История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
Мощный стимул для своего развития получили в Гондаре также церковная поэзия и словесность, и гондарский диалект долгое время считался самым изысканным диалектом амхарского языка. Под церковным покровом в поэзии на древнем языке геэзе зарождаются начатки такого жанра, как фаблио, где за типичной традиционной формой скрывалось иногда неожиданно пикантное содержание, вполне светское и далеко не благочестивое. Так городская жизнь оказывала свое влияние и на литературный процесс. Однако гондарский вклад в развитие эфиопской литературы не ограничивается созданием новых литературных произведений и новых литературных жанров. Одновременно в многочисленных гондарских обитателях тщательно собирались и переписывались все те памятники эфиопского литературного наследия, которые уцелели и пережили бурные события XVI—XVII вв. — и погром, учиненный мусульманскими воинами Граня, и опустошительное
В Гондаре, кроме Библии и богослужебных книг, переписывались и такие апокрифы, как «Книга Юбилеев», «Вознесение Исайи» и «Книга Еноха». О существовании этих считавшихся утерянными апокрифов сообщил шотландский путешественник Джеймс Брюс, который познакомился с ними именно в Гондаре, где он жил с 1769 г. по 1773 г. Наряду с другими апокрифами, почитавшимися и сохранявшимися гондарским духовенством, такими, как «Житие Адама», «Мудрость Сивиллы», особенной любовью в Гондаре пользовалась «Книга Климента», восходящая к «Откровениям Петра», поскольку в ней излагалось пророчество о грядущей и окончательной победе христианства над исламом — этим давним и грозным противником христианской Эфиопии. Широким распространением пользовались христианские романы — «Роман об Александре», имевший собственную эфиопскую версию, и «Повесть о Варлааме и Иоасафе».
Многочисленные храмы и монастыри, построенные в Гондаре и возводящие себя по «родословию духовному» к древним и знаменитым эфиопским и даже египетским обителям, необходимо должны были озаботиться и перепиской для себя житий своих основателей и прославленных подвижников. Близость озера Тана со своим древним монашеством, мужественно боровшимся против принявшего католичество царя Сисинния и, наконец, победившим в 1632 г., также способствовала почитанию памяти и переписыванию житий эфиопских поборников национальной веры. Сосредоточение в столице множества храмов выделило эфиопских книжников в сословие, весьма заметное в повседневной столичной жизни. Это значительно упростило и ускорило обмен как книгами для переписывания, так и знаниями — обмен, ранее требовавший длительных и не всегда безопасных путешествий от монастыря к монастырю. Результатом всего этого и явился культурный расцвет Гондара, нередко называемый «гондарским ренессансом».
Для литературного творчества этого периода характерно стремление свести воедино и упорядочить многочисленные сборники чудес Иисуса Христа, девы Марии, архангела Михаила, а также таких популярных в Эфиопии святых, как Василид, Мина и Георгий-победоносец. За несколько веков своего бытования эти сборники, часто читаемые с церковного амвона и любимые народом за свою занимательность, разрослись необычайно, получили множество версий и редакций и обогатились виршами, сочинявшимися в честь этих святых многими поколениями эфиопских книжников. Одновременно в Гондаре был пересмотрен, расширен и упорядочен синаксарь эфиопской церкви, где также после краткого жития каждого святого помещался и краткий стих в его честь.
Однако при таком усиленном внимании к церковной литературе, тщательном подборе и переписывании ее произведений, самостоятельное житийное творчество в XVIII в. обнаруживает явный упадок по сравнению с предыдущим столетием. Одной из причин этого был давно назревавший церковный раскол по вопросу о естествах Христовых; христологический спор в XVIII в. вылился в ожесточенную борьбу между сторонниками двух учений: о «помазании» и о «соединении». В том, что сугубо церковный вопрос обернулся затяжной политической борьбой, часто видят эфиопскую реакцию на католическую пропаганду, однако главная причина скорее в центробежной природе эфиопского феодализма. Отстраивая и украшая свою столицу, гондарские цари теряли контроль над отдаленными областями. Именно в это время появляется пословица «не в Гондаре царь, а местный володарь». Церковный раскол, носивший отчетливо политический характер, стал грозным признаком усиления центробежных тенденций в эфиопском государстве.
