История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5
Шрифт:
Проведя час в зале, везде побывав и порадовавшись, что стал ее близким другом, я направился в «Малую Польшу». На это мне потребовалась только четверть часа. Я жил за городом, и в то же время в четверти часа от всего, что мне нужно было в городе. Мой кучер несся как ветер, лошади были то, что называется бешеные, которых можно было не беречь. Эти лошади, отбракованные из королевских конюшен, были замечательны. Когда мне одну загнали, я заменил ее, заплатив две сотни франков. Одно из главных удовольствий в Париже — это быстрая езда.
Договорившись пообедать с Мисс, я спал совсем немного. Я вышел, одевшись наспех, пересек Тюильери, перешел Пон Рояль и предстал перед мадам Кс. К.В., весь покрытый снегом, который падал в этот день хлопьями. Она встретила меня со смехом, говоря, что ее дочь сказала ей, что на балу она меня заставила поволноваться
— Сегодня пятница, — сказала она, — и обед будет постный, но у нас превосходная рыба. А пока идите повидать мою дочь, она еще в кровати.
Та писала, сидя в постели, и, завидев меня, отложила перо в сторону. Она сказала, что находится в постели от лени и чтобы освободиться от обязанностей. Она поела бульону, так как, не любя постное, не хотела вставать к столу. Присутствие сестры ее не смущало, она достала из портфеля письмо в стихах, которое я написал ей, когда ее мать указала мне на дверь своего дома. Она перечла мне его вслух, затем растрогалась и уронила несколько слезинок.
— Это фатальное письмо, — сказала мне она, — которое вы назвали «Феникс», определило мою судьбу, и оно, быть может, станет причиной моей смерти.
Я дал ему название «Феникс», потому что, сожалея о моей грустной судьбе, я в нем предсказывал ей поэтически, что она отдаст свое сердце человеку, своими достоинствами в полном смысле подобному Фениксу. Я воспользовался сотней стихов, чтобы описать его качества, как физические, так и моральные, которые действительно представляли его как совершенное существо, достойное обожания. Это был портрет бога.
— Ну что ж! — продолжала нежная Мисс, — я влюбилась в это воображаемое существо и, будучи уверенной, что оно должно существовать, провела полгода в его поисках повсюду, и остановилась лишь, когда вообразила, что нашла его. Мы полюбили друг друга, я отдала ему свое сердце, и мы не разлучались вплоть до моего отъезда из Венеции, в течение четырех месяцев. Мы оставались в Лондоне до конца года, и вот уже шесть недель, как мы здесь. Я получила от него письмо только один раз, но это не по его вине. Я в затруднении и не могу ни получать от него письма, ни писать ему.
Этот рассказ утвердил меня в моих мыслях. Наши самые решающие жизненные поступки зависят от самых легких причин. В моем послании в стихах содержались лишь блестки поэзии, и существо, которое я нарисовал, было совершенней человека, но она поверила, что такое возможно, и влюбилась в него заранее. Когда она поверила, что нашла его, ей было нетрудно обнаружить в нем все те качества, которых она желала, потому что это она сама его ими наделила. Без моего письма ничего бы этого не произошло. Все взаимосвязано, и мы сами оказываемся авторами явлений, в которых замешаны. Все, что происходит с нами из самого важного в мире, лишь должно с нами произойти. Мы только мыслящие атомы, которые следуют туда, куда несет их ветер.
Нас позвали обедать, и мы последовали к исключительному столу с океанской рыбой, присланной г-ном де ла Попелиньер. М-м Кс. К.В., гречанка, с умом крайне суеверным, должна была быть религиозной. Союз Бога с дьяволом неизбежно возникает в женской голове, пустой, слабой, сладострастной и опасливой. Ее священник сказал ей, что, обратив своего мужа, она получит вечное спасение, потому что Господь в Писании ясно указал, animant pro anima [35] , для всякого, обратившего еретика. Обратив своего мужа, она обрела уверенность, что ей больше ничего не нужно совершать. Она ела, однако, постное по пятницам, но поступала так из собственного интереса. Она любила постное больше, чем скоромное.
35
душа за душу — книга Левит.
После обеда я вернулся к постели Мисс, которая давала мне отпор до девяти часов, все время при этом подчиняясь моим желаниям. Имея все основания полагать, что ее желания не уступают моим, я не хотел отступать.
Не видя Фарсетти, я предположил разрыв, но, — ничего подобного. Она сказала, что ничто не может заставить этого визионера выйти из дома в пятницу.
