История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
В творчестве тибетских писателей XVIII—XIX вв., создавших литературу религиозно-дидактическую, пока не найдено продолжения поэтической традиции Цанджан-джамцо. Можно лишь предположить, что когда-нибудь будут обнаружены и другие свидетельства существования и развития лирической поэзии в Тибете.
*Глава шестая*
МОНГОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
В XVIII в. монгольские литераторы в основном продолжали и развивали традиции, сложившиеся в период конца XVI—XVII вв. По-прежнему, наибольшее внимание уделялось переводу и изданию сочинений буддийского содержания.
Активная и долговременная деятельность монголов по распространению буддийской литературы, возобновленная
К началу XVIII в. уже завершились неудачные попытки возрождения единой Монголии, и вся страна, за исключением западных монголов (ойратов), попала под власть маньчжурских правителей Китая. Маньчжуры быстро оценили значение буддизма в деле покорения монголов, и, благодаря поддержке маньчжурских императоров, буддийская церковь в Монголии довольно скоро превратилась в богатейшего владетеля и могущественную силу, распространившую свое влияние уже не только на южных, но и на северных монголов. В то же время быстро росло и число образованного монгольского чиновничества, призванного проводить политику цинского Китая в Монголии. Все это, разумеется, не могло не отразиться на характере развития монгольской литературы.
В XVIII в. летописание стало все заметнее отходить от первоначальной историко-литературной традиции, характерной для летописей XIII в. и возобновленной монгольскими историографами XVII в. Ее место прочно занимает новая феодально-буддийская историография, летописи монгольских авторов XVIII в. приобретают по существу историко-генеалогический характер, по образцу тибетских исторических трактатов.
На протяжении XVIII столетия появилось несколько подобных сочинений, таких, например, как «Золотое колесо с тысячью спиц» («Алтан хурдун минган хэгэсуту»), написанное в 1739 г. ламой Дхармой, «Течение Ганга» («Гангайин урусхал»), составленное в 1725 г. ламой Гомбоджабом, «Золотой свод» («Алтан тобчи») ламы Мэргэн Даянчи Гэгэна (1765) и ряд других. Они составлены по одной и той же схеме. Начинается летописание со времени образования Вселенной и появления жизни на земле. Затем следует история первых царей Индии и распространения там буддизма. После этого повествуется о тибетских царях и о победах буддизма в Тибете и только потом уже описывается (довольно кратко) история монгольских ханов.
Единственным произведением XVIII в., сохранившим верность старым историко-литературным традициям монгольского летописания, можно признать летопись «Хрустальные чётки» («Болор эрихэ»), созданную южномонгольским дворянином (тайджи) Рашипунцугом в 1774—1775 г., в которую широко включены такие эпические сказания монголов, как «Плач Тогон-Тэмура», «Повесть о мудрой беседе мальчика-сироты с девятью орлюками», «Поучения Чингисхана», «Повествование о хвалебных речах Чингиса и девяти орлюков».
Кроме общемонгольских историографий, создавались в эту пору и генеалогии отдельных аристократических родов. Так, в 1732—1735 гг. харачинцем Ломи была написана «История монгольского рода Борджигин», из которого происходил сам Чингисхан и многие последующие правители Монголии, в том числе и харачинские князья, к каковым принадлежал автор труда. Полный свод родословных и биографий халхаских и туркестанских феодалов, озаглавленный«Послужной список» («Илэдхэл шастир»), был составлен в 1779 г. и впервые опубликован ксилографическим способом в Пекине в 1795 г.
