История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4
Шрифт:
— Отнюдь, нет. Пойдем ложиться, иначе Амур вызовет на дуэль Апполона.
— Хорошо! Бери этот карандаш и пиши. Сейчас я Апполон.
Она продиктовала мне следующие четыре стиха:
Je ne me battrai pas. Je te c`ede la place. Si V'enus est ma soeur, commune est notre race. Je sais faire des vers. Un moment est perdu Ne pourra pas d'eplaire `a l’amour convaincu. [19] .Я просил у нее на коленях прощения, увидев, что она сведуща также и в мифологии; но мог ли я предположить столько таланта в венецианке двадцати двух лет, воспитанной в монастыре? Она сказала, что не устанет убеждать меня в том, что заслуживает моего сердца, и спросила, нахожу ли я ее разумным игроком.
19
Я
— До такой степени, что заставляешь дрожать банкера.
— Я не всегда так сильно играю, но, пригласив тебя в долю напополам, я бросила вызов фортуне; почему ты не играл?
— Потому что, проиграв в последнюю неделю года четыре тысячи цехинов, я остался без денег; но завтра я буду играть, и фортуна мне будет благоприятна. Между тем, вот маленькая книжица, что я взял в твоем будуаре. Это позиции Пьетро Аретино. Я хочу в оставшиеся три часа применить некоторые из них.
— Мысль, достойная тебя; но между ними есть неисполнимые, а также скучные.
— Это правда; но четыре очень интересны.
В этих трудах мы провели три часа. Звонок будильника заставил нас окончить праздник. Проводив ее в гондолу, я отправился прилечь, но не мог спать. Я поднялся, чтобы пойти оплатить неотложные долги. Одно из самых больших удовольствий, что может доставить себе расточитель, это оплатить некоторые долги. Золото, что принесла мне М. М., наделило меня счастьем на всю ночь, и я пришел к концу карнавала, выигрывая каждый день.
Три дня спустя после дня Королей, направляясь в казен Мурано, чтобы положить в ларец М. М. десять-двенадцать свертков, я обнаружил в руках консьержки одно из ее писем. Я зашел к Лауре, чтобы получить письмо от К. К. М. М., сообщив мне новости о своем здоровье, счастливые, насколько можно только мечтать, просила меня спросить у мастера, который изготавливал ее медальон, не делал ли он случайно кольцо с изображением Св. Катрины, которое должно также скрывать портрет; она хотела узнать секрет. Она говорила, что у пансионерки, которую она любит, есть такое кольцо, что она была беременна, и что она отрицает, что есть секретный замок для открывания этого кольца. Я отвечал ей, что все сделаю. Но вот, письмо К. К., достаточно приятное по сравнению с затруднением, в которое оно меня ставило. Это письмо К. К. было с очень свежей датой, письмо же М. М. было написано за два до того.
«Ах, как я рада! Ты любишь мою дорогую подругу мать М. М. У нее есть медальон, толстый, как мое кольцо. Она могла получить его только от тебя. Оно должно содержать твой портрет. Я уверена, что художник, который изготовил ее Благовещение, тот же, что сделал мою патронессу; изготовитель должен быть тот же самый. Я уверена, что этот ты сделал ей этот подарок. Довольствуясь тем, что я все знаю, я не хочу рисковать причинить ей обиду, дав ей понять, что я проникла в ее секрет. Но моя дорогая подруга, либо более свободная, либо более любопытная, не пошла по такому пути. Она сказала, что уверена, что моя Св. Катрина служит укрытием для портрета персоны, которая мне его дала. Я ответила ей, что это правда, что мое кольцо получено от моего любовника, но я не знала, что оно может содержать портрет. Она возразила, что если дело обстоит таким образом, и если это меня не огорчит, она попытается открыть мой секретный замок, и что затем она откроет мне также свой. Уверенная, что она не сможет открыть секрет, я дала ей свое кольцо, сказав, что это открытие доставит мне удовольствие. Мать, моя тетя, позвала меня в этот момент, я оставила кольцо в руках подруги, и она вернула его мне после обеда, сказав, что она не смогла ничего открыть, но что она абсолютно уверена, что там должен быть портрет. Она твердо стоит на этом, но заверяю тебя, что в этом деле она не найдет во мне помощницу, потому что, если она тебя увидит, она обо всем догадается, и я буду вынуждена сказать ей, кто ты такой. Мне досадно, что я вынуждена иметь от нее тайну, но я совершенно не сержусь, что она тебя любит, и ты любишь ее, и я так тебе сочувствую в том, что ты находишься в этих жестоких обстоятельствах, когда ты должен пребывать сзади решетки, в то время как я охотно уступила бы тебе свое место. Я мгновенно сотворила бы двух влюбленных. Прощай».
Я ответил ей, что она догадалась, что в медальоне М. М. содержится мой портрет, но рекомендовал ей хранить свой секрет, заверив, что склонность, которую я питаю к ее дорогой подруге, нисколько не влияет на постоянство моего чувства к ней. Поэтому я прибег к уверткам, чтобы подпитывать эту интригу, которая, как я видел однако, должна была прийти к развязке, в условиях близости их дружбы.
