История журналистики Русского зарубежья ХХ века. Конец 1910-х – начало 1990-х годов: хрестоматия
Шрифт:
Конференция явно не в силах ни установить единое понятие «лиги», ни даже устранить трения, возникающие в среде самих держав «Согласия». Отвергнута отмена воинской повинности и даже не прошло обязательное посредничество международной лиги. В перспективе – новые вооружения, новые состязания наций, вероятно, новые жертвы и. новое цветение национальных культур. Ни империалистского поглощения всех одним, ни большевистского слияния всех в одно, ни добродетельно нарочитого демократического «suum cuique» не приемлет, как видно, всемирная история. По-прежнему она – ключом бьющий процесс, живая, творческая борьба идей и сил, в самой логике непрестанного состязания обретающая и свою справедливость, и свой
Да, крепок старый мир!..
Видно, нужен был для всемирной истории этот обильный наплыв интернационалистских идей, как нужно было и их тройное крушение. Они отринуты во всех трех линиях, но они обогатили собою мировую культуру и, конечно, не исчезнут бесследно. Они войдут в сокровищницу опыта веков, – преображенные, преодоленные жизнью, они, в свою очередь, постепенно преобразят, вернее, преобразуют жизнь. Впитаются, просочатся в нее.
Но зато новым блеском засияет и величайшая из великих ценностей человечества – национальная идея. Омытая жертвенной кровью, очищенная бранным огнем, искупленная великими страданиями, в конце концов, все-таки оправданная и победившая, – она явит себя миру во всей непререкаемой обязательности своей, во всем своем плодотворном величии. И горе тому народу, который отвергнет ее, погасит ее огонь в себе!..
Немецкая ориентация («Русское дело». 1919. 24 октября)
Устрялов был постоянным автором газеты «Русское дело». В частности, активно выступал против «проектов автономии Сибири», «слишком дорого, – писал он, – обошлись России эти опыты "самоопределения", чтобы соответствующие "проекты" вновь показывались на свет Божий <…> В сущности говоря, всему миру, кроме России, выгодно расчленение "бывшей Российской Империи". Во всех странах нетвердость России в этом вопросе будет немедленно использована и учтена» (Устрялов Н. Самостийность // Русское дело.
1919. 18 октября. С. 1). Через неделю в той же газете была перепечатана «Последняя статья "Киевлянина"», где Шульгин пророчил, что после «мировой борьбы» те немцы и русские, которые были «честными противниками», непременно «столкуются друг с другом». Сходство прогнозов и беспокойство за целостность государственной территории отодвинут в сторону партийные противоречия между сторонниками правых и конституционным демократом, в омских статьях которого уже проглядывали элементы «сменовеховской» идеологии.
Известно, что вопрос о возможности русско-германского сближения усиленно обсуждается заграничною прессою. Многие считают это сближение фатально предрешенным. Некоторые даже думают, что лишь создание вокруг России кольца «буферных» государств может предотвратить угрожающую миру русско-германскую опасность. Все эти предположения и опасения, несомненно, в той или иной степени отражаются и на политике союзных государств.
С другой стороны, в Германии, по-видимому, эта проблема тоже ставится во всей жизненной остроте. Если идея тройственного союза «Германия – Россия-Япония» волновала ответственные круги германской дипломатии еще в эпоху Брестского мира, то теперь она, конечно, не может им не казаться заслуживающей еще более серьезного внимания. Нет ничего невероятного в рассказах, что политические вожди современной «социалистической» Германии любят демонстративно поднимать бокалы «за процветание единой и великой России», а генерал фон дер Гольц6 ставит «спасение русского народа» своей первейшей задачей. При создавшихся международных условиях, «восточная ориентация» есть последняя возможность и естественная надежда для обломков «центральной Европы».
Все это заставляет и нас пристально вглядеться в проблему нашего отношения к нашим недавним врагам. Было бы легкомыслием
Необходимо со всею обстоятельностью дать себе ясный отчет в сущности и смысле «германской ориентации», в объективных условиях ее возникновения и значения ее для нашего национального дела.
Вопрос о перемене курса русской внешней политики в сторону известного соглашения с Германией был поставлен перед русским общественным сознанием еще весною прошлого года. Это было то время, когда союзные державы мечтали о воссоздании восточного фронта хотя бы ценою признания большевистской власти и кооперации с ней. Это были те дни, когда Англия высаживала на Мурмане десант, почти дружественный большевикам, когда Г. Локкарт вел в Москве деловые переговоры с ответственными советскими работниками, а Ллойд-Джордж заявил откровенно, что единственным государственным человеком России он считает Троцкого.
Я очень хорошо помню эти тяжкие, унылые дни, когда мы уже почти считали себя всеми покинутыми. И невольно взоры стали несколько долее задерживаться на сером особняке Денежного переулка…
Мы с жадностью отчаяния вчитывались в немецкие газеты и находили в них, рядом с традиционной рорбаховской русофобией, некоторые новые мотивы. Наиболее сильное впечатление на нас производили, помнится, статьи Бернгарда и Эрцбергера в серьезной и влиятельной «Vossische Zeitung», содержавшие в себе решительную критику тогдашней агрессивной немецкой политики в Украине и определенные намеки на «восточную ориентацию».
В редакциях, кружках, организациях столицы – везде закипели ожесточенные споры: с кем идти и что делать, чтобы скорее уничтожить ненавистный Брестский мир и его русских авторов? – Правительства не было, общество словно играло роль правительства.
Две линии наметились в настроениях и стремлениях общественных кругов. Меньшинство, ссылаясь на факт выхода России из войны, рекомендовало считаться с ним и тщательней «прозондировать почву» во всех направлениях, дабы выйти из национальной катастрофы с наименьшими потерями. Эту точку зрения меньшинства, как известно, разделял даже такой испытанный англофил, как П.Н. Милюков, полагавший, что в случае отказа Германии от Брестского мира, ее разрыва с большевиками и согласия заключить мир с нами на условиях довоенного «статуса», – было бы целесообразно гарантировать ей со стороны России лояльный нейтралитет в продолжающейся мировой войне. Ибо, помимо всего, рассчитывать на действительную возможность воссоздания восточного фронта тогда уже не приходилось и факт военного бессилия России в сравнении с Германией представлялся бесповоротным.
Однако такая точка зрения не была поддержана значительною частью противобольшевистской русской общественности, заявившей себя верною общесоюзному делу безусловно и до конца. Кадетская конференция, состоявшаяся в Москве в конце мая, по докладу М.М. Винавера, вынесла резолюцию определенно и безоговорочно германофобскую. (Точка зрения Милюкова, находившегося тогда на Украине, не была еще известна в Москве, но аналогичные ей мнения, высказанные на конференции некоторыми ее членами, никакого успеха не имели.) Не проявляли желания идти по пути какого-либо соглашения с «Мирбахом» и другие организации прогрессивного оттенка. «Германофильство» стало уделом более правых общественных течений прежде всего так называемой «кривошеинской» группы.