошь и лепятся друг к другу.
А в центре города река — Нанпхаган (яп. Сумидагава, — М. Н.)
С
В Поднебесной такую панораму
Где еще отыщешь?!
Переводчик, видевший Пекин,
В компании с нами оказался,
Так он сказал, что здесь не уступают
Китаю в великолепии...
В этом произведении раскрылись такие черты поэта, как образованность и активный интерес к внешнему миру, столь характерные для эпохи «Сирхак», наблюдательность, критический склад ума, справедливость, житейская мудрость, чувство юмора и чувство прекрасного. Во всех случаях Ким Ингём стремится быть точным и объективным, особенно когда речь заходит о японцах, недоброжелательство по отношению к которым усилилось в связи с нашествием Хидэёси в XVI в. Он не заостряет внимания на фактах враждебного отношения местного населения к посольству (например, убийство одного из чиновников посольства) и не восторгается проявлением доброжелательной заинтересованности с его стороны (например, ажиотаж в связи с автографами стихов на ханмуне, сочиненных членами корейского посольства).
Общая установка жанра на точность информации о лично увиденном в художественном плане вела к реалистическому изображению. Одним из примеров может служить фрагмент описания приема посольства наследником престола:
Место, где сидел Канхаку,
Было далеко от меня и плохо освещено.
Поэтому лица не разглядел.
Но видел, что тот был в белом.
Где сидели вассалы?
Кто рядом, кто поодаль.
Напряг зрение, — вгляделся —
Лицо маленькое, подбородок острый;
Загораясь, в движениях делается резковат.
И, мотая головой,
Заглядывает в складную книжку.
Поминутно что-то записывает.
Выглядит как-то несерьезно.
Поэт вглядывается в человека, которого видит впервые. Он отмечает характерные штрихи внешности, манеру держаться японского правителя. Несколькими строчками в поэме создается облик несолидного, суетливого человека, которому как правителю явно не хватает степенности, основательности, умения держаться во время ответственной церемонии.
Столь же незаурядное явление среди кихэн каса, как и «Путешествие в Японию», представляет собой поэма «Пхёхэ га» («Скитания по морю»). Ее автор, чиновник Ли Баник, в отличие от Ким Ингёма, для которого путешествие в Японию было служебной обязанностью, побывал в иных странах волею случая. В 1796 г. он отправился в Сеул с острова Чеджудо на небольшом судне, но был застигнут бурей и оказался на Пескадорских островах. Отсюда через Тайвань он добрался со своими спутниками до континента, пересек Китай и уже из Пекина отправился на родину. «Скитания по морю» посвящены описанию этого удивительного путешествия.
Наиболее ценна в художественном отношении первая половина поэмы. С большой экспрессией передает поэт внезапную перемену, происшедшую в природе (картина безмятежного моря, расцвеченного красками заката, меняется на глазах: огромные волны подхватывают судно, которое кажется крохотным листочком на их фоне, и уносят во мрак) и ужас, охвативший людей, только что умиротворенно любовавшихся сказочной красотой заката. Оцепенение сменяется острой тоской по дому и родным, с которыми, скорее всего, оказавшиеся в беде люди больше не увидятся. Буре не видно конца, идут дни, и к страху присоединяются голод и жажда. Одно из самых выразительных мест поэмы отрывок, в котором описана попытка измученных людей напиться дождевой воды и утолить голод живой рыбой:
Должно быть, небеса к нам снизошли —
И ливень ниспослали благодатный.
Тогда, руками мачту обхватив,
Мы ртом ловили капли дождевые.
Мучительную жажду утолили,
Но холодом сковало нам гортань...
Когда светлело — день мы узнавали,
Когда темнело — узнавали ночь.
И вот на горизонте перед нами
Три острова высоких показались.
Япония! — Мы догадались сразу
И стали поднимать поникший парус.
Но тут опять переменился ветер —
И острова исчезли вдалеке.
А волны снова уносили нас,
И мы, как милости, просили смерти.
Вдруг слышим, как, по палубе ударив,
Забилось что-то — страх нас охватил!
Взглянули — рыбина размером в чхок,
Вся черная, по мокрым доскам скачет!
Живую плоть на части разорвав,
На восьмерых мы рыбу разделили...
(Перевод А. Жовтиса)
В «Скитаниях по морю» горстку людей, на две недели попавших во власть океана, выбрасывает, что называется, на край земли. Но этот «край», как оказалось, находится в пределах дальневосточной ойкумены, т. е. сферы действия китайской письменности, где тебя все равно поймут, если «спросить кистью»:
Душа, живая едва, вот-вот отлетит,
А по дому тоска все нестерпимей.
Глотая слезы, смотрим в окно.
На огромном казенном доме — вывеска.
Надпись — в золоте, но название
Издали не разобрать.
Спрашиваем кистью. Оказалось — управа области Пэнху...
Казалось бы, кихэн каса являются естественным продолжением пейзажных каса, в которых рисуется жизнь отшельника на лоне природы. Просто человек путешествует дальше обычного, за моря и границы. Однако в основе пейзажных каса лежало даосско-буддийское представление о мироздании: природа олицетворяла грандиозный и вечный космос, частицей которого мыслился человек, и все измерялось масштабами вечности и бесконечности. Кихэн каса — это выход в практический мир, и появление их стало возможно с утверждением познавательного подхода к миру, с нарушением установившегося даосско-буддийского к нему отношения. Путешествует человек с практической целью и, движимый любознательностью, добросовестно фиксирует то, что видит.