История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

Казанова Джакомо

Мать зашла, чтобы пожелать мне доброго пути, и дочь принялась за работу над моим бельем. Я сел писать.

Ближе к вечеру служанка входит со своей сестрой Аннет, которая, поцеловав край своего меццаро [19] , подошла, чтобы поцеловать мне руку, а затем, смеясь, поцеловала сестру. Служанка, отложив в сторону пакет, вышла. Желая рассмотреть лицо Аннет, я спросил свечей. Я увидел девушку, совсем юную, блондинку, подобной которой я еще не видел. Ее волосы, ее брови были еще белее, чем ее кожа, слегка загорелая. Она настолько плохо видела, что казалась почти слепой, но ее голубые глаза были

прекрасны, очень красивого разреза. Если бы эмаль ее зубов не отдавала слегка в желтизну, эту девочку можно было бы считать редкостной красавицей. Бедная девочка не терпела слишком сильного света. Она стояла, как будто радуясь тому, что я ее рассматриваю, и щедро демонстрируя верхнюю половину двух маленьких грудей, сделанных, казалось, из мрамора, и показывающих моему любопытствующему воображению, что на всем ее теле нет ни малейшего загара. Вероника в этом отношении не была столь щедра, видно было, что ее грудь должна быть очень хороша, но платок всегда прикрывал ее, даже когда она пребывала в самом полном неглиже; она посадила сестру рядом с собой и сразу дала ей работу. Поскольку я был огорчен, видя, что она должна при шитье держать ткань в дюйме от своих глаз, я сказал, что, по крайней мере, к ночи она могла бы воздержаться от работы, и она, как бы по принуждению, перестала.

19

генуэзский платок — прим. перев.

Пришел маркиз Гримальди, и ему Аннет, которую он еще не видел, показалась, как и мне, удивительной. Он протянул свою высокую руку на ее красивую маленькую грудь, так, что смиренная Аннет не нашлась что возразить, и высказал ей комплимент.

Девушка, которая тем малым, что позволяет видеть мужчине, вызывает у него любопытство видеть остальное, проходит этим самым три четверти пути для того, чтобы влюбить его в себя, потому что, что есть любовь, если не любопытство? Бьюсь об заклад, что в природе не найти стимула более мощного. Аннет вызвала у меня любопытство.

Г-н Гримальди сказал Веронике, что Розали просила ее оставаться со мной вплоть до момента моего отъезда. Я видел, что Вероника удивлена так же, как и я, этой просьбой. Я сказал маркизу передать Розали, что Вероника предвидела ее желание и поэтому вызвала свою сестру Аннет.

— Две лучше, чем одна, — ответил он.

Мы переходим в другую комнату, где маркиз говорит мне, что Розали довольна и что я должен себя поздравить с тем, что сделал ее счастливой, потому что он уверен, что она ею станет, и единственное, что его огорчает, это то, что многие соображения препятствуют мне с ней увидеться.

— Вы влюблены в нее, — говорю я ему.

— Конечно, и мне жаль, что я стар.

— Это ничего не значит. Она вас нежно полюбит, и если П-и станет ее мужем, она не будет никогда чувствовать к нему ничего, кроме холодной дружбы. Вы напишете мне во Флоренцию, как она его приняла.

— Останьтесь здесь еще на три дня, и вы это узнаете. Вы, полагаю, не имеете никаких срочных дел, оставайтесь здесь; эти две девочки вас развлекут.

— Именно потому, что я предвижу, что они могут меня развлечь, я и хочу уехать завтра. Вероника меня пугает.

— Я не считаю вас мужчиной, которого можно напугать.

— Боюсь, она остановила на мне свой зловещий выбор, потому что, полагаю, она пробует на мне парад своих приемов. Я могу любить только Розали.

— Кстати, вот письмо, что она вам написала.

