История зеркала. Две рукописи и два письма
Шрифт:
– С тобой всё хорошо, Ноэль? – спросил я, когда, понурив голову, она шла рядом.
– Да, – односложно отвечала она. – Всё хорошо.
– И дома в порядке? – допытывался, видя её отрешенность. – Матушка здорова?
– Да, – повторила она, не глядя.
В какое-то мгновение я не выдержал такого общения.
– Может, ты не хочешь больше разговаривать со мной? – спросил со сквозившим отчаянием. – Не хочешь видеть? Скажи, зачем скрывать.
– Не говори так, – попросила она и впервые за ту встречу посмотрела в мои глаза. Взгляд её был очень нежным и одновременно каким-то исчезающим, – трудно объяснить, как я это увидел, словно весенний
– Ну, а как говорить? – допытывался. – Ты как неживая – что с тобой?
Она помолчала, а потом негромко произнесла:
– Я отвечу тебе, только не сегодня, ладно? Не спрашивай меня сейчас.
– А когда же?
Она опять молчала.
– Через несколько дней…
– Что изменится за несколько дней? – удивился я.
– Ничего не изменится, – лицо её смягчилось. – Но я буду знать наверняка.
И я понял её ответ, всегда понимал, о чем она на самом деле думает, даже несколько слов становились такими простыми и ясными, как если бы она старательно объясняла часами.
Когда-то с надрывом думал: всё-таки он сумел перетянуть её на свою сторону. А становясь взрослее, осознал: никогда она и не была на моей стороне, в смысле, понятном любому мужчине. Такой ответ она могла дать тому, кого считала человеком близким, почти родным, но был тот как младший брат, и всегда она смотрела на меня такими глазами. Её трогательность, нежность, все чувства она обращала ко мне, но так могли бы они распространиться на младшего, хотя достойного заботы и внимания.
От неопытности я тогда мало что разбирал, думал: раз встречается со мной, значит, стремится ко мне. Не подозревал, что не воспринимает она привязанность всерьез и мужчину во мне не видит. Потому и ревность моя показалась ей непонятной, выглядело всё, как младший брат докучает сестре, когда та подросла и другим отдает внимание, он-то привык, что, как в детстве, всё без остатка принадлежит ему.
А в нём сила мужская проступает с каждым днем заметнее и движется к ней. Внимание его, как спасение от опостылевшей жизни – как тут устоять? Чуть больше года минуло с той поры, когда сам находился в похожем томлении, ежечасно мечтая с ним свидеться. Не знаю, вынашивала ли она мысли, что он тот, кто поможет ей начать жить по-новому, но, должно быть, так, какие ещё объяснения… И что я мог противопоставить?
Правда то, что никогда не задумывался, как повернуться к женщине своей мужской стороной, полагал, она и так им явная, раз дана мне природой. И привлечь, убедить не пытался, следовал всему бессильно и послушно. Но в те дни дух мой взбунтовался, смириться с услышанным не пожелал. Злость во мне проснулась, и, хотя ни слова я Ноэль не ответил, с напряжением размышлял: есть ли способ исправить сложившееся. Слова, однажды во сне произнесенные, всплыли в моей голове и неожиданно пролили надежду, а может не поздно, и я в силах изменить? И судьба не откажет мне в последней милости?
Но своим бездействием немногое я накопил, из чего выбирать. Выходом оставались только два пути: разговор с Ноэль или разговор с Ансельми. Оба пути страшили меня, вызывали они во мне тревогу немалую, что к приятностям не приведут. Третьего же не нашлось, если через несколько дней Ноэль собиралась о чем-то известить, я бледнел от мысли, что слова её могут принести.
Всё-таки я решился на разговор с Ансельми. Время подобралось совсем неподходящее,
Комната пуста, в том виде, что его там не было, а вещей в ней находилось достаточно, и беспорядок сразу бросался в глаза. Сундучок, в который он обычно вещи складывал, был выдвинут на самую середину, крышка его откинута. Вещи частью выложены на постель, кое-что брошено на пол, словно он перебирал их в поисках потерянного. Не вполне понимая, что происходит, я зашел, огляделся, и взгляд мой задержался на сундучке, оказавшемся у ног. Был он почти пуст, только на самом дне я рассмотрел что-то аккуратно завернутое.
Наверно, лукавый потянул – не могу сейчас объяснить иначе, как такое случилось, что не мог я отвести глаз, и незатейливый сверток привлек настолько, что, не удержавшись, опустился на пол, вытянул и разворошил его. Из свертка того выпали две свечи. Вроде, самые обычные, каждый из нас покупал такие свечи в лавке поблизости, я держал их, не понимая, чем они смогли вызвать мой интерес, а за ним – и сомнения, но всё же в них было что-то необычное… А необычно то – стремительно пронеслось в голове – что при мне Ансельми никогда не хранил свечи в сундучке, не имел такой привычки – всегда они лежали у его постели. Он не выносил темноты, если не спал, свечи не гасил и старался держать их в любое время под рукой. Машинально я перевел взгляд к его изголовью и увидел несколько свечей, уложенных в ряд… И только те, что в моей руке, были отделены и так тщательно завернуты.
Но я не успел обдумать увиденное: за спиной с силой хлопнула дверь. Быстро оглянувшись, я увидел его позади стоящим. Он сделал шаг и теперь смотрел на меня странно, иного слова не найти, будто я ему незнаком, он впервые меня видит. Но думаю, взглядом я ему ответил не менее диким после того, что увидел, а потом и услышал от него.
– Того, что ты ищешь, давно уже нет, – раздельно произнес он.
– Ты знаешь, что я ищу?
– Догадываюсь.
Я оторопел от неожиданности, и она оказалась не последней.
– Зачем ты отдал зеркало Ноэль? – спросил он, так просто, будто я просидел у него весь вечер, и мы только о ней и говорили.
Я положил сверток на место и поднялся, теперь говорить небрежно свысока стало бы ему затруднительно.
– Значит, это правда? – ответил невпопад, подумав о своих разговорах с Марко.
– Что – правда? – не понял он.
Но я не стал объяснять. К чему слова? Хотя у меня к нему вопросы тоже имелись.
– Зачем ты отвлекал меня своими вымышленными историями о душах зеркал? – начал я.
– Неправда! – вдруг заорал он так, словно я коснулся самой болезненной его частицы. – Я доверил тебе, во что сам верил. И до сих пор верю!
Он весь затрясся.
– Ты ничего не понял из того, что я говорил! Ничего! Ничего!!!
В каком-то неистовом порыве он развернулся и бросился к окну, мне показалось: того и гляди выскочит наружу. Я подался вперед, чтобы удержать, но нет: Ансельми остановился, вцепился в обрамление, до меня долетало его прерывистое дыхание. Я стоял, как речи лишился.