Истребитель
Шрифт:
Не решаясь перечить, подполковник поднес ладонь к фуражке.
Генерал глянул на лейтенанта: — Троих, говоришь, завалил? А тебя в кутузку. Считаешь, несправедливо?
Риторический вопрос вовсе не требовал ответа. Однако бес толкнул Павла под руку.
— Жизнь, вообще, штука несправедливая. Тем, что конечна, — повторил слова уголовника.
Генерал удивленно сбил фуражку на затылок. — Ого? Сам придумал? — он хитро глянул на паренька.
— Никак нет. Гражданский, со мной сидит, сегодня сказал.
Генерал подозвал подполковника: — Слушай, у тебя здесь что — колония, или боевой полк? Одни арестанты.
Командир сверкнул глазами на подчиненного, но только вытянулся по стойке смирно.
— Значит, так, лейтенант пусть готовится к вылету. Я в комнату отдыха, а ты распорядись доставить этого арестанта ко мне. Что тут у вас за дела творятся… — подвел итог командующий.
Слова его слегка царапнули сознание Павла, но радость от того, как разрешилось его дело, вытеснила мимолетное удивление. Тем временем, кряхтящий от боли старшина поднялся с пола и, растирая плечо, беззлобно произнес: — Ну и хватка у тебя, сынок. Однако, не будь здесь генерала, я б тебе пулю в бок, точно, всадил.
— Пройдемте, товарищ лейтенант, я верну вам оружие, — перешел он на официальный тон. Но не сдержался и добавил: — Моли бога, чтобы успели самолет приготовить до того, как особист вернется. Он сейчас в отъезде. Так что, от верной смерти ты, парень, ускользнул…
Больше старшина к теме не возвращался. А Павел, получив снаряжение и документы, кинулся в казарму, торопясь собрать немудреные вещи и вернуться к капонирам, чтобы проследить за подготовкой самолета к вылету.
Генерал сидел в крепком, скроенном из цельных кусков дерева, кресле и задумчиво просматривал свежий номер газеты.
Стук в дверь оторвал от чтения. Он поднял глаза. В проем заглянул красноармеец.
— Задержанный доставлен, — рявкнул он, поедая глазами небожителя.
Боец впустил арестанта и закрыл дверь.
Жора, пытаясь держаться независимо, переступил на мягких подошвах. И поднял глаза на высокое начальство. Генерал отбросил газету. — Ну, здравствуй, Маленький, — негромко произнес генерал, поднимаясь на ноги. Он шагнул к урке и тот, замерев от неожиданных слов, с изумлением всмотрелся в суровые черты лица собеседника.
— Мать… — охнул жулик, — генерал… Павел Андреевич. Так ведь сказали, что расстреляли тебя, Вас, — выдохнул арестованный. Жора замялся, не решаясь протянуть руку. Но военный шагнул навстречу и обнял нелепую фигурку.
— Думаешь, я забыл, как ты меня от вертухаев закрыл? — прошептал он на ухо жигану. — Сколько тебе изолятора влепили, десять суток? А меня вот оправдали, и ордена вернули, и звание, — генерал отстранился и указал на стул: — Садись, чайку попьем. Как ты здесь оказался? Спер, что-нибудь опять?
Выслушав историю босяка, он задумался: — Да, попал ты, Жора, в переплет. А я, как тот паренек сказал про жизнь, думаю, кто это мой афоризм уже цитирует?
— Павел Андреевич, ты не забивай… голову-то. Я ж понимаю, тебе за меня подписываться нынче не резон, — ответил Жора. — А паренек нормальный. Я людей сразу вижу. Ты его не отдавай этим упырям. Паренек правильный, духовитый.
— Сам разберусь, — грубовато отмахнулся генерал. — Ты бы о себе подумал.
— А что я? Пока живой — жить буду, смерть придет — помирать. Знать планида такая, — невесело усмехнулся собеседник.
— Вот, значит, как? Ты, выходит, по совести решил, когда за меня стоял, а я с помойки?.. — генерал сердито взъерошил седой ежик коротких волос.
Ладно, правда твоя, не могу я приказать, чтобы тебя выпустили. Не имею права. А сделаем мы иначе.