Он увидел в своем гороскопе, что в этот день он должен быть убит, и, будучи мудрым, решил стать в этот день недоступным. Над ним смеялись, но он не слушал никаких доводов. Вот уже четыре года, как он умер в своей постели в зрелом возрасте семидесяти лет. Можно из этого заключить, что судьба человека зависит от его хорошего поведения, его осмотрительности и от предосторожностей, принимаемых им, чтобы избежать предвидимых им злоключений. Превосходное рассуждение для всех случаев, кроме тех, когда речь идет о злоключениях, предвещаемых гороскопом, воспринимая предсказания так, как хотят того астрологи, потому что, либо предсказанных злоключений можно избежать, и тогда гороскоп становится пустяком, либо они воспринимаются как судьба, и тогда они неизбежны. Шевалье Фарсетти был, стало быть, дурак, если думал, что что-то доказал. Он бы доказал кое-что нескольким недалеким умам, если бы, выходя каждый день, был бы кем-то убит. Пико де ла Мирандола, который понимал кое-что в астрологии, говорил: Astra influunt non cogunt [36] . Я в этом не сомневаюсь.
36
Звезды влияют, но не заставляют (то же Кеплер: Astra inclinant, non n'ecessitant).
Однако, следует ли верить в астрологию, если бы, например, г-н Фарсетти был убит в пятницу? Отнюдь, все же, нет.
Граф д'Эгревиль представил меня графине де Рюмэн, своей сестре, которая, слыша давно разговоры о моем оракуле, хотела со мной познакомиться. Через несколько дней я подружился также и с ее мужем и их юными дочерьми, из которых старшая, по имени Котенфо, стала после женой г-на де Полиньяк. М-м Рюмэн была скорее прекрасна, чем красива. Она внушала к себе любовь нежностью своего характера, своей искренностью, своей преданностью друзьям. Обладая хорошим ростом в пять с половиной футов, она была ходатаем, располагавшим к себе все руководство Парижа. Я познакомился у нее с мадам де Вальбелль, с м-м де Ронсероль, принцессой Гримэ, и другими, которые составляли сливки того, что называют в Париже хорошим обществом. Несмотря на то, что м-м дю Рюмэн не была сведуща в абстрактных науках, она нуждалась в моем оракуле еще больше, чем м-м д'Юрфэ. Она оказалась мне полезна в фатальном происшествии, о котором я рассказываю ниже.
Через день после моего долгого предприятия с Мисс Кс. К.В. мой камердинер сказал мне, что некий молодой человек хочет передать мне письмо лично в руки. Я пригласил его войти и спросил, кто поручил ему передать письмо; он ответил, что я узнаю все, прочитав. Он сказал, что ему приказано ждать ответа. Я вскрыл письмо и прочел следующее:
«В два часа по полуночи мне необходимо спать. То, что мешает природе оказывать мне эту печальную помощь, это груз, отягощающий мне душу; это секрет, от которого я избавлюсь, лишь когда он перестанет быть таковым для вас, в данный момент — моего единственного друга. Я беременна, и мои обстоятельства ввергают меня в отчаяние. Я решилась вам написать, потому что чувствую, что никогда не решусь вам это сказать. Одно слово в ответ».
Любопытство заставило меня написать лишь эти пару слов: «Я приду к вам в одиннадцать часов».
Нет большего несчастья, чем когда несчастный теряет голову. Это доверие, оказываемое в письме, показало мне, что пошатнувшийся рассудок бедной Кс. К.В. нуждается в помощи; и я был очень рад, что она подумала обо мне раньше, чем о ком-то другом, даже если я должен погибнуть вместе с ней. Можно ли думать иначе, когда любишь? Но какая неосторожность — этот поступок! Надо либо говорить лично, либо скрывать. Чувство, которое заставляет несчастного предпочесть письмо слову, может быть только стыдом дурного свойства [37] , который, в сущности, есть не что иное как малодушие. Если бы я не влюблен в Мисс, мне было бы легче отказать ей в помощи письмом, чем устно. Но я был влюблен. Она должна была это учитывать, говорил я себе, и эта уверенность заставляла меня пойти навстречу ее горю. Если я смог бы ей помочь, я был уверен в вознаграждении, а это вознаграждение — что есть единственная цель для любого влюбленного мужчины!
37
malus pudor — дурная стыдливость — Гораций.