История вторая: Самый маленький офицер
Шрифт:
И среди них — «Скальцкий Артём».
Правда, о нём Сиф спросил только в самом конце, когда позади остался и дождь, и трамвай, и небо на непросохшем асфальте, а в глаза били солнечные блики — повсюду, с мокрых окон и из луж, в брызгах от проезжающих машин и на раскинувшейся над городом радуге. Когда позади осталась умытая дождём зелень двора перед гостиницей и неулыбчивые мужчины на входе, под чьими пиджаками намётанный взгляд маленького офицера различал кобуру пистолета.
Сиф спросил об Артёме уже заходя в лифт, надеясь, что Карин ни о чём не догадается. В конце концов, что такого в этом вопросе?
— Тиль… а кто такой Артём Скальцкий?
Тиль вздрогнул, поперхнувшись воздухом. Поглядел на Сифа, потом мельком на Карина, подпирающего стенку лифта, потом пробормотал:
— Да глупый вопрос же… Кап это.
Сиф помедлил, потом сделал вывод:
— Да. Глупость спросил.
И больше пояснять ничего не стал — поднимался на третий этаж лифт недолго.
У дверей номера уже стоял Заболотин, скрестив руки на груди. Оглядел всех: укоризненно покачал головой, увидев, что Сиф весь мокрый, скользнул придирчивым взглядом по Тилю, потом кивнул Карину. Сержант столь же безмолвно кивнул в ответ и шагнул назад, в уже закрывающиеся двери лифта. Словно и не было его. Заболотин отстранился от стены, которую подпирал, и поинтересовался:
— Когда хвост заметили?
— В детдоме.
— Ясно, — доволен ли остался полковник, сказать было сложно. Может, по его мнению, Сиф должен был заметить «хвост» ещё на выходе из гостиницы. А может — не заметить вообще. Юный фельдфебель и не стал уточнять — пробормотал, что хочет поскорее переодеться в сухое, и проскользнул мимо командира в номер.
— Я чай поставил! — крикнул ему вдогонку Заболотин, и в голосе смешались скупое недовольство Сифовой безголовостью — отправиться под дождь в одной футболке! — и забота. — Выпей обязательно!
— Хорошо! — донеслось из комнаты.
Тиль медлил на пороге, пока полковник не повернулся к нему.
— Ну, а ты чего? Заходи. Есть во что переодеться?
Тиль неуверенно покачал головой.
— На-авкина бабушка, — пробормотал Заболотин, потом дёрнул головой, мол, заходи, вошёл следом и бросил неохотно: — Мою рубашку возьми, домашнюю. Не помню, куда её сунул, спроси у Сифа.
Чуткий Сифов слух уловил особую интонацию и своё имя, и юный ординарец немедленно откликнулся:
— В шкафу лежит! — и громко чихнул.
— Ну вот, — вывел Заболотин, разглядывая кутающегося в плед Сифа, — воспаление лёгких.
— Ничего не воспаление… — проворчал мальчик в кружку с чаем — голос прозвучал глухо и невнятно.
Полковник вздохнул, ничего не отвечая, и пошёл доставать Тилю рубашку — не ходить же художнику насквозь мокрым. Следом, завернувшись в плед, как в римскую тогу, появился на пороге комнаты и Сиф — проследить. Заболотин покосился на его босые ноги — а Сиф, кажется, переодеваться не стал, просто разделся и закутался — и скомандовал негромко:
— Брысь. И с дивана не слезать, пока носки не наденешь.
Босые ноги послушно исчезли вместе с остальным «римлянином».
Выдав рубашку Тилю, Заболотин кивнул, мол, вали к Сифу, а сам вышел на балкон. Уселся в шезлонг, опёрся локтём о колено, опустил на руку подбородок и в задумчивости уставился на умытый дождём город, быстро наполняющийся летней жарой по-новому.
Почему он, Заболотин Георгий Никитович, полковник Лейб-гвардии и прочая, которому думать надо об охране Великого князя, а не об ординарце, — так волнуется за Сифа? Что с маленьким фельдфебелем может случится, когда он просто гуляет по городу, а неподалёку всегда есть кто-нибудь из местной СБ?
… В номер зашла Алёна — ну конечно, как узнала, что друг наконец вернулся, так сразу прибежала.
— Ну и где вы пропадали? — послышался её голос.
— Глупости совершали!
Заболотин невольно прислушался.
— У меня в детдоме были, — пояснил Тиль.
— И чего вы там делали?
— Навещали его знакомых, — скрипнуло кресло. Сиф, видимо, устраивался поудобнее. — Разглядывали фотографии. Потом промокали под дождём, сидели в кафе, а потом ехали на трамвае.
Последнее Заболотин уже знал, а вот о событиях, случившихся в детдоме, Сиф явно что-то не договаривал, по голосу было слышно. Это он только думает, что скрытничать умеет…
Правда, долго размышлять об этом, сидя на балконе и глядя на город, никто полковнику не дал. Обед в таком-то ресторане с теми-то и теми-то, встреча с тем-то — с самим таким-то! — а потом ещё и прогулка по центральному парку с семьёй президента. Великому князю, может, и интересны все эти встречи — хотя сомнительно, наверняка давно уже подобное наскучило… А начальнику охраны — нервотрёпка пополам со скукой. Ничего не происходит, но произойти может что угодно. А уж для его ординарца, с маньчным упорством избегающего попадания «в кадр»…
Вечером полковник задержался в номере князя, а Сиф наконец вернулся к себе. Тиль в полумраке — только настольная лампа горела — пустой комнаты помирал со скуки, изрисовывая абстрактными узорами альбомный лист. Ещё три похожих, на которых не осталось ни сантиметра свободного места, валялись на полу у стола. Сиф аккуратно их перешагнул и наклонился через плечо Тиля, рассматривая покрывающуюся кельтскими «узелками» бумагу, и тяжело вздохнул.
Тиль не ответил — по бумаге без остановки плясал в нервных, чутких пальцах художника карандаш.
— Сдохнуть, — сообщил Сиф, кладя подбородок Тилю на плечо. — У меня ноги отваливаются. Это не парадные ботинки, а пыточное орудие.
— Бывает, — карандаш на мгновенье замер, потом дёрнулся и снова ринулся в беспорядочный на первый взгляд танец. Узор ложился на бумагу без черновиков и набросков, словно настоящая лента завязывалась узлами.
— А ещё спать пора.
— Угу.
Сиф покосился на друга и слегка толкнул его. Карандаш сорвался, перечёркивая узор. Тиль локтём скинул лист бумаги на пол к предыдущим и потянулся за новым, но Сиф перехватил его руку.