Он склонился к сидящему.
Боец, охраняющий вход в комнату, где отдыхал командарм, услышал слабый крик и падение тела, рванул дверь и увидел лежащего на полу хозяина, распахнутое окно и колышущуюся занавеску в проеме окна.
— Товарищ генерал, — в отчаянии рванулся он к командиру. — Да что ж это?.. Люди!.. — заорал красноармеец. Кинулся к окну, замер, вгляделся в безжизненное тело и, решив, что жизнь высокопоставленного офицера важнее беглеца, склонился над генералом.
Усилиями прибежавшего на крики фельдшера, оглушенного привели в чувство. — Догнать мерзавца, — гневно заорал тот, едва смог подняться на ноги. — Расстрелять сволочь.
Беглец словно испарился. А уже через полчаса самолет с генералом на борту оторвался от летного поля. Истребитель Павла взлетел через несколько минут после транспортника и, легко догнав тихохода, взял его под охрану.
Летчик уже совсем выкинул из головы происшествие, едва не стоившее ему жизни, и привычно бубнил под нос, перевирая слова: "Нам Сталин дал стальные руки крылья, а вместо сердца пламенный мотор…" Теперь его даже не беспокоило предстоящее возвращение.
Полет шел нормально, и чем дальше они уходили от прифронтовой полосы, тем спокойнее чувствовал себя сопровождающий.
"Какие тут немцы", — беззаботно хмыкнул он над перестраховщиком в генеральском мундире. И чуть было не зевнул выскользнувших от солнца врагов. Пара непривычных силуэтов рухнула на мирно чапающий транспортник, намереваясь расстрелять его с первого захода. Говоров кинул машину наперерез, ловя в перекрестие прицела крайнего. Однако гашетка сухо клацнула и только. Вместо привычной дрожи от работающей пушки — ничего. Осечка? Отказ? Он перенес палец на тумблер пуска РСов. Приспособленные для стрельбы по наземным целям, они могли лишь отпугнуть «гансов», но даже такой вариант был бы во благо. Увы, и эта попытка не увенчалась успехом.
Нападающие, заметив нового участника шоу, дружно заложили крутой вираж. "Ход мысли совершенно правильный. Транспорт от них никуда не денется, а вот истребитель нес угрозу", — бесстрастно оценил класс врага Павел.
Теперь они выровнялись и шли почти параллельными курсами, настигая проигрывающий в скорости самолет.
"Что это за зверь такой? — мимоходом подивился Павел необычной ходкости немецких машин. — Однако, не до любопытства. Сейчас достанут, и привет". Неожиданно Паша вспомнил книжку, читанную еще до войны. Какого-то иностранного автора, про пиратов: "Одиссея… там чего-то. Но вот идея подходящая". Летчик прикинул возможное развитие ситуации и обвалил нос истребителя, уходя в крутое пике… Стрелка высотомера крутанулась, словно взбесившийся вентилятор. Теперь, чтобы не отстать, его преследователи вынуждены были перестроиться. И в момент, когда земля с пугающей скоростью заполнила весь обзор, заставил себя отвлечься. Крутанул головой так, что захрустели позвонки. «Пора», — недрогнувшей рукой опустил закрылки, Маневр, выполняемый только при заходе на посадку, в полете вызывал резкое сваливание машины в штопор, однако, четко контролируя машину, он вернул рули обратно точно в нужный момент. Самолет словно взбрыкнул и резко замедлил скорость, миг, и летучие шакалы настигли добычу, однако маневр жертвы сбил их с толку, и они сравнялись с преследуемым. И в этот момент Павел выжал педаль, исполняя подобие бочки. Такое издевательство над машиной могло стоить крыльев любому другому аппарату, но склепанный на совесть аэроплан устоял. А вот нервы правого аса не выдержали, он рванулся в сторону, инстинктивно добавив скорость. Делать этого в опасной близости от земли ему не стоило. Машина фашистского пилота перевернулась кабиной вниз и клюнула носом. Выводя истребитель из пике и задыхаясь от дикой перегрузки, Павел не видел, как немец впилил в заросший деревьями холм. Однако звук взрыва подтвердил: "Минус один".