Узнав у Лауры, что в такой-то день дается бал в большой приемной, я решил пойти туда, замаскировавшись таким образом, чтобы мои добрые подруги не могли меня узнать. Я был уверен, что увижу их. В Венеции, в пору карнавала, допускается проводить в монастырских обителях это невинное развлечение. Танцуют в приемных, и монахини оказываются внутри своих широких решеток зрительницами прекрасного праздника. В конце дня праздник заканчивается,
Желая быть уверенным, что две подруги меня не узнают, я решил нарядиться в Пьеро. Нет маски лучше для того, кто хочет изменить свою внешность, если он не горбун и не хромой. Широкая одежда Пьеро, его длинные очень обширные рукава, широкие штаны, доходящие до пяток, скрывают все, что есть отличительного в его фигуре, чтобы тот, кто с ним близко знаком, мог бы его узнать. Колпак, покрывающий всю его голову, его уши и шею, скрывает не только его волосы, но и цвет его кожи, и газовая косынка перед глазами его маски, мешает разглядеть, голубые они или черные.
Поев супу, я замаскировался таким образом и, не обращая внимания на холод, поскольку вся одежда состояла из белой марли — невозможно было одеться легче — сел в гондолу, велел доставить себя к пристани и взял там другую гондолу, которая отвезла меня на Мурано. У меня не было пальто, в кармане моих штанов был только платок, ключи от казена и кошелек. Я прошел в приемную, которая была полна, но все расступились перед этой необычной маской, которую в Венеции никто не знал. Я продвигался, шагая как простачок, как того требовал характер маски, и вошел в круг танцующих. Я видел Полишинелей, Скарамушей, Панталоне, Арлекинов. Я видел за решеткой всех монахинь и пансионерок, одних сидящих, других стоящих, и, не останавливая глаз ни на ком, я увидел вдруг М. М. и, с другой стороны, нежную стоящую К. К., наслаждающуюся спектаклем. Я обошел круг, шагая, как будто был пьян, разглядывая с ног до головы каждого, но гораздо более сам подвергаясь разглядыванию и изучению. Все интересовались мной.
Я остановился около хорошенькой Арлекины, грубо взяв ее за руку, чтобы пригласить танцевать со мной менуэт. Все смеялись и освободили нам много места. Арлекина танцевала превосходно, сообразно характеру своей маски, а я — в соответствии с моей; я доставлял компании большое удовольствие, поскольку все время создавал впечатление, что собираюсь падать, но сохраняя при этом равновесие. Сначала пугаясь, все заливались смехом.
После менуэта я станцевал двенадцать фурлан [20] с чрезвычайной энергией. Запыхавшись, я свалился, сделав вид, что заснул, и когда услышали мой храп, все уважили сон Пьеро. Танцевали контрданс, который продолжался час и в который я решил не вмешиваться; но после контрданса возник Арлекин, который с бесцеремонностью, свойственной его характеру, принялся дубасить меня своей колотушкой. Это оружие Арлекина. В качестве Пьеро не имея никакого оружия, я схватил его за пояс и протащил через всю приемную бегом, в то время, как он продолжал колотить меня по заду. Его Арлекина, которая была хорошенькая и танцевала со мной, поспешила на помощь своему другу и стала также меня бить своей колотушкой. Тогда я бросил Арлекина, вырвал у него колотушку, взвалил Арлекину на плечи, побивая ее по заду и бегая со всех ног по приемной, под шум хохота и криков страха, издаваемых малышкой, которая боялась, что я упаду и она продемонстрирует свои ляжки или штаны. Но наглый Полишинель расстроил всю эту комическую битву. Он подскочил сзади и сделал мне такую жестокую подножку, что я свалился. Все его освистали. Я быстро вскочил и, сильно разозлившись, подступил к этому наглецу с борьбой по всем правилам. Он был такого же роста, как я. Поскольку он был неловок и не умел пользоваться ничем, кроме своей силы, я выбил ему землю из-под ног и так удачно управился, что, запутавшись в одежде, он потерял свой горб и свой фальшивый живот. Под звуки аплодисментов и хохота всех монахинь, которые, может быть, никогда не видели такого спектакля, я улучил момент, пересек толпу и спасся.
20
фигуры танца — прим. перев.
Весь в поту, я вскочил в гондолу, закрылся там и сказал закрыть верх, чтобы не простудиться. Начиналась ночь, я должен был быть в казене Мурано только в два часа, и мне не терпелось увидеть удивление М. М., когда она увидит перед собой Пьеро. Я провел эти два часа, играя за всеми столами, теряя, выигрывая и делая разные глупости в полной свободе своего тела и духа, уверенный, что никто меня не знает, наслаждаясь настоящим моментом и не думая о будущем и обо всех тех, кто находит удовольствие, поддерживая свой разум в состоянии его предвидеть.
Но вот часы звонят два часа и извещают меня, что Амур и тонкий ужин ждут меня, чтобы дать мне новых радостей. С карманами, полными серебра, я выхожу из «Ридотто», лечу в Мурано, иду в казен, вхожу в комнату, где, полагаю, вижу М. М., одетую монахиней и стоящую спиной к огню. Я подхожу, чтобы увидеть выражение ее лица при виде сюрприза, и — превращаюсь в камень. Та, что я вижу, — не М. М., а К. К., одетая монашкой; она удивлена больше меня, не говорит ни слова, не двигается. Я бросаюсь в кресло, чтобы выгадать время, побороть мое изумление и восстановить мои мыслительные способности.