Обстановка церковного раскола, когда часто собираемые соборы для разрешения спора о «соединении» и «помазании» обычно кончались взаимными анафемами и обострением борьбы, не способствовала созданию новых житийных памятников. Единственное известное нам агиографическое произведение XVIII в. — «Житие св. Зара-Бурука», написанное в 1710—1711 гг., составлено крайне беспорядочно. Оно представляет собою не столько житие, сколько сборник чудес Зара-Бурука, и имеет ограниченный литературный интерес. Как писал Б. А. Тураев, «этот наиболее поздний агиологический текст указывает на существование литературных традиций в XVIII в., хотя и обнаруживает в значительной степени падение агиографического искусства. Сообщая нам интересные сведения о бурном периоде монашеских распрей, он указывает, до какой напряженности дошли представители христологических толков, рассказывая о своем герое невероятные чудеса и ставя его выше древних мучеников».
Зато второй из двух традиционных жанров эфиопской средневековой литературы — историография — переживает в столичном городе Гондаре пору пышного расцвета и приобретает значение ведущего жанра эфиопской литературы. К началу XVIII в. придворная историография уже прошла более чем четырехвековой путь развития, в ходе которого она подверглась весьма серьезным изменениям. Исследователи часто объединяют все эфиопские произведения официальной историографии под общим названием «царских хроник», однако по своим жанровым особенностям они далеки от однородности и до XVIII в. по сути даже не были похожи на хроники. В XVIII в. положение меняется. Гондарские книжники и придворное духовенство, из среды которого цари выбирали себе историографов, проявляют в своих трудах гораздо больший интерес к документальной, исторической стороне описываемых событий, нежели их предшественники. Эта тенденция, а также отчетливое стремление гондарских книжников к упорядочению эфиопского литературного наследия, придает сочинениям гондарских придворных историографов строгую, почти летописную форму повествования. Подробность в деталях, последовательность и четкий хронологический принцип изложения уже вполне позволяют считать историографические произведения гондарского периода царскими хрониками.
Столь заметное развитие историографического жанра на общем сравнительно неподвижном литературном фоне представляет собою закономерное явление, которое применительно к русской литературе отметил Д. С. Лихачев: «Литература мало меняется в тех своих частях, которые связаны с теологией, и сильно меняется в исторических частях. Отсюда особое значение в истории литературы исторических жанров Средневековья, их ведущее положение, их влияние на остальные области литературы... Несомненно, что богословская мысль и религиозные представления доминировали в литературе, но формирующее значение имели исторические и публицистические стороны литературы — ее «национальная часть»».
К началу XVIII в. официальная историография гондарских царей, помимо богатой общеэфиопской, имела и вполне устоявшуюся региональную традицию. Известна хроника Иоанна I (1667—1672), написанная, по всей видимости, его придворным историографом Хаварья Крестосом. Впоследствии он же начал писать и хронику его сына, Иясу I (1682—1706), но не окончил ее, погибнув в бою (1700 г.). Хроника эта была продолжена его преемником За-Вальдом. Последний довел это сочинение вплоть до 1704 г., когда царь, задумав предпринять весьма опасный и трудный поход, решил сократить до минимума свой обоз и отослал в столицу большую часть придворных, в том числе и своего историографа За-Вальда. Однако один из младших писцов — Синода — не захотел возвращаться и вызвался сопровождать царя, «чтобы увидеть завершение этого предприятия и идти, куда и он, на жизнь или на смерть». Так Синода взял на себя обязанность царского историографа и, действительно, подробно описал события царского похода вплоть до триумфального возвращения царя в Гондар летом 1704 г. и столичных торжеств по этому поводу. На этом хроника Иясу I обрывается, ничего не сообщая о последних двух с половиною годах его жизни. Последнее, впрочем, объясняется обстоятельствами трагической кончины этого царя (он был заключен в монастырь и убит по приказу своего сына Такла Хайманота).
Первые два десятилетия XVIII в. ознаменовались усилением сепаратизма и церковного раскола; после смерти Иясу I на престоле сменились четыре царя, возведенные и низложенные враждебными друг другу придворными группировками.
Власть гондарских царей фактически не простиралась в этот период далее пределов столичной области, и они даже не могли озаботиться составлением своих хроник. Авторитет царской власти был восстановлен, когда на престол вступил третий сын Иясу I — Бакаффа (1721—1730). При его дворе были возрождены и укреплены порядки и обычаи гондарских царей, в том числе и традиция придворной историографии. Она была продолжена тем же Синодой, который описал поход 1704 г. Иясу I.