Я распечатываю письмо и отхожу к окну его прочесть. Вот что она пишет:

«Дорогой друг. Ты оставил меня на руках у нежного отца, который не допусти меня ни о чем заботиться, вплоть до момента, когда у меня не буде уже

никаких сомнений о моем положении. Я буду писать тебе по адресу, который ты мне назовешь. Если Вероника тебе нравится, я буду неправа, если буду ревновать в такой момент. Я думаю, что она не сможет перед тобой устоять, и что она развеет твою грусть, которая меня действительно огорчает. Напиши мне что-нибудь перед твоим отъездом».

Я захотел, чтобы маркиз его прочел, и я увидел, что он растроган.

— Да, — сказал он, — она найдет во мне заботливого отца, и если она окажется вынуждена выйти замуж за моего крестника, и он не будет с ней хорошо обращаться, она не надолго останется с ним. Она будет счастлива также и после моей смерти. Но слушайте, что она говорит вам по поводу Вероники? Я не считаю ее весталкой, хотя и не знаю на ее счет никаких историй.

Я заказал четыре куверта; Аннета заняла место за столом, не заставив себя упрашивать. Увидев Ледюка, я сказал ему, что если он болен, он может идти лечь.

— Я хорошо себя чувствую.

— Тем не менее. Идите. Вы послужите мне за столом в Ливорно.

Я увидел, что Вероника удовлетворена этой экзекуцией. Я решился повести против нее любовное наступление с развернутыми знаменами, делая ей за столом многозначительные намеки, в то время как маркиз любезничает с Аннет. Поведя разговор о моем путешествии, я спросил у него, могу ли я взять завтра фелуку на Леричи.

— На любое время, с каким хотите количеством гребцов; Но я надеюсь, что вы отложите отъезд на три-четыре дня.

— Нет, потому что эта отсрочка может мне дорого обойтись.

Покосившись на Веронику, я заметил, что она усмехается. Поднявшись из-за стола и предоставив мне отечески наставлять Аннет, маркиз поговорил четверть часа с Вероникой, затем подошел ко мне и сказал, что его подстрекают упросить меня остаться еще на три дня, или, по крайней мере, на завтрашний ужин.

— В добрый час. Мы поговорим о трех днях завтра за ужином.

Маркиз воскликнул «Ура!», а Вероника дала понять, что тронута моей уступчивостью. После ухода маркиза я спросил у нее, могу ли я отправить Коста спать. Она ответила, что в компании сестры никто не сможет предположить чего-то дурного. Она начала причесывать меня на ночь, в то время, как Аннет пошла в свою комнату приводить в порядок свои мелкие дела. Она ничего не отвечала мне на мои любовные намеки. Когда я собрался ложиться спать, она пожелала мне доброй ночи; я хотел ее поцеловать, но ее сопротивление меня застало врасплох. Я сказал ей, что нам надо поговорить, и в ожидании ответа пригласил присесть рядом с собой.

— Почему вы отвергли это маленькое удовольствие, которое, в конце концов, всего лишь простой знак дружбы?

— Потому что невозможно, чтобы мы, такие, как мы есть, оставались простыми друзьями, — и мы не можем быть любовниками.

— Почему мы не можем быть любовниками, будучи людьми свободными?

— Я не свободна от предрассудков, и вы не подаете к этому никакого повода.

— Я полагал, что вы выше этого…

— Какое жалкое превосходство, которое, по сути, есть издевательство над самим собой! Что будет со мной, если я позволю себе следовать чувствам, которые вы мне внушаете?

— Я этого и жду, дорогая Вероника. Нет, Чувства, которые я вам внушаю, это не любовь. Они совпадают с моими. Любовь сметает чувства, которые ей ставят помехи.

— Уверяю, что вы еще не свели меня с ума; но я знаю, что когда вы уедете, я буду некоторое время грустить.

— Если это правда, в этом нет моей вины; но скажите же мне, что я могу сделать, чтобы вы были счастливы во время моего короткого пребывания здесь.

— Ничего, потому что мы ни в чем не можем быть уверены, находясь наедине друг с другом.