История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8
Шрифт:
— Это правда, но это удивительно.
— Я делал этот опыт тысячу раз. Когда я выиграл пароли на десяти цехинах, я вытянул три пальца, и я уверен, что взял тридцать цехинов. Спорю, что дал каждой по тридцать восемь-сорок цехинов.
— По сорок, но это удивительно. Мы запомним этот маскарад.
— Можно держать пари, — сказал маркиз, — что никто нас не повторит.
— Но сами мы, — говорит кузина, — не посмеем прийти сюда другой раз.
Мы снова надели свои маски, и я вышел впереди остальных. Проделав разные дерзости Арлекинам и Арлекино, я увидел Терезу в домино и самым небрежным образом пригласил ее на контрданс.
— Вы тот Пьеро, — сказала мне она, —
Я подтвердил это пантомимой. Я танцевал как черт; каждый раз ожидали, что я вот-вот упаду, и каждый раз я поднимался.
Контрданс кончился, я отвел ее в ее ложу, где Греппи оставался один, и она пригласила меня войти. Они были удивлены, когда я снял свою маску, потому что думали, что я вместе с нищими. Я отдал г-ну Греппи вексель на предъявителя, на который он дал мне квитанцию, и я снова спустился, без маски на лице, что сбило с толку всех любопытных, которые принимали за меня маркиза Ф.
К концу я вышел, взяв портшез до площади Гордус, там, пройдя дом, я взял другой, который отнес меня к пирожнику, где я нашел Зенобию в постели, которая сказала мне, что была уверена, что я приду раньше остальных. Это было в первый раз, когда я по настоящему сжал ее в своих объятиях. Я оставался в таком положении, когда топот копыт четверки лошадей известил меня, что прибыли мои нищие. Зенобия оделась быстренько, как молния. Маркиз и лейтенант пришли переодеться, и, сказав трем нищенкам, что я могу остаться, так как они могут не снимать рубашки и чулки, я не вызвал никаких затруднений. Я ограничил мои взгляды м-лью К., красотами которой я любовался, и которая сочла себя обязанной не быть скупой. Зенобия оставила ее, расчесав волосы, чтобы пойти причесывать остальных, и она позволила мне ей помогать надеть платье, допуская, чтобы мои глаза любовались большой дырой спереди на ее рубашке, через которую виднелась ее грудь.
— Что вы будете делать с этой рубашкой, мадемуазель?
— Это ребячество, но мы решили сохранить все на память о произошедшем. Вы поручите моему брату, чтобы он принес все, что мы здесь оставим. Мы пойдем спать. Вы придете к нам сегодня вечером?
— По-умному, я должен был бы избегать вашего присутствия.
— И еще более по-умному, я не должна была бы подстрекать вас приходить.
— Какой ответ! Вы, разумеется, меня увидите. Посмею ли я просить у вас поцелуй?
— Два поцелуя.
Ее брат и маркиз вышли. Два портшеза, что я заказал, отнесли кузин к ним домой, и два других, заказанных мной попозже, отправились с лейтенантом и его любовницей, и маркиз, оставшись наедине со мной, сказал самым вежливым образом, что хотел бы оплатить половину того, что мне стоил маскарад.
— Я понимаю, что вам хочется меня обидеть.
— Это не входит в мои намерения, и я не настаиваю; но вы понимаете, что это я должен обидеться.
— Нет, так как я рассчитываю на ваш ум. Вы видите, что деньги для меня ничего не стоят. Даю вам слово чести, что позволю вам платить за меня во всех развлекательных мероприятиях, на которых окажусь вместе с вами во все оставшееся время карнавала. Мы будем здесь ужинать когда вам захочется: это — у меня. Вы приведете компанию, и я дам вам оплатить меню.
— Очень хорошо. Это мне нравится. Будем добрыми друзьями, и я оставляю вас с этой очаровательной горничной, которая, не понимаю как, оказалась неизвестна никому в Милане, за исключением вас.
— Это буржуазка, которая умеет хранить секрет. Я говорю правду, мадам?
— Я лучше умру, чем скажу кому-нибудь, что месье — это маркиз Ф.
— Очень хорошо. Не забывайте же никогда о вашем слове. Вот вам маленький сувенир.
Он дал
— Ох! Я не болтлив. Я никому не скажу, что застал вас за чтением молитвенника.
— Именно. И моя репутация погибла, если узнают, что я богомолка.
— Говорят ли о маскараде? Говорят ли, кто были маски?
— Только об этом и говорят; и сочувствуют нам, что мы не были на балу. Не надеются узнать, кто были маски, так как говорят, что незнакомая карета с четверкой лошадей, которая неслась как ветер, увезла их до первого поста, откуда они уехали, бог знает какой дорогой. Говорят, что мои волосы были искусственные, и теперь мне хочется это опровергнуть; и говорят также, что вы должны их знать, потому что иначе вы не дали бы им по горсти цехинов. Правда то, что мы получили большое удовольствие. Если вы исполняете так же хорошо все поручения, за которые беретесь, вы — уникальный человек.
— Но это только от вас я мог принять подобное поручение.
— Сегодня от меня, а завтра — от другой.
— Да, я это вижу. Я должен представляться вам человеком непостоянным; но клянусь, что если вы сочтете меня достойным вашего сердца, ваш образ в моем сердце не сотрется.
— Я уверена, что вы говорили это тысяче девушек, и вы пренебрегали ими после того, как они находили вас достойным своего сердца.
— Ах! Пожалуйста! Не употребляйте слова «пренебрегали», потому что вы полагаете во мне монстра. Красота меня соблазняет, я мечтаю ею насладиться, но в действительности я ею пренебрегаю, если это не любовь, которая одна доставляет мне наслаждение. Так что вы видите, что невозможно, чтобы я пренебрег красотой, которая дается мне только через любовь; я должен начать с того, чтобы пренебречь самим собой. Вы прекрасны, и я вас обожаю, но вы глубоко ошибаетесь, если полагаете, что я мог бы удовлетвориться обладанием вами только за счет вашей любезности.
— Вы хотите моего сердца.
— Точно. Это моя единственная цель.
— Чтобы сделать меня несчастной через две недели.
— Чтобы любить вас до самой смерти. Чтобы повиноваться всем вашим законам.
— Вы останетесь в Милане?
— Не сомневайтесь, если вы сделаете меня счастливым на этом условии.
— Забавно то, что вы обманываете меня, сами того не зная, если правда то, что вы меня любите.
— Обманывать кого-то, не зная этого — это для меня новость. Если я этого не знаю, я невинен.
— Но вы, тем не менее, меня обманываете, если я вам верю, потому что вы не вольны меня любить, когда больше не любите меня.
— Такая возможность существует, но я отбрасываю эту ядовитую идею. Мне больше нравится представлять себя влюбленным в вас вечно. С тех пор, как я вас знаю, я не нахожу более в Милане красивой девушки.
— За исключением красотки, которая нас обслуживала, и которую вы, может быть, имели в своих объятиях до этого самого момента?
— Что это вы говорите, божественная маркиза, это жена портного, который трудился над вашими одеждами; она уехала через полчаса после вас, и ее муж не оставил бы ее у меня, если бы не видел, что она нужна, чтобы обслужить трех дам.