История зеркала. Две рукописи и два письма
Шрифт:
– Каждый охраняет свои тайны, – он махнул рукой. – А про Ла Мотта давно подозревали, что в Париже он связан со шпионами мессира Кольбера.
– Но зачем им понадобился Ла Мотта, если есть Дюнуае? – ещё не веря, вопрошал я.
– Чем больше сведений, тем надежнее, сын мой. К тому же, Дюнуае с трудом управлялся с итальянцами, а Ла Мотта знал их лучше.
– А почему он уходил ночью?
– Не мог же он встречаться средь бела дня, как ты себе представляешь? В мастерской, за работой?
– Вечером…
– И вечером могли заметить. Будь ты на его
– А ночная стража? Какая осторожность? Она могла схватить его.
Он усмехнулся.
– Думаю, ему ничего не угрожало. Его встречали в условленном месте и отводили, куда следует. И под их покровительством он возвращался.
– А ключи? Откуда он взял ключи?
По лицу отца Бернара скользнуло недоумение.
– Они у него имелись с самого начала.
– Ключи были только у Антонио, – возразил я.
– Это не так, Ансельми, – вдруг сказал он.
Удивленный и обескураженный, я старался поймать его взгляд.
– Вы… Назвали меня Ансельми, отец Бернар.
Но он ускользнул от меня, как-то смешался, провел по лицу, словно хотел отбросить что-то, мне невидимое. Потом отвернулся и произнес одно короткое слово:
– Прости.
Стараясь убрать неловкость, он продолжал почти невозмутимо:
– Отчего ты решил, что свечи… особенные?
– Я просто подумал, отец Бернар. Раньше, когда собирались в жилище, часто вспоминали о Венеции, и многое услышал из разговоров, я ведь понимаю их язык. Они не очень церемонились с тем, кто, по их мнению, должен исчезнуть с этого света, – печально довершил я.
– Да, я тоже про такое слышал, – он вздохнул. – Когда мне довелось там побывать.
– Вы были в Венеции?
– Нет, Корнелиус, я не заходил так далеко, но я говорю об Италии. Из таких же историй я знаю, как они… хм… – он замялся. – Прибегают к некоторым средствам, чтобы избавиться от соперника или наказать провинившегося. Но они не исключение, думаешь, здесь не поступают также?
– Наверно, – равнодушно согласился я на его предположение, что и у нас кому-то по соседству ничего не стоит замыслить убийство. – Но что же мне теперь делать?
Ответ пришел не сразу, а услышав его, я всполошился.
– Тебе пока не надо возвращаться в жилище.
– Но ведь он ушел! – воскликнул я.
– Ты уверен в этом?
– Да, отец Бернар. Его вещи пропали из комнаты.
– И кто знает – может, на случай твоего возвращения кое-что припрятано. Ты так не думал?
Перед глазами вновь проплыла одинокая свеча, оставленная на столе… Я вздрогнул.
– Или задумает вернуться, – говорил он спокойно, будто не замечая моего испуга. – Встретит там, где ты не ждешь. Неужели не понимаешь: тот, кто допустил такой разговор, уже ни перед чем не остановится.
Каждое произнесенное слово ранило всё больнее, я совсем поник.
– Почему… Как вы думаете, почему он так поступил?
Отец Бернар смотрел пристально, и сострадание виделось в его глазах.
– Ты не ожидал
– Никогда… А вы ожидали?
Тем утром у окна долгие часы я не мог думать ни о чем, кроме: как он смог решиться на такое деяние? Значит ли это, что вознаграждение было столь немалым, и он не устоял, но чем сумели соблазнить его, обнадежить? Обещаниями принять в цех по возвращении в Венецию? И это стоило двух жизней… А может, ему заплатили такими деньгами, от которых отказаться не сумел, слишком хорошо помнил, как страдал в голодное безденежное время там, где убогая нищета соседствует с безудержной роскошью, что делает нищету особенно заметной и унизительной. Возможно, последнее – самое верное. Я сказал о том отцу Бернару, он лишь пожал плечами.
– Твои это рассуждения, Корнелиус, а чего строить догадки впустую? Никогда наверняка не узнаешь, что творится в чужой душе, так уж лучше вернуться к тому, что случилось с нами.
Как в истории с письмом, не стремился он со мной обсуждать, не желал моего любопытства, но я с пониманием принял и решился довериться. Что мне ещё оставалось после смерти Марко?
– И куда же мне деваться, если не возвращаться в мастерскую? – робко спросил с надеждой, что сказанное не обернется против меня.
– Куда деваться? – он сцепил пальцы у подбородка. – Не гнать же тебя на улицу. Оставайся сегодня в больнице, завтра решим.
Через пару дней отец Бернар сказал, что в городе Ансельми так и не нашли. Куда он делся – никто не знал, просто исчез, другим про свой уход не проронил ни слова, ни с кем не прощался. Я же подозревал: он ушел вместе с посланцами, не смог более оставаться, и ему позволили спокойно вернуться, ещё бы – он выполнил своё дело. Пьетро, потрясенный его исчезновением и тем, что, по слухам, за этим крылось, слег, и в мастерской сильно о том беспокоились.
Все новости, которые выкладывал отец Бернар, непривычно мне было слушать, будто слежу за ними со стороны и к произошедшему не имею никакого отношения.
– Вы говорили им про меня, отец Бернар? Что я у вас остался.
– Нет, сын мой, я не стал этого делать.
Выглядел он сильно озабоченным.
– Я подумал, что большим благом будет молчание, и сам я вправе решать, что есть большее благо. Но Господь указал на моё место, – говорил он неопределенно и словно извиняясь.
– О чем вы, отец Бернар?
– На твоём положении моё молчание сказалось неважно.
– Что? – переспросил я довольно безучастно.
– Теперь они думают, что вы убежали вместе. И ты с ним заодно.
Когда же отец Бернар сказал, что мне будет лучше на какое-то время покинуть Париж, я так возмутился, не хотел даже про то слышать. Нетерпеливо и горячо возражал на все его попытки убедить, так что в конце отец Бернар сам потерял терпение.
– Почему ты так противишься этому? – вскричал он.
И тогда я сказал: из-за Ноэль.