Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя
Шрифт:
Подогнав самолет к своему капониру, заглушил двигатель и посмотрел Семеныча, который показал мне большой палец.
Улыбнувшись ему, без посторонней помощи вылез из машины и, скинув парашют, забросил его на крыло ЛаГГа, который уже начали закатывать в капонир.
А старшине сказал:
– Попадания были. Посмотри, хорошо?
– Посмотрим, товарищ командир.
– Ладно, я на доклад.
– Никитин со всем штабом у немецкого летчика, – указал он на группку людей, что-то рассматривающих рядом с обломками «худого» на взлетной полосе.
– Летчика? Что за летчик? – не понял я.
– Так это с «мессера», что вы сбили. Выпрыгнуть-то он прыгнул, да парашют не открылся.
– А, ясно, ну я туда тогда.
Вскочив на подножку бензовоза, ехавшего в нужную сторону, я спрыгнул на ходу и, пробежав несколько шагов, чтобы погасить скорость, направился к группке людей, рядом с которой стояла черная «эмка». Сделав несколько уставных шагов, обратился к полковнику авиации, стоявшему рядом с Никитиным и Запашным:
– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу майору?
– Обращайтесь.
– Товарищ майор… – Я быстро доложил в отсутствие комиссара результаты совместного вылета, в конце добавив: – Всего за время вылета сбито четыре Ме-109 и один подбит. У нас тоже есть потери. Доложил летчик-истребитель старший сержант Суворов.
Однако ответил не Никитин, а полковник:
– Уже не старший сержант, а младший лейтенант. Вчера был выслан наградной лист для награждения младшего лейтенанта Суворова… званием Героя Советского Союза, с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда», за десять сбитых, важный разведвылет и угон самолета с немецкого аэродрома.
Паузу полковник сделал просто замечательную, даже у меня сердце чуть не остановилось в ожидании продолжения. Что тут было-о!.. Меня хлопали по плечам и спине, выражая свою радость, кричали, поздравляли, а я стоял и глупо улыбался, с трудом веря, что я – я!!! – буду Героем Советского Союза. Нет, ждал, конечно, но все равно это известие как пыльным мешком по голове ударило.
– …это будет первый Герой Советского Союза в нашей дивизии с начала этой войны, – услышал вдруг, поняв, что вокруг уже тишина и все внимательно слушают командира нашей авиадивизии. Полковник оказался именно им.
После чего с подошедшим комиссаром мы направились в штаб полка, где комдив слегка отругал Никитина, что я служу в его полку, и велел перевести меня в истребительный полк Запашного, который, оказывается, входил в нашу дивизию. Разговор велся, конечно, не при мне. Но я стоял у штабной землянки и прекрасно все слышал.
– Суворов, зайди, – велел вышедший Смолин.
– Ну вот он, герой, – сказал полковник, осматривая меня еще раз.
– Сколько у тебя сейчас на счету сбитых?
– Семнадцать, товарищ полковник. Если четыре последних засчитают, – ответил я комдиву.
– На моих глазах сбил, – подтвердил Тарасов.
– Да и я тоже не слепой. Ах, как ты его на вираже поймал! Сказка! Никогда такого пилотажа не видел! Где учился?
– У майора Ларина, – ответил я. Именно так было написано в моей биографии.
– Ларин? М-м-м, Ларин, Ларин? Нет, не припомню такого. Где служит?
– Под Москвой, товарищ полковник, в ПВО.
– Хорошо, а теперь, лейтенант, расскажи-ка мне подробно про все свои бои, а лучше зарисуй еще и схемы, – вдруг попросил комдив.
– Так у меня все есть, товарищ полковник, кроме последнего боя. Разрешите принести?
– Разрешаю, – с легкой улыбкой ответил комдив.
Выскочив из штабной землянки, я поспешил к своей, однако навстречу попался один из моих соседей по койкам, сержант Власов.
– Ну ты, Севка, и снайпер! – не очень довольно сказал он, завидев меня.
Что он имел в виду, я понял, только когда добежал до землянки, а вернее до того, что от нее осталось.
На месте нашего жилья была яма с торчащими из нее бревнами настила и хвостом сбитого мною «мессера».
Вокруг ходили парни из первой эскадрильи и качали головами.
– Там был кто-нибудь? – испуганно спросил я.
– Нет, все вышли вас встречать, – ответил комэск-1 капитан Ларионов и добавил расстроенно: – У меня же там все вещи были.
– Извини, я не специально.
– Да ладно, всякое бывает! – отмахнулся капитан.
Один из летчиков сказал, ковырнув носком сапога дерн рядом с землянкой:
– Странно, что он не загорелся.
– Может, летчик был убит? – предположил другой.
– Вытащим – узнаем, – буркнул комэск.
– Блин, у меня же там вещи и дневник!
– Через час разберем завал, посмотрим, что уцелело, – ответил капитан Ларионов и стал командовать подошедшими бойцами. В стороне послышался рев трактора, ехавшего сюда, чтобы вытащить самолет.
«Быстро работают. Черт, у особиста же наверняка копия есть!» – вспомнил я и рванул обратно к штабу.
С помощью дежурного вызвав Никифорова, я быстро объяснил ему про землянку, но, оказывается, он об этом уже знал, только что сообщили.
Сходив к себе, политрук принес копию дневника со всеми необходимыми для работы с ней штампами.
– Держи, – протянул мне.
Поблагодарив его, я глубоко вздохнул и вошел в землянку. Разговор с объяснениями и показыванием на модельках самолетов, которыми выступали обычные щепки, занял почти два часа, пока удовлетворенный рассказом полковник не отпустил меня, оставив дневник при себе. Как его забрать обратно – это уже не мои проблемы, а Никифорова.
Почесав мокрый лоб, покрутил головой и направился в столовую, откуда на миг заглянул в санчасть, а потом – к своей землянке, которую уже привели в порядок и сейчас обустраивали внутри.