Кроме ксилографов, ориентированных прежде всего на удовлетворение нужд буддийских монастырей в обрядовой и догматической литературе, в XVIII в. у монголов широко бытовала рукописная традиция, в которой фиксировались подлинно литературные произведения и в том числе образцы собственно монгольской художественной словесности. Продолжала распространяться в многочисленных рукописях монгольская редакция сказания о Гэсэре, напечатанная в Пекине (1716). Это был единственный случай за весь более чем 250-летний период существования пекинского ксилографирования на монгольском языке, когда произведение монгольского народного творчества попало в поле зрения издателей. В рукописном виде бытовала и «Повесть о Хан-Харангуе». Оба эти книжно-эпических памятника насыщены описаниями борьбы богатырей со злом, персонифицированным в мифических чудовищах — мангусах, драконах, демонических правителях враждебных государств и т. п.
Совершенно иную картину находим в другом эпическом произведении монголов — «Повести о Бубэй-баторе» (или «Повести о Хувнагборале»). Это сказание, зародившееся в устной традиции и получившее литературное оформление в XVIII в., отражает драматические события халхаско-ойратских войн. В нем совсем почти отсутствуют какие-либо сверхъестественные силы, с которыми бы пришлось сталкиваться герою. Все события разворачиваются в земном мире, и подвиги героя как бы не выходят за рамки естественных, хотя, разумеется, и вполне богатырских подвигов.
В начале сказания повествуется о пленении девицы Соднам жестоким ойратским Ядаг-нойоном. К этому же нойону (князю) попадает в плен и халхаский Бубэй-батор. Пленники полюбили друг друга, у них рождается сын Хувнагборал, который по существу и является главным героем сказания. Он бежит вместе с матерью от Ядаг-нойона и возвращается в Халху. Собрав войско, Хувнагборал нападает на ойратов и побеждает их, проявив при этом небывалые отвагу и силу.
В «Повести о Бубэй-баторе» включено много стихов. Главным образом это монологи главных героев. Так, например, вознамерившись бежать от Ядаг-нойона, герой опаивает его и, уже сев на коня, произносит с издевкой:
Сын человека знает свою родину.
Сын лошади знает свою пыль.
Халхасы возвращаются домой,
А олёты остаются.
У олётов, побежденных черным пойлом
И повесивших свои темные головы,
Станет ли сил сопротивляться?
Когда молодец садится
На быстрого, как ветер, коня
И прицеливается, приложив к [натянутой] тетиве
стрелу с луноподобным наконечником,
Вы, злонамеренные олёты,
Так и останетесь, не пытаясь сопротивляться?
(Перевод Д. Ёндона и А. Сазыкина)
Помимо крупных эпических сказаний в рукописях распространялись и такие несомненно любимые монголами произведения народного творчества, как сургал (поучение) «Ключ разума» («Оюун тульхуур») и сказания о Чингисхане и его богатырях («Повесть о двух скакунах Чингиса», «Поучения Чингиса своим сыновьям и младшим братьям», «Повесть о мальчике-сироте, едущем на черном неоседланном быке»).
За рамками ксилографирования остались и весьма почитаемые монголами пословицы, изречения, народная обрядовая поэзия. Конечно, никогда не печатались и образцы монгольской, так называемой «шаманской» лирики. Следует отметить, что определение «шаманский» в достаточной мере условно, поскольку в таких рукописях нашли отражение не только шаманские, но и более ранние формы религиозных представлений монгольских народов. К тому же и сама шаманская поэзия, издавна существовавшая исключительно в устной традиции, выступает в них не в чистом виде. Такие тексты стали фиксироваться на письме не ранее конца XVII — начала XVIII в., т. е. в период окончательного утверждения в Монголии ламаизма и полного подавления шаманства как религиозного института. Поэтому шаманские тексты записывались уже в существенно переработанном виде, будучи приспособленными к задачам и положениям буддизма, адаптировавшего многое из народных верований монголов и создавшего единый буддийско-шаманский культ и ритуал. Со временем шаманские предания о происхождении того или иного божества, того или иного ритуала забывались и подменялись буддийскими легендами, как, например, это произошло с земным божеством Цаган убугуном (Белым старцем) и культом «обо» (груда камней, водружаемая на вершинах гор и на перевалах в честь духов-хозяев